Мэри Бэлоу - Лучший подарок

— Рождество — невыносимая скука, — сказала леди Энид Пинн, грустно вздыхая. — Положительно, нет никого, с кем можно развлечься, кроме родителей, теть, дядь, кузенов, и, ровным счетом, ничего интересного и веселого, что можно было бы делать с собственной семьей!

Раздался сочувствующий ропот других молодых особ.

— Я просто умру, — сообщила своим слушателям мисс Элспет Линч. — Если Возли останутся в городе на праздники, как они сделали в прошлом году вместо того, чтобы вернуться домой! Патриция Возли — моя самая близкая подруга, а Говард Возли так хорош собой… — она лукаво подмигнула своим компаньонкам, которые захихикали на ее высказывание.

— Если бы только мне было шестнадцать, а не пятнадцать, — присоединила свою жалобу к остальным благородная мисс Дебора Латимер. — Родители, дяди, тети и их друзья замечательно проводят время в танцах на балах почти до рассвета, в то время как мы вынуждены уходить в детскую и ложиться спать…

— А что относительно Вас, Граггс? — леди Энид повернулась к леди, которая молча что-то писала за столом в углу во время разговора. — Вы тоже находите Рождество скучным? Или у Вас есть интересные планы на праздники? Вам же больше шестнадцати лет, в конце концов.

Молодые особы снова хихикнули, но на этот раз в их голосах слышалась жестокость.

— У Вас много поклонников, Граггс? Действительно, расскажите! — присоединилась мисс Линч, делая большие глаза.

Мисс Джейн Граггс оторвалась от журнала, который заполняла. Хотя это время было предназначено для выполнения школьных заданий, и должна была стоять абсолютная тишина — в этом плане школьные правила были весьма категоричны — она не стала их придерживаться сегодняшним вечером. Ведь это — последний школьный день перед Рождеством. Завтра все девочки разъедутся по домам: за некоторыми приедут родители, за другими — ливрейные слуги в роскошных каретах.

— Я полагаю, было бы преувеличением говорить о моих поклонниках во множественном числе, Элспет, — ответила она. — Кроме того, как вы знаете, леди никогда об этом не рассказывают.

— Но вы ведь не леди, Граггс, — сказала одна из младших девочек.

В ответ на свою злую шутку, она получила лишь хмурые взгляды. Все знали, что Джейн Граггс не была леди, что она провела большую часть своей жизни в школе мисс Филлипотс для молодых дам, сначала как воспитанница, получая образование, за которое платил какой-то неизвестный благотворитель, несомненно, ее отец, а затем, когда ей исполнилось семнадцать, как учительница, хотя мисс Филлипотс использовала ее больше как служанку, чем как преподавателя. Все девочки брали пример с директрисы. Именам всех их учительниц предшествовало «мисс», за исключением Граггс. Они смотрели на нее со снисходительностью, иногда граничащей с дерзостью. Но была все же определенная граница, которую они не пересекали. Это было неблагородно — напоминать Граггс вслух, что она не леди.

— Я думаю, — сказала Джейн Граггс, закрывая журнал и вставая из-за стола. — Мы сделаем исключение в связи с приближающимся праздником и на пять минут раньше закончим. Кто-нибудь возражает?

Раздался веселый смех и восторженные возгласы молодых особ, которые тут же вскочили и направились к двери.

— Счастливого Рождества, Граггс, — пожелала Дебора Латимер, последней покидающая классную комнату.

Джейн Граггс улыбнулась и тоже пожелала ей счастливого Рождества.

Она снова села, как только осталась одна, и принялась методично убирать со стола, а затем приводить в порядок письменные принадлежности, которыми пользовалась. А еще она пыталась проигнорировать тот факт, что приближалось Рождество. Бессмысленное занятие, естественно.

Никого, чтобы развлечься, кроме теть, дядь, кузенов и родителей? Ничего веселого и интересного, что можно делать с семьей? Такое Рождество было невыразимо скучным? Джейн почувствовала выступающие слезы и безжалостно подавила порыв. Ах, если бы хоть раз в жизни, у нее могло быть такое Рождество!

Она всегда ненавидела Рождество. Ребенком, а потом девушкой, она даже боялась его. Боялась одиночества, с которым жила изо дня в день, из года в год… Одиночества, которое мучило ее наиболее безжалостно именно на Рождество. Боялась пустоты. Боялась волнения других девочек, которые собирались домой и ждали, когда за ними приедут родители или слуги. Боялась отъезда мисс Филлипотс и остальных учителей, потому что она оставалась одна в пустой школе с немногочисленными слугами.

Теперь ей было двадцать три года. Страх прошел. Но одиночество, неприкаянность и пустота остались. Она лишь читала и слышала о праздновании Рождества. У нее никогда не было семьи, и, как она узнала, свои первые годы она провела в довольно дорогом приюте. Она предполагала, хотя и не знала наверняка, что ее мать была, скорее всего, простолюдинкой, возможно, шлюхой, в то время как отец, явно был богатым человеком, который согласился содержать Джейн до того времени, как она вырастет и сможет сама зарабатывать себе на жизнь. Поэтому у нее никогда не было семьи, не было рождественских подарков и никакого Рождества в кругу этой семьи.

Иногда ей приходилось себе напоминать, что ее зовут Джейн. Довольно простое имя, это верно, но ее собственное. Она так редко слышала его из чужих уст, что даже уже и не помнила, когда это было в последний раз. Это было особенно неприятно, потому что кто-то, вероятнее всего, мать, благословила ее неблагозвучной фамилией Граггс.

Ребенком она мечтала о Рождестве, и мечты так и остались в ее душе, несмотря на то, что она уже давно вышла из детского возраста. Но все ли люди перестают мечтать с возрастом? И, неужели, жизнь была бы лучше, если бы нельзя было мечтать?

Она мечтала о большом доме в три этажа с ярко освещенными окнами. В ее грезах всегда были сумерки, и толстым слоем лежал снег, создавая из деревьев и кустов волшебные картины. Внутри был огромный зал, высотой во все три этажа, украшенный гирляндами из вечнозеленых растений, с двумя большущими каминами, в которых весело потрескивали дрова. Это был дом, полный людей: счастливых и благородных. Все они любили ее. И всех их любила она. Как ребенок, она придумала им всем имена и внешность. И в ее воображении, она покупала или делала сама для каждого из них специальные подарки, и получала подарки сама.

В ее мечте всегда была сценка из Рождества, сделанная из вырезанных деревянных фигурок, выставленная в окне, и в этом была основная прелесть семейного празднования. С трудом пробираясь сквозь снег, каждый Сочельник семья ходила в церковь и заполняла там много мест. Они всегда бежали и смеялись по пути назад, забрасывали друг друга снежками и, хохоча, кувыркались в сугробах.

Контраст между мечтой и действительностью был почти невыносим, когда она была ребенком. Теперь стало терпимей. Джейн привела в идеальный порядок свой стол, и, взяв в руки журнал, прижала к себе, как самого дорогого друга. Она вышла из классной и поднялась по лестнице наверх, в свою аскетично обставленную комнатушку. Теперь она стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что Рождество было всего лишь еще одним днем на листке календаря, таким же, как и все остальные. А ее мечты разобьет реальность раньше, чем учителя и девочки вернутся на весенний семестр. Она училась быть разумной.

Она зажгла свечу в своей комнате, и, дрожа от холода, начала раздеваться. О, нет, она все понимала, но так и не научилась быть разумной. И одиночество не стало терпимее. Так и не стало…

Но она училась делать вид, что ей все равно. Она училась притворяться, что стало терпимее. Она училась держаться, благодаря своим детским мечтам.

* * *

Сказать, что он раздражен, значило ничего не сказать. Он не любил Рождество. Он не любил его уже много лет, с тех, как стал взрослым. Все это было сплошной ерундой, как представлялось ему. Ему нравилось уезжать из города и прочих возможных мест празднования и веселья задолго до того, как начиналось это всеобщее безумие, и отправляться в Косвей, его имение, где он мог переждать этот период в тишине и здравомыслии.

Неприятность состояла в том, что его семья знала об этом, и решила, что он может в это время позаботиться о нежелательных родственниках. Он мог сказать, что подобное случалось ранее. Но, определенно, это следовало прекратить, пока такое поведение его родственников не стало тенденцией. Иначе, он всю свою последующую жизнь будет сожалеть об этом. Его сестра и шурин в последний момент решили провести рождественские праздники с друзьями в Италии и избавились от незначительного неудобства в лице своей пятнадцатилетней дочери, просто сообщив ему (нет, не попросив, а именно сообщив), что она будет праздновать Рождество с ним в Косвее.

Что, во имя всего святого, он должен делать с пятнадцатилетней племянницей в течение нескольких недель? Во всяком случае, на Рождество?

Так он и спросил сразу же, и потребовал, что бы его сестра изменила свои планы, но она категорически отказалась и посоветовала просто найти кого-нибудь, кто ему поможет. Какую-нибудь женщину, у которой нет своих планов на Рождество. Кого-нибудь, кто будет счастлив провести праздники в Косвее, приглядывая за Деборой. И держать племянницу подальше от его жизни.

Конечно, можно было позвать Агату. Но Агата, его дальняя родственница и старая дева, была приглашена провести рождественскую неделю с ее дорогими друзьями, Скиннерами, в Бате, и, хотя она не хотела причинять неудобства своему дорогому племяннику и внучатой племяннице, она, в тоже время, не могла разочаровать Скиннеров накануне Рождества.

Когда карета виконта прибыла к школе мисс Филлипотс, он вышел из нее с недовольно-хмурым выражением на лице. Его настроение было под стать лицу. Он объявил, что немедленно желает поговорить с директрисой.

— Дебора будет счастлива узнать, что ее дядя, виконт, лично приехал, чтобы проводить ее домой на каникулы, — любезно улыбаясь, сказала мисс Филлипотс.

Его светлость искренне сомневался относительно этого. Особенно, когда племянница узнает, что ее родители уехали в Италию, не сказав ей ни слова. Он искренне сочувствовал девочке. И себе тоже.

— Позвольте спросить, мисс, — обратился он без особой надежды. — Нет ли в Вашей школе какой-нибудь молодой особы, которая не уезжает на праздники? Кого-нибудь, кто мог бы стать компаньонкой для моей племянницы на Рождество?

— Боюсь, нет, милорд, — ответила директриса. — Сегодня все наши девочки разъезжаются по домам.

Виконт тяжело вздохнул.

— Это была слабая надежда, — сказал он. — Я не слишком разбираюсь, как развлекать юных леди, мадам. — Или как праздновать Рождество, если на то пошло. А Дебора, несомненно, захочет его отмечать. Проклятье.

— Это очень любезно с Вашей стороны предлагать свое гостеприимство еще одной юной леди, — сказала мисс Филлипотс. — Но единственная особа, которая остается в школе, кроме трех слуг, мисс Граггс.

Имя подходило для старой девы с привычками тирана. Но виконт Бакли был в безвыходной ситуации.

— Мисс Граггс? — заинтересовался он.

— Одна из учительниц, — объяснила мисс Филлипотс.

Несомненно, тиран. Бедная Дебора. Она, скорее всего, возненавидит его за вопрос, который он собирался задать.

— Есть ли хоть небольшая вероятность, — спросил он. — Что она пожелает сопровождать нас в Косвей?

— Я полагаю, она будет рада, милорд, — утешила его директриса. — Прислать ее к Вам? Я вижу, что подъехала карета сэра Хэмпри Бардса. — Она посмотрела в окно, которое выходило на вымощенный булыжником парадный двор. — Я вынуждена покинуть Вас, чтобы поприветствовать его.

Виконт вежливо поклонился и прошел к окну, когда мисс Филлипотс покинула комнату, чтобы проводить очередную ученицу. Черт бы побрал Сюзанну и Мили! Как они могли уехать в Италию на Рождество, когда у них была дочь, о которой нужно заботься? И как они могли навязать свою дочь ему, зная, что он не празднует Рождество? Сюзанна всегда была ветреной, эгоистичной, в отличие от двух других сестер. Самой младшей, и к тому же, самой красивой…

Он подозревал, что Сюзанна никогда не хотела иметь детей.

На мгновение он вспомнил о своем ребенке. Он напомнил своему секретарю послать ей подарок? Хотя Обри, обычно, не надо было напоминать. Частью его работы было помнить то, что забывает его работодатель.

Он повернулся, когда дверь за его спиной открылась. Вошедшая девушка не была старой, и, несмотря на имя, не была похожа на тирана.

— Мисс Граггс? — спросил он.

Она почтительно кивнула.

Она не была старой вообще. Вероятнее всего, она было моложе его лет на пять или шесть. Довольно высокая, стройная, можно даже сказать, истощенная. У нее было бледное лицо и светлые волосы, уложенные на затылке в скромный пучок. Ее серое платье из дешевой ткани, наглухо застегнутое на пуговицы, не имело ни малейшего отношения к нынешней моде. Только глаза спасали от того, чтобы она полностью слилась с обстановкой. Темно-серые, с длинными темными ресницами. Глубина ее глаз вызвала в нем чувство, что большую часть времени она проводит наедине со своими мыслями.