Я немедленно вскочила из-за стола, собравшись последовать за ним и... и... и, собственно, что? Что я собиралась сказать Леви, который совершенно точно не хотел со мной разговаривать?

Где ты вообще был?

Почему оставил меня?

Прости меня?

Почему ты оставил меня?

Пожалуйста, прости?

ПОЧЕМУ ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ?

Мне нечего было ему сказать тогда, так же, как и теперь. Но, кажется, это его ни капли не заботило.

Так что... Черт с ним.

Мое сердце ныло от боли.

Я уставилась на свой суп.

Леви работал тихо, поэтому в комнате были слышны только стандартные для кухни звуки, такие как бульканье супа, да иногда клацанье его инструментов.

Я металась, пытаясь найти себе бессмысленные занятия, просто чтобы занять руки. Я упорядочивала рулоны, перекладывала салфетки и протирала столы. Бессмыслица.

Я услышала раздраженное рычание, и кинула взгляд на пол, где он распластался. Его голова и плечи находились под раковиной, он там что-то закручивал. Одна его нога просто лежала на плиточном полу, другая была согнута в колене, голубая футболка чуть приподнялась, обнажая полоску бронзовой кожи над поясом джинсов.

Мне нужен перерыв. Скривив губы, я перешагнула через его ноги в бесшумных кроссовках Конверс, и направилась в столовую.

— Привет, Сара.

О, Господи. Дарен.

Он перестал вытаскивать содовую из ящика за баром и наклонился над стойкой, опершись на локти.

— Так ты решила? Едешь или нет?

— Куда еду? — я заметила, как Анжело обошел Дарена и начал протирать стойку белым барным полотенцем.

— На праздник, посвященный четвертому июля, — ответил Дарен.

— Ах, это, — вспомнила я. В столовую вошла Мэйбл и начала застилать столики лавандово-подсолнечниковыми скатертями. Вообще-то, эти растения не уживаются вместе, но здесь, каким-то образом, сочетались. — Нет.

Он нахмурился:

— Еще не решила или не едешь?

— Не еду.

— Что? Да ладно, — проговорил он. — Приводи друга. Будет весело. Почувствуешь себя нормальной.

Идея «нормальности» сотворила со мной какое-то чудо, и я засомневалась в своем решении. Чтобы выиграть время, я понаблюдала за тем, как Мэйбл разложила на столе вилки и направилась на кухню.

— Пожалуйста, — умоляюще посмотрел на меня Дарен щенячьими глазами.

Боже, он напоминал клянчащего ребенка.

Я вздохнула:

— Ладно, поеду.

— Великолепно, — улыбнулся он.

— Но не с тобой.

Его улыбка погасла:

— Уже менее великолепно.

Я пожала плечами:

— Я приду с другом, и может быть, мы с тобой увидимся. Может быть.

Он снова улыбнулся:

— Заметано, — кивнул он. — Означает ли это, что я прощен?

Я подняла бровь:

— За то, что поцеловал без разрешения?

— ЧТО? — Анжело перестал протирать стойку и уставился на Дарена с видом маньяка-убийцы. — Ты поцеловал Сару, не получив ее согласия?

Вот черт.

Дарен выглядел так, словно обделался.

— Хм, да. Но я не имел в виду...

— Все в порядке, Анжело, — слабо улыбнулась я ему. — Невелика беда. Просто недоразумение. Я в норме. — Кажется, Анжело мне не поверил. — Правда, — добавила я. — Все хорошо. Клянусь. И Дарен уже извинился, видишь? Все в порядке.

Дарен сжался, когда Анжело, угрожающе над ним нависнув, сказал:

— Для тебя же будет лучше, если я никогда больше не узнаю о том, что ты целуешь леди без их позволения. Когда угодно. Тебе ясно?

— Да, сэр.

— Потому что, если я услышу подобное еще раз, не сомневайся, я откручу твою голову, и засуну ее тебе в задницу по самое горло. Ты меня слышишь?

Дарен сглотнул:

— Предельно ясно.

— Славно.

И Анжело вернулся к протиранию барной стойки, будто это не он только что угрожал жизни Дарена.

Подавив улыбку, я развернулась и направилась на кухню.

Я люблю это место.

Глава 28

Леви


Я таращился на трубы над головой. Я почти закончил с этой раковиной, когда услышал, как в кухню вошла Эллен.

— А вот и ты, — сказала она моим ногам. — Ребята, которые устанавливали сигнализацию, только что ушли, так что теперь у нас есть новая работающая сигнализация. Но я собираюсь устроить завтра учебную тревогу, просто чтобы убедиться, что все в норме. Остальные сотрудники в курсе, но мне нужно будет проследить за блоком управления. Понимаешь?

— Учебная тревога. Понял.

— Спасибо, Леви.

Я слышал, как она ушла. Заканчивая подтягивать последний шуруп, я почувствовал как что-то стукнуло меня по ногам. Выглянув из-под раковины чтобы узнать, что происходит, я увидел стоящую надо мной Мэйбл. И выглядела она отнюдь не счастливой.

Я сел.

— Ты что, только что ударила меня лопаткой?

— Да. И я сделаю это снова, если понадобится, — она была чертовски серьезна.

Я наморщил лоб:

— Ты о той истории со шлюхой? Знаю, я хотел сказать...

Она снова меня ударила.

— Боже мой, Мэйбл!

— Тот парень в столовой снова разговаривает с Пикси, — сказала она.

Я моргнул.

— Кто, Дарен? — все, что я мог — не называть его придурком.

— Да, Дарен. И мне он не нравится, — она положила руку на бедро.

Я вздохнул:

— Солидарен.

Она выжидательно на меня посмотрела.

Я удивленно на нее уставился.

— Ну? — спросила она. — Так ты собираешься идти за Пикси или как?

— Зачем? — я встал, немедленно встревожившись из-за видений, где Дарен причиняет вред Пикси, а я его убиваю, как только догоняю. — У Пикси проблемы?

— Конечно, нет.

— Так почему мы... ауч! Мэйбл, хватит меня бить.

Она указала на меня лопаткой:

— Леви, ты всю жизнь принадлежал этой девочке, — ее мягкость словно дыру во мне просверлила. — Не позволяй ей увлечься парнем, который понятия не имеет, как это — любить ее.

Стоп.

Когда это мы дошли до разговоров о любви?

Я прищурился:

— Что это ты имеешь в виду?

Она бросила лопатку в раковину, которую я только что починил, и направилась к выходу:

— Ты абсолютно точно знаешь, что я имею в виду.

Глава 29

Пикси


Этим утром я проснулась, настроенная на мирный лад, но как только увидела Леви, направляющегося в ванную, мой эмоциональный барометр сломался. Мне внезапно захотелось поругаться. Сильно. Хотелось драться, кричать, вопить, выпуская всю злость.

Потому что он был прав. Борьба не ранит.

— О, постой-ка, — помахала я пальцем, входя в маленькую ванную одновременно с ним и укладывая свои вещи на полку. Я заявляла свои права на душ. — Моя задница примет душ первой.

Он взглянул на обозначенную часть тела и покачал головой:

— Твоя задница уходит.

Он собирался меня приподнять, но я изогнулась и выскользнула из его рук, оказавшись под душем прямо в одежде.

— Жаждешь промокнуть, Пикси? — злорадно улыбнулся он, и я возненавидела себя за то, что мне это понравилось. — Могу помочь.

Конечно, мои грязные мысли подсказали все непристойные интерпретации его слов, и я даже пропустила момент, когда его руки потянулись к крану.

— Все, чего я хочу — принять горячий душ.

Он повернул вентиль, и струи воды начали падать на меня, одетую в топ и спортивные шорты. Я поджала губы, а он лишь усмехнулся, глядя на мою промокающую пижаму.

— Ну что, достаточно мокро для тебя?

Наши глаза встретились, воздух стал обжигающе горячим, потому что мы оба думали, как еще можно стать влажными. Жар заполнил пространство маленькой комнатки, но горячая вода, стекающая по моему телу, была не при чем.

Я не хотела разрывать зрительный контакт, просто ждала, когда он уйдет. Его глаза мерцали, словно он боялся или нервничал, но вдруг он опустил взгляд к моей груди.

Мокрый топ едва ли теперь что-то скрывал, сквозь него очень-очень отчетливо просматривался как размер, так и форма моих сосков.

Я не стала ему мешать. Хочет быть придурком, пусть им будет.

Он поднял на меня глаза, но затем его греховно-дерзкое выражение лица сменилось растерянностью. Словно он забыл, что перед ним стояла я, Пикси Маршалл, большей частью голая. И понимание этого пробудило в глубине его души нечто такое, от чего в моем животе начало разрастаться тепло.

Внезапно я захотела закрыть лицо.

Не грудь, нет. И не белые шорты, которые больше не скрывали, что я без трусиков. Я хотела прикрыть лицо. Потому что оно напомнило ему обо всем, что он не смог стереть из памяти.

Леви смотрел мне в глаза, захватывая в плен голубого моря ярости и сожалений, боли и утраты. Я не хотела там быть. Я желала находиться где угодно, только не возле него. Потому что глубокое голубое море было полно миллионом вещей, в которых я не могла признаться даже себе.

Мне было невыносимо думать о его боли. Видеть ее. И, разумеется, было мучительно в нее погружаться.

Но, тем не менее, я плыла в глубоком бушующем море по имени Леви, и тонула вместе с ним, такая же безнадежная и беспомощная, как и он. Двое потерпевших крушение в океане боли, не желавшие цепляться друг за друга даже ради спасения своих драгоценных жизней. Мы просто смотрели и опускались на самое океаническое дно, безмолвие и темнота которого могли бы нас поглотить, а могли бы прогнать горе.

Несколько долгих секунд мы стояли, глядя друг на друга, не замечая стекающей воды. Затем его глаза опустились на мои губы.

Вот черт.

Я тоже перевела взгляд на его рот, и все вокруг вспыхнуло. Мы оказались в душном, напряженном противостоянии — наполовину благодаря напряжению, наполовину благодаря душу, — наши головы сблизились, глаза видели лишь губы. И я поняла, что сдалась.

Я осознавала, что он сводил меня с ума и причинял мне боль, но когда доходило до дела, я вверяла ему всю себя. И он был моим.

Я принадлежала ему, когда мне было семь, и я боялась монстров. Я принадлежала ему, когда в восьмом классе Томми Марчим разбил мне сердце, не пригласив на танец в день Святого Валентина. И я принадлежала ему, когда мне было девятнадцать, когда я стояла под душем в пижаме, и ловила взгляд своего героя.

Я принадлежала ему. Всегда. И не желала быть ни чьей больше.

Он наклонился ближе, и пар окутал нас персональным облаком. Прямо здесь, сейчас, и вчера, и завтра, когда он рядом, я чувствую себя в безопасности. Защищенной и любимой. Потому что это так, даже если он об этом не знает. Даже если я этого не заслуживаю.

Я тоже к нему наклонилась, не глядя ни на что, кроме окруженного облаком горячего тумана тела Леви.

Наши лица были так близки, что я могла чувствовать каждый его выдох, ласкающий мои щеки. В его глазах отражались серебристые отблески капель, окружающих нас, отскакивающих от белых стен душевой. Шум воды заглушил все звуки и заставил почувствовать, что нас держит в плену собственный маленький белый дождь.

Я прошлась глазами по его небритому лицу, подмечая темные волоски на линии челюсти и такого же цвета ресницы. Затем мои глаза опустились на его рот, и я облизнула губы.

И он меня поцеловал. Должно быть, он был рожден для этого. Словно все его существо знало, как надо меня целовать. Его губы идеально соответствовали моим. С нашим первым поцелуем не было ничего общего. Наши губы сливались в голодном отчаянии и слепой страсти под белым ливнем.

Я целовала его в ответ так, словно делала свой последний вздох, словно без него я умру, а, может, все так и было. Я разомкнула губы, чтобы наши языки встретились, заскользили по гладкой рельефной поверхности друг друга, будто танцуя, извиваясь, пробуя на вкус и облизывая. И это было... так... бесподобно.

Я привстала на цыпочки, пытаясь притянуть его к себе, мне казалось, что он от меня слишком далеко. Его язык заскользил по мягкой плоти моего рта. И все так же далеко. Я положила руку ему на затылок, запутавшись пальцами в его волосах, издавая крик протеста. Я была слишком маленького роста и не могла дотянуться туда, куда хотела. Он схватил меня за бедра и шагнул под душ вместе со мной. Опустил свои большие ладони ниже, приподнимая меня, и прижал к прохладной стене ванной. Я обвила ногами его талию. Леви обхватил ладонями мои ягодицы, так что наши бедра оказались прижатыми друг к другу.