— Возможно, императрице не понравится, если такая молодая фрейлина из ее свиты будет замужем, — не своим голосом сказал Пьер.

Его крестный уверенно улыбнулся, и нафабренные кончики его широченных усов поднялись кверху.

— Императрица будет вне себя от радости. Ты получишь наше с ней благословение.

Пьер нисколько не поколебался в своем решении. Что бы ни случилось, он не отпустит Луизу, даже если их союз не будет скреплен словами брачного обряда. Он любит ее. Она принадлежит ему. И он предпримет все возможное, чтобы она осталась с ним.


Через четыре дня после указа о формировании Са-Гард Франция и Британия объявили войну России. Все отпуска была автоматически аннулированы, было предписано находиться в состоянии боевой готовности тем полкам, которые еще не отправились в зону военных Действий. Это означало, что просьбы о помолвке, поданные офицерами, будут отложены в долгий ящик, и Пьер мог пока не рассказывать Луизе о решении Луи Наполеона. Она видела, как он подавлен, но неверно истолковала причину и пыталась приободрить его тем, что небольшая задержка в венчании не имеет большого значения, если они все равно будут вместе до конца жизни. Эти нежные уверения еще больше растравляли его душевную рану и пробуждали доходящую до отчаяния страсть и страх потерять ее.

Луиза старалась не показывать, что она живет в постоянном страхе из-за его предстоящего ухода на войну. Пока офицеры Са-Гард только привыкали к своим новым обязанностям, и Пьер, по очереди с другими, спал на пороге императорской спальни и неизменно сопровождал императора, куда бы тот ни отправлялся. А поскольку этому элитному эскадрону французской армии самой судьбой была уготована честь в первую очередь отличиться на этой войне, и Луиза, и Пьер, хоть и не говорили об этом, но оба прекрасно понимали, что уже скоро небесно-голубые мундиры Са-Гард выстроятся на поле битвы. Она не давала волю своим страхам, чтобы не испортить каждую проведенную с ним минуту, и с удвоенной готовностью отвечала на каждую его шутку радостным смехом, и с каждым их свиданием становилась ему все ближе и роднее.

Стефани подобной сдержанностью не отличалась. Как только она услышала, что часть эскадрона Са-Гард отправят на войну, она немедленно отправилась к императору. Он принял ее в кабинете императрицы, где любил сидеть, разговаривая с женой и куря сигары, к которым имел чрезмерное пристрастие. Оба радушно ее приняли, и Евгения предложила ей сесть перед ними на козетку. Поговорив немного на другие темы, она открыла им цель своего посещения.

— Я умоляю вас, сир, не отправляйте Пьера на войну, — стала она упрашивать своего крестного. — Я лучше сама поеду туда в качестве маркитантки, чем допущу, чтобы ему грозила какая-нибудь опасность.

Луи Наполеон улыбнулся.

— Как бы ты ни была очаровательна в униформе этих женщин, выхаживая раненых солдат и доставляя на фронт провизию, боюсь, что выполнить твою просьбу невозможно. Больше ни слова. Пьер не поблагодарил бы тебя за это.

Ее зрачки расширились от страха.

— Но он же — ваш крестник. Его могут убить или ранить.

Луи Наполеон был непреклонен.

— Кроме того, он — солдат. Пусть проявит свой героизм.

Вскинув руки в отчаянной мольбе, Стефани обратилась к Евгении:

— Мадам! Я вас умоляю.

Лицо Евгении было сурово.

— Будь он мой собственный сын и пожелай сражаться за Францию, я бы перевернула небо и землю, только чтобы помочь ему в этом.

Стефани медленно опустила руки на колени, сцепила пальцы и сидела, покачивая головой, стараясь прийти в себя.

— Если он умрет, я умру тоже, — хрипло прошептала она.

После ее ухода Евгения спросила мужа:

— Разве имя Пьера в списках?

Луи Наполеон кивнул, доставая очередную сигару из золотой коробки, которая стояла подле него на столе.

— Я случайно узнал, что он уже давно рвется в бой. К тому же ему не повредит уехать на время из Парижа. У праздных молодых людей сверхъестественный дар усложнять себе жизнь. Пусть немного повоюет с русскими, это поможет ему определить истинные ценности жизни.


Вслед за мартом пришел апрель, холодный и необыкновенно насыщенный. Каждый новый день Луиза принимала как подарок, как возможность снова увидеться с Пьером. Он же старался заполнить их время так, чтобы ни у него, ни у нее не было ни одной свободной минуты серьезно поговорить или задуматься о будущем. У них были ложи в «Гранд-опера» и «Опера-Комик», они ходили во все театры, от «Комеди Франсез» до «Буфф-Паризьен», танцевали ночи напролет в кафе «Англез» и заказывали себе поздний ужин, состоящий из самых необычных и экзотических блюд, в прославленном «Вефуре» или экзотическом «Мезон Доре». Его негодование пылало столь же яростно, как и его страсть к ней. Ее прекрасное лицо и фигура повсюду приковывали к себе взгляды, и он еще никогда так не гордился ею.

Вовлеченная в этот бесконечный круговорот наслаждений, Луиза напрягала фантазию, чтобы хоть как-то разнообразить свой скудный гардероб; ей повезло, когда Уорт отдал ей черную шелковую сетчатую накидку и юбку, отвергнутые покупательницей, которой не понравилась их отделка. Уорту надоели одни и те же украшения, и он создал переливающуюся одежду, расшитую черными агатами. К сожалению, женщинам, привыкшим к перьям и лентам, это казалось чересчур эксцентричным, но Луиза была в восторге. Когда они с Пьером танцевали, агаты сверкали на разлетающейся материи, как поток черных бриллиантов, создавая тот самый эффект, которого добивался Уорт. Для дневных свиданий она часто меняла отделку на своих шляпках. На день рождения Пьер пришел в их квартиру со шляпной картонкой в красно-белую полоску, на которой значилось имя мадам Виро, личной шляпницы императрицы. Внутри Луиза обнаружила самую последнюю модную новинку — шляпу с широкими элегантными полями из шелка светло-кораллового оттенка, отороченную вьющимися кремовыми перьями, с развевающимися фиолетовыми лентами. Издав восхищенный крик, она тут же ее надела, разбросав во все стороны папиросную бумагу, а Пьер стоял и широко улыбался, радуясь ее восторгу. Она радостно кружилась перед зеркалом, склоняя голову то так, то эдак, чтобы рассмотреть шляпу под всеми углами, и, наконец, бросилась его целовать. Ей казалось порой, что это время останется самым счастливым в ее жизни, время, озаренное огнями ночного Парижа и светом свечей, блеском агатов и брызгами шампанского, время, насыщенное ароматом духов, которые он дарил ей в хрустальных флаконах, время страсти и нежности и самых сладостных слов любви, какие только может услышать женщина.

Однажды вечером Пьер пришел без предупреждения. Зная, что дежурства отменяют редко, она ощутила болезненный укол в сердце. Одного взгляда на его лицо было вполне достаточно, чтобы ее страхи подтвердились.

— У меня важные новости, — серьезно сказал он.

Луиза стояла неподвижно, прижав руки к сердцу. Когда он снова попытался что-то сказать, она затрясла головой и помогла ему снять шинель. Потом взяла его за руку и повела в комнату. Она осторожно подтолкнула его к стулу и опустилась на пол у его ног, на шелковые складки своей раскрывшейся юбки.

— Теперь я готова.

Пьер нежно провел по ее щеке костяшками пальцев.

— Завтра я уезжаю на фронт. Это — наша последняя встреча перед долгой разлукой.

Она зажмурилась, ощутив весь ужас сказанного. Этого она и страшилась, но все равно надеялась, что, когда эта минута настанет, она найдет хоть какое-то утешение и поддержку в том, что будет уже его женой. Время пролетело слишком быстро.

— Когда ты узнал? — спросила она дрожащим голосом.

— Приказ пришел сегодня утром.

— Сколько у нас времени?

— Очень мало. Максимум два часа.

Луиза опустила голову, пытаясь перебороть отчаяние. Она не должна испортить оставшееся у них время бессмысленными слезами.

— Я благодарна за каждый дарованный нам миг.

— Нам нужно многое обсудить. Если со мной что-нибудь случится…

Она стремительно вскинула голову, широко раскрыв глаза.

— Не говори так!

Пьер улыбнулся:

— Я скажу по-другому. Никто не знает, сколько продлится эта война. Мой банкир получил инструкции удовлетворить любую твою просьбу. В случае моей смерти ты будешь обеспечена до конца своих дней.

У Луизы вырвалось рыдание, и она зарылась лицом в его колени. Он гладил ее по волосам, потом встал со стула и поднял ее с пола. Придерживая любимую одной рукой, он полез и карман жилета и достал крошечную бархатную коробочку. Она со щелчком открылась, и внутри, на малиновом атласе, Луиза увидела золотое обручальное кольцо и усыпанный бриллиантами перстень. Он купил это для того дня, который так и не настал. Она произнесла еле слышным сдавленным шепотом:

— Я буду носить перстень, пока ты снова не вернешься домой.

— Пожалуйста, надень их сейчас для меня. Позволь мне надеть их тебе на палец. Я хочу запомнить их на твоем пальце. Хочу знать, что ты принадлежишь только мне.

Она не могла ему отказать. Они встали лицом друг к другу в свете лампы, и по комнате протянулись их длинные тени. Пьер надел Луизе на палец золотое кольцо с таким обожанием, что женщина ощутила, как растворяется в нем всем своим существом.

— Я люблю тебя, моя дорогая Луиза. Единственная моя навсегда.

Он нежно поцеловал ее, и они с любовью прижались друг к другу, слившись в долгом поцелуе. Потом они улеглись на ее узкую кровать и снова целовались, уже не сдерживая яростного желания. Он еще никогда не был так чуток, близость расставания добавила их страсти жару и остроты, и эти сумасшедшие смелые ласки еще долго преследовали его на войне бесконечными ночами.

Пьер накинул шинель, и они попрощались в последний раз. Он снова крепко прижал ее к себе и поцеловал с такой жадностью, как будто надеялся этим последним поцелуем утолить голод, который будет мучить его на войне. Сделав сверхчеловеческое усилие, он вышел, а она выбежала за ним на лестничную площадку, схватив лампу. Он оглянулся в последнюю секунду из темного колодца прихожей, потом вышел на улицу и снова обернулся через плечо, глядя, как она стоит, залитая светом лампы, и чувствуя, как этот образ наполняет все его сердце. Он не знал, увидятся ли они вновь.

Луиза медленно вернулась к себе в комнату. Закрыв дверь, она прислонилась к ней и постояла так несколько минут. Потом села и сняла перстень, чтобы снять золотое кольцо — его она будет носить на цепочке на шее до тех пор, пока Пьер не вернется домой. Она снова надела перстень на палец, и бриллианты засверкали при свете лампы. Она будет носить его как талисман, охраняющий любимого от всех опасностей сражения.

Луиза не видела, как он уезжал из Парижа. Она рассчитывала отпроситься у Уорта, чтобы проводить Пьера, но дел в магазине было очень много, в ателье ее ждали клиентки. Когда стрелки часов доползли до двенадцати, ее охватило чувство непреодолимого одиночества. Она знала, что эшелон увозит его от Парижа все дальше и дальше. На войну. Под русские пушки. На крымский фронт.

12

Порой Луизе казалось, что Париж позабыл о том, что идет кровопролитная война. Ничто не умаляло его веселости, его растущей роскоши и пышных придворных приемов. Кринолины становились все шире, количество рюшей и оборок удваивалось и утраивалось, не отставая от возобладавшего надо всем легкомыслия. Казалось, весь город превратился в одну яркую светящуюся карусель, которая все быстрее и быстрее набирала бешеные обороты, заданные гедонистическими настроениями парижан и тех, кто стекался в Париж.

Прошло уже больше года, как Пьер уехал в Крым, а боевым действиям по-прежнему не предвиделось конца. Вместо Парижа с его смехом, песнями и льющимся рекой вином, французские солдаты были вынуждены в своем легком обмундировании переносить все тяготы суровой русской зимы. Луиза регулярно писала Пьеру. Он получил ранение в сражении при Инкермане, но недостаточно серьезное, и его не отправили домой. Хотя Пьер уверял Луизу, что уже полностью понравился, она чувствовала по его письмам, что он не в состоянии справиться со своим угнетенным состоянием духа.

«Теперь я понимаю, на что было похоже отступление Бонапарта из Москвы, — писал он, когда стояли особенно сильные морозы, — но, слава богу, причины нынешних поражений кроются не в этом. Иногда я с трудом верю, что видел что-то, кроме этой войны. Неужели я когда-то жил в Париже? Неужели вдыхал аромат цветов на Елисейских Полях? Или все это был сон, предшествовавший страшной реальности пробуждения? Но потом я вспоминаю тебя, нашу любовь, и рассудок возвращается ко мне вместе с душевной болью».

Луизе ужасно хотелось увидеться с ним, она отчаянно скучала по нему. Слава богу, в магазине Уорт не давал ей ни минуты передышки, перегружал работой, как никогда ранее.