Исполненная надежд на будущее, Луиза поднялась наверх, чтобы перед уходом побыть немного с сыном. В свои четыре с половиной года он уже свободно говорил на двух языках, правда, иногда путал какое-нибудь необычное слово в обоих языках. Войдя в детскую, Луиза поздоровалась с сыном по-французски, он подбежал к ней, еще теплый со сна и в ночной рубашке. Она прижала его к себе, уселась у камина, посадив его на колени, и он стал весело щебетать о своих планах на день. Его сходство с Пьером все резче бросалось в глаза, подтверждая старую поговорку, что плод любви всегда похож на своего отца.

Вернувшись вечером домой и пройдя к себе в спальню, Луиза обнаружила, что Роберт вырезал замки из смежных дверей. Сам он стоял, подпирая косяк плечом и небрежно скрестив руки на груди, и ехидно ухмылялся.

— Как ты посмел! — крикнула она в бешенстве. — Это все равно ничего не изменит. Я просто перенесу все свои вещи в другую комнату.

— Если ты это сделаешь, я отправлю Пола в школу.

Луиза была в ужасе.

— Ты что, с ума сошел? Он же еще совсем малыш!

Роберт был непреклонен.

— Ты слышала мой ультиматум. Я говорил, что в этом доме я буду хозяином.

Она видела, что он не блефует. Судя по всему, судьба решила толкнуть ее на еще одну жертву. Луиза молча отвернула от мужа свое горестное лицо. И он понял, что победил.

20

Через три года после того, как Луиза открыла магазин, она решила съездить в Париж.

Некая мадемуазель Брюссо, француженка средних лет и уроженка Шартра, очень преданная работе, стала ее правой рукой, благодаря чему у Луизы появилось больше свободного времени. В витрине ее магазина были выставлены платья, ярко окрашенные новыми анилиновыми красителями и причудливо обшитые черной отделкой. Буквально через каких-то пару недель, подражая новой моде, их стали покупать.

Модницы почти сразу же потянулись в магазин. Актриса сдержала слово, при каждом удобном случае распевая оды своей новой французской портнихе, и, когда в магазин рекой потекли заказы, была щедро вознаграждена новыми платьями. Меньше чем через год Луиза смогла расширить свой магазин по Литтл-Аргиллстрит, хотя вовсе не намеревалась вступать в конкуренцию с крупными универмагами. Она сняла верхний этаж над магазином, где устроила дополнительные мастерские и установила еще несколько примерочных кабинок, а на первом этаже остался ее небольшой салон.

Ее успех упрочила королевская свадьба. Принц Уэльский взял в жены прекрасную принцессу Александру Датскую, и все лондонское общество бросилось за модными нарядами. Луиза выпустила коллекцию облегающих жакетов, которую назвала «Александра», они раскупались сразу же, как только появляюсь на прилавках. Многие ее платья украшали собой балы, приемы и банкеты в честь королевской четы. Луиза считала себя достойной ученицей Уорта. Недавно он наводнил мир моды юбками, присборенными и юбками с фижмами — его вдохновила на это простая рабочая женщина, которая, не заботясь о красоте, собрала в складки подол своего платья, подоткнув под нижние юбки, чтобы они не испачкались, пока она будет мести пол. Платья из роскошных тканей, сшитые Уортом и его подражателями, конечно, не имели ничего общего с первоначальным оригиналом. Но силуэт юбки был тот же.


Несколько месяцев спустя Луиза с Робертом и Полем Мишелем уезжали в Париж. Роберт ни за что бы не отпустил с мальчиком одну, зная, что ребенок — единственное его оружие против нее. В последнее время Луиза вела переговоры, желая выкупить для Роберта «Престберис», но его мать не соглашалась. Роберт все время был в дурном настроении, разговаривал с Луизой отрывисто и раздраженно. В ярости мог распустить руки, больно ткнуть ее в ребра или двинуть кулаком в живот. Несмотря на свою самоуверенность, он остался, по существу, беспомощным недорослем, который будет капризничать и беспутствовать до конца своих дней. Как она могла вообразить, что он сможет быть Полю Мишелю хорошим отцом, — просто уму непостижимо. Роберт мог быть очень суров, требовал немедленного повиновения и наказывал мальчика за малейшее ослушание. Правда, Роберт порой обращал внимание на мальчика, и тогда Поль Мишель, от природы добрый и привязчивый, с готовностью принимал его расположение, иногда довольно бурно, и все снова оканчивалось неприятностями и слезами. Только Уилл делал для мальчика почти все — водил его с собой удить рыбу и каяться на лодке, учил играть в крикет и дал ему один из первых уроков верховой езды. Луиза время от времени сопровождала их в этих прогулках, и для нее это было не менее участливое время, чем для ее сына. Будучи деловыми партнерами, Луиза с Уиллом часто виделись для обсуждения и принятия каких-то совместных решений, Роберт не мог удержаться от язвительных намеков, хотя она прекрасно понимала, что он был бы беспощаден, подозревая, что между женой и Расселлом что-то происходит.

Луиза знала, как хочет ее Уилл. Они всегда обходили это молчанием. Она помнила, как возбуждают ее поцелуи Уилла, поэтому ради себя и ради него избегала их.

Накануне своего отъезда в Париж Луиза встретилась с Уиллом на фабрике. За последние три года он несколько раз ездил во Францию по делам, теперь же была ее очередь воспользоваться шансом и увидеть театр моды.

— Я буду скучать по тебе, Луиза. Не вздумай остаться в Париже навсегда.

Она улыбнулась:

— Не буду лгать, не раз воображала себе мадам Луизу на улице Риволи или на новом бульваре Османа, но пока об этом не может быть и речи.

— Из-за Пьера, конечно?

Луиза обольстительно пожала плечами.

— А разве могут быть другие причины?

— А откуда ты знаешь, что ваши пути в этот раз не пересекутся?

— Я спрашивала об этом Мари, она написала, что де Ганы в это время будут во дворце Сен-Клу вместе с императором и императрицей. Стефани заказала себе уйму платьев: императорская чета не любит, чтобы их гостьи оставались в одном и том же платье дольше, чем на несколько часов, или, не дай бог, надели его во второй раз. — Луиза засмеялась. — Неудивительно, что Уорт так разбогател.

— Дай бог ему удачи. — Уилл улыбнулся. — Кстати, обязательно передай ему мои наилучшие пожелания.

— Непременно.

Мысль о том, что она уезжает, была для Уилла невыносима. Он был человеком здравомыслящим и без причуд, но боялся, что однажды Париж или Пьер де Ган отнимут Луизу у него навсегда. Нет, между ними стоит не ее брак — муж у нее просто слюнтяй и эгоист, с которым у нее очень мало общего, — а сама ее французская натура плюс любовь к Пьеру. А это удручающе сокрушительное препятствие. Уилл питал к Луизе самые нежные чувства. Любит он или нет — это другой вопрос. В любви ему и раньше не везло, слава богу, все это давно забыто. Но любовь и мучительное физическое влечение — не одно и то же. Он просто надеялся, что со временем Луиза даст волю своей внутренней чувственности и раскроется во всей своей неповторимой женственности, которая пробуждает в нем такое сильное желание, а пока он будет ждать.

— Постарайся не слишком увязнуть во Франции, — со всей серьезностью посоветовал он, провожая ее. — Я не хочу, чтобы, когда придет время покидать Париж, твое сердце снова было разбито.

Ее сердце уже давно разбито вдребезги, но ему необязательно об этом знать. Луиза попыталась пошутить:

— Можешь за меня не переживать. Моя голова чересчур забита новыми идеями о коллекции для следующего сезона.

— Надеюсь.

— Пожелай мне удачи.

— А как же, моя дорогая Луиза. — Он наклонился и прикоснулся губами к ее щекам, как это принято во Франции при встрече и расставании. Поцеловать ее в губы он побоялся.

— Au revoir, Уилл. Я пришлю тебе одну из этих новомодных открыток, на которых все так свихнулись.

Она сдержала слово. Это была патриотическая открытка, на которой изображались император, императрица и наследный принц, купающиеся в блаженстве семейного очага. Он бы предпочел, чтобы она написала письмо — на открытках слишком мало места, но ее подпись стояла под самыми нежными приветствиями.


Когда Луиза вновь увидела Париж, он был окутан сверкающей дымкой навернувшихся на глаза слез горечи и счастья.

Катрин не могла встретить их на вокзале, поскольку был рабочий день, их поджидала Мари вместе со своими сыновьями. Роберт старательно скрывал свою скуку, пока женщины смеялись, болтали и восхищенно восклицали, любуясь на своих подросших отпрысков — Поль Мишель был очень высок для своих семи лет, одиннадцатилетний Гастон и восьмилетний Жан Филипп казались на вид очень сильными и здоровыми. Они завидовали повседневной одежде Поля Мишеля. Их мать в честь такого знаменательного события придумала им специальные наряды, мальчики ненавидели высокие гетры на пуговицах, в которых при ходьбе ныли колени, дурацкие пестрые блузы и шапочки с разноцветными кисточками. Их мать и сама однажды разрыдалась, когда кто-то сказал с издевательским смехом, что они похожи на двух попугаев, но потом вытерла слезы и заявила, что некоторые люди просто не понимают, что дети Уорта тоже должны одеваться эффектно, и им пришлось терпеть эти ненавистные наряды. Жан Филипп решил, что поколотит Поля Мишеля, если услышит от него хоть единую насмешку. Но Поль Мишель, казалось, не обратил никакого внимания на их наряды, увидев в мальчишках потенциальных друзей. Он просто достал из кармана мятый бумажный кулек и протянул им.

— Попробуйте английскую солодку, — произнес он на безупречном французском. — Если она прилипает к передним зубам, то кажется, будто их выбили.

Мари настояла на том, чтобы путешественники поехали к ним домой, где уже был накрыт обед. Перед зданием вокзала Мари и ее гостей дожидался экипаж с атласным салоном. Луиза обратила внимание на золотистую монограмму на дверце.

Когда карета выехала на рю де ля Пэ, Луиза поразилась тому, как разрослась здесь торговля. Привлеченные успехом Уорта, сюда переехали другие предприниматели, заняв всю доступную недвижимость. И некогда тихая улица превратилась в центр процветающей коммерции. Перед зданием номер семь, на фасаде которого позолоченной бронзой сверкало имя Уорта, стояла целая очередь из карет с лакеями в ливреях. Их экипаж проехал через арку и остановился у двери. Спустившись с подножки, Луиза увидела, что галерея, тянущаяся вокруг внутреннего двора, полностью переделана и что на всех металлических опорах сверкает монограмма Уорта. Но это не шло ни в какое сравнение с роскошью внутреннего убранства. Уорт был занят с клиенткой и не мог к ним подойти, Мари сама все показывала Луизе и Роберту, а трое детей с разрешения взрослых с шумом умчались на домашнюю половину, где Поль Мишель увидел полк оловянных солдатиков и пушку, стреляющую железными пульками.

Луиза едва могла узнать прежнее ателье, пока их вели через торговые залы на втором этаже, каждый из которых был отведен под особый набор тканей или их оттенков. Со всех сторон ей кивали и улыбались знакомые, с которыми она когда-то здесь работала, все они были очень заняты, салон заполняли толпы покупателей. В длинном зале, где, подобно произведениям искусства, были выставлены последние платья Уорта, преобладала уже более спокойная обстановка — женщины стояли и с благоговением их рассматривали. В другом нарядном зале манекенщицы демонстрировали красивые наряды. Если же клиентке хотелось увидеть, как именно она будет выглядеть в бальном платье, вальсируя в Маршальском зале в Тюильри, ей достаточно было войти в зал, завешенный идущими от пола до потолка зеркалами, где было точно такое же приглушенное освещение, какое давали знаменитые люстры.

Мари с улыбкой кивнула.

— А все — благодаря вот этому. — Она с гордостью постучала себя по лбу.

Они уже заканчивали обед в их личных апартаментах, когда появился Уорт.

— Моя дорогая Луиза! Только подумать, что я должен наспех с тобой поздороваться и тут же снова бежать… — Он поцеловал ей руку и повернул за плечи кругом, критически осмотрев ее дорожный костюм. — Да-да. Юбка гладкая спереди, с укороченным турнюром, который собирает ее сзади пышными складками. А ты помнишь, как кто-то когда-то сказал, что кринолин никогда не выйдет из моды!

— За тобой идет весь мир, — ответила она.

— Именно, — самодовольно подтвердил Чарльз. — Ты, я слышал, по-прежнему преуспеваешь. Поздравляю. Никогда не забывай, что женщины одеваются ради собственного удовольствия, но еще большее удовольствие они получают от возможности затмить остальных. Именно это «затмевание» и должно стать твоей отличительной чертой кутюрье.

Луиза улыбнулась.

— Женщины в Лондоне уже доверяют мне почти так же, как когда-то тебе, и просят, чтобы я сама подавала им идеи. Им остается только выбирать из того, что я им предложу.

Он одобрительно кивнул:

— Молодец. Так и должно быть, а то, если они сами начнут что-нибудь изобретать, мы с тобой потеряем половину доходов. Всегда решай за них. Они от этого счастливы. Если я говорю, что платье им идет, то других доказательств не требуется. Достаточно одной моей подписи на платье. — Тут он понял, что заговорился на их любимую тему и уже потратил времени больше, чем мог себе позволить. — Какие у тебя планы в Париже?