— Всего лишь кое-что, не раз слышанное, — говорю я. На самом деле я чаще, чем собственное имя, слышу про них: на каждой щеке у меня глубокие ямочки, и я бы наврала, не признавшись, что они одновременно самая любимая и нелюбимая черта в моей внешности. Вместе с выгоревшими на солнце прядями моих и без того светлых волос и веснушками они делают меня похожей на типаж так называемой соседской девчонки. — А Фред не верит, что это происходит так часто, как я ему говорила, — продолжаю я, большим пальцем через плечо показывая в его сторону. — И мы решили устроить небольшое пари: доллар за каждый раз, когда меня называют Ямочкой или упоминают их. Я уже собираюсь купить машину.

— На следующей неделе ставка та же, — где-то позади меня ворчит Фред.

Телефон чувака снова оживает, но на этот раз он на него не отвлекается, даже не проверяет. Вместо этого засовывает его в задний карман джинсов, смотрит то на меня, то на Фреда и улыбается.

И прямо сейчас мне нужна передышка.

Если до этого я думала, что парень красив, то это было просто ничто, по сравнению с тем, как сейчас от улыбки преобразилось его лицо. В глазах загорелись огоньки, и все его высокомерие просто… испарилось. Его кожа чистая и загорелая, и женщины, должно быть, гадают, каким хайлайтером он пользуется, потому она практически светится, окрашивая румянцем его щеки. Заостренные черты лица смягчились, а в уголках глаз образовались морщинки. Я понимаю, это всего лишь улыбка, но не могу решить, что мне нравится больше: полные губы, белые идеальные зубы или как один уголок рта приподнимается выше другого. Он заставляет меня хотеть улыбнуться в ответ.

Он крутит перед собой подставку для бокала и продолжает мне улыбаться.

— Выходит, ты считаешь меня не оригинальным, — замечает он.

— Я никак тебя не считаю, — ухмыляюсь я в ответ. — Но приходится признать, что это так, ведь прямо сейчас я заработала деньги.

Он бегло оглядывает мои щеки.

— Эти ямочки просто потрясающие. И я могу себе вообразить куда худший повод прославиться. Никто не назовет тебя Деревянной Ногой или Бородатой Леди.

Нет, парень даже не пытается быть милым.

— Ладно, вернемся к пиву, — говорю я. — Бутылочное, разливное?

— Интересно, с чего ты взяла, что я заказал Хайнекен? Думаю, мое уязвленное самолюбие заслуживает такую малость.

Я бросаю взгляд ему за спину, где его друзья якобы играют в пул, а сейчас в основном пытаются вдарить друг другу киями по яйцам, и решаю ответить честно.

— Как правило — и под «как правило» я подразумеваю «всегда» — у любителей Хайнекена чудовищное самомнение и ноль скромности. Им срочно нужно в туалет, едва подходит официантка со счетом, и еще они скорее всего тащатся по спортивным тачкам.

Парень смеется и кивает.

— Понятно. Это научное исследование?

Его смех звучит даже мило. Он так глуповато подергивает плечами, как хохотушка.

— Строжайшее и объективное, — отвечаю я. — Сама проводила клинические испытания.

Он сдерживается, чтобы не захохотать еще сильнее.

— Тогда скажу тебе в утешение, что я на самом деле не заказывал Хайнекен, и вообще-то хотел спросить, что у тебя есть, потому что мы только что выпили по Стелле, и мне захотелось чего-то более интересного.

Не глядя, я перечисляю:

— Будвайзер, Стоун IPA, Плиний Старший, Гиннесс, Аллагаш и Грин Флэш.

— Начнем с Плиния, — говорит он, и я стараюсь скрыть, насколько это меня удивило — в профессиональном смысле. Он явно разбирается в пиве, потому что выбрал лучшее из имеющегося.

— Шесть, пожалуйста. Я Люк, кстати. Люк Саттер.

Он протягивает руку, и после некоторого колебания я принимаю ее.

— Приятно познакомиться, Люк.

У него большая ладонь, не слишком мягкая… и очень приятная. Длинные пальцы, чистые ногти, крепкое пожатие. Я убираю свою руку и практически тут же начинаю наливать ему пиво.

— А тебя зовут… — продолжает он, вопросительно произнеся последнее слово.

— С тебя тридцать долларов, — говорю я вместо ответа.

Явно забавляясь, Люк слегка улыбается, после чего достает из кошелька две двадцатки и кладет их на стойку. Берет три стакана и кивает мне, прежде чем отвернуться.

— Я вернусь за остальными, — говорит он. И уходит.

Открывается входная дверь, и входят одна за другой участницы какого-то девичника. И в течение следующих трех часов я делаю больше розовых коктейлей с сексуальными названиями, чем в состоянии сосчитать. Поэтому забрал ли оставшееся пиво Люк или кто-то еще, я даже не заметила. Что, кстати, очень даже хорошо, — напоминаю я себе. Ведь если и есть правило, которое я усвоила четко и быстро, то вот оно: не встречаться с парнями, с которыми познакомилась на работе. Никогда.

А Люк… ну, он только усиливает все возможные причины поставить это правило на первое место.


***


Едва уходит последний посетитель, я помогаю Фреду все закрыть, приезжаю в пустую квартиру и валюсь в постель.

Родители, мягко говоря, не в восторге от моей жизни в Сан-Диего и при каждой встрече осторожно напоминают об этом. Они не понимают, зачем мне соседка, если бабуля оставила мне в наследство этот лофт. И хотя здесь я провела большую часть детства, они также не понимают, почему после окончания университета я не продала его и не вернулась домой. Нет, ну что за вариант! Холодный Колорадо вместо солнечного Сан-Диего? На фиг надо. И они наверняка не одобряют ежедневный серфинг и ночную работу в баре, в то время как диплом по графическому искусству, ради которого я так вкалывала, лежит без дела и пылится.

Ладно, по поводу последнего они правы.

Но прямо сейчас я довольна своей жизнью. Лола беспокоится, что я слишком долго одна — а я действительно давно одна, но не чувствую себя несчастной. Работать барменом — это забавно, а серфинг для меня значит еще больше. Он часть меня. Я люблю наблюдать, как медленно вздымаются и закручиваются волны, превращаясь в пенистые стеклянные цилиндры. Люблю забираться внутрь волны, этого тоннеля, огромного и такого шумного, что в ушах ревет. Люблю ощущать, как солоноватый воздух наполняет мой рот и впрыскивается в легкие. Каждую секунду океан строит замки и разбивает их. Смотреть на это никогда не надоест.

И мне нравится падать в кровать, уставшей от того, что стояла на доске весь день и работала на ногах всю ночь, а не потому что сидела за столом, уставившись в монитор компьютера.

Сейчас моя жизнь невероятно хороша.


***


Но в начале своей субботней смены у Фреда я чувствую себя разбитой и взвинченной одновременно: ребра болят, а горло продрано кашлем и соленой водой.

Бывают дни, когда океан готов содействовать и катит волны прямо ко мне. Сегодня не тот день. Сначала волны были очень даже ничего, но ни одну я не смогла оседлать. Либо слишком рано вставала, либо поздно. Я уже давно сбилась со счета, сколько вообще раз падала или получала доской по заднице. До колледжа каждые каникулы проводила тут, у бабушки, и серфила на пляжах Блэк бич и Винданси, как только мне исполнилось достаточно лет, чтобы были силы самой нести доску. Но чем дольше я сегодня там оставалась, тем сильнее нарастало разочарование, а последней каплей была неожиданно огромная волна, которая закрутила меня… очень сильно.

Снова пришел парень с теми волосами и улыбкой. Люк, я помню его хрипловатый голос, когда он представился. Сегодня он сидит за столиком со своими друзьями, но я замечаю его, едва только вхожу.

Бар забит под завязку, и, даже сквозь громкую музыку услышав хохот Харлоу, я ощущаю легкую тоску. Лучше бы я посидела с ними, а не работала. Встав за стойку, я повязываю фартук поверх рубашки.

— Смотрю, у кого-то сегодня плохой день, — замечает Фред, колдуя напоследок над стоящими на подносе «Маргаритами». — Разве не ты говорила, что даже худший день в воде круче всех других замечательных?

Блин. Действительно, так и говорила. Почему люди напоминают о твоих позитивных заявлениях именно в плохой день?

— Просто все болит и нервы на пределе, — пытаясь улыбнуться, отвечаю я. — Переживу.

— Тогда ты выбрала удачное место. Шумные выпивающие люди — идеально для плохого настроения.

В ответ на это я вымученно улыбаюсь, и, протянув руку, Фред мягко похлопывает меня по щеке.

На стойке ждет целый ряд листков с заказами, и я беру один. Два «Грязных мартини» с дополнительной порцией оливок. Я ставлю на поднос два бокала, насыпаю лед в шейкер. Наливаю вермут, сто граммов джина и немного оливкового рассола. И погружаюсь в присущий моей работе ритм: отмерить, смешать, разлить по бокалам, принести… — эти знакомые движения расслабляют.

Но я по-прежнему чувствую себя неспокойной и неспособной отдышаться, вспоминая, как в те несколько ужасающих секунд думала, что не смогу выбраться на поверхность. Такое уже случалось несколько раз, и хотя умом я понимаю, что буду в порядке, трудно перестать вспоминать то чувство, когда тонула.

Краем глаза замечаю Люка и, подняв голову, вижу, как он обходит свой столик, что-то набирая в телефоне. Так значит, он из тех, — думаю я, представляя, с каким большим числом девушек он сейчас переписывается. За их столиком сидит брюнетка, наблюдающая за ним с явным интересом, и я борюсь с желанием под видом подачи напитков подойти к ней и сказать то, что сильно уменьшит ее потери: вместо него лучше обрати внимание на тех ботаников за дальним столиком.

Смешав в шейкере, я разливаю мутноватую жидкость по бокалам и, перепроверив заказ, добавляю две шпажки с оливками. Улыбнувшись, официантка уносит напитки, а я перехожу к следующему, достав бутылку амаретто, и тут же слышу, как кто-то позади меня садится на барный стул.

— Как там автомобильный фонд?

Я сразу же узнаю этот голос.

— Неурожайный день, — не поднимая взгляда, отвечаю я, заканчивая с напитком. — Но у меня сегодня не улыбчивое настроение, так что особых надежд не питаю.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашивает он.

Я поворачиваюсь взглянуть на него: темно-синяя футболка, все такие же идеальные волосы, и он по-прежнему слишком красивый, чтобы в итоге это не вышло боком. Не в силах сопротивляться, я едва заметно улыбаюсь.

— Думала, это моя профессиональная реплика.

Люк отвечает мне на это, приподняв правую бровь, после чего оглядывается на своих друзей.

— И потом, кажется, тебя ждут, — говорю я, заметив, как брюнетка пристально следит за каждым его движением. Он достает из кармана телефон, мельком смотрит на него и возвращает внимание ко мне.

— Они никуда не денутся, — замечает он, и на его губах танцует мимолетная улыбка. — Решил подойти и сам взять себе выпить.

— Что будешь? — спрашиваю я. — Еще пиво?

— Ага, — отвечает он. — И скажи, как тебя зовут. Если только не хочешь, чтобы до конца дней своих я называл тебя Ямочкой.

Глаза Люка игриво округляются, и он шепотом выдает: «Упс», после чего, достав из кармана доллар, опускает его в банку.

— Я заранее подготовился, — говорит он, наблюдая, как я наливаю ему пинту IPA. — Подумал, вдруг ты сегодня работаешь.

Я стараюсь не особо обдумывать, что он специально для меня принес однодолларовые купюры для этой маленькой игры.

— Меня зовут Лон… — начинаю я, и в этот момент в бар входит Миа, а следом за ней Ансель. Люк поворачивает голову в их сторону, когда я заканчиваю бормотать: — …дон.

Он поворачивается ко мне после паузы, и я замечаю, как его взгляд стал странно напряженным. Люк быстро несколько раз кивает.

— Приятно было официально познакомиться с тобой.

Я почти уверена, что он не расслышал мое имя, но если ему нормально не знать его, мне так же нормально не испытывать желания повторять.

За стойку садится другой посетитель и взмахом руки привлекает мое внимание. Я придвигаю к Люку его пиво и улыбаюсь ему, когда он начинает поднимать голову, как только стакан касается его ладони.

— Пять долларов.

Медленно подняв на меня взгляд, он достает кошелек и говорит:

— Спасибо.

Я подхожу к новому посетителю и краем глаза вижу, как Люк кладет на стойку купюру и возвращается к своим друзьям, не дожидавшись сдачи. Либо он совсем не оставил чаевые, либо оставил, и большие.

Придется с сожалением расстаться со своим желанием считать его козлом: я стопроцентно уверена, который там из вариантов.

Два «Виски сауэр», четыре «Голубые луны» и кувшин «Маргариты» спустя я стою за кассой. Миа, Ансель и Харлоу рядом со мной ждут Финна, чтобы пойти в кино. Я некоторое время наблюдаю за ними, остро ощущая собственную противоречивость в том, что касается отношений. С одной стороны, я вижу вокруг себя таких счастливых людей — некоторые из них даже женаты — и сама хочу так же. С другой, я знаю, что не готова.