Чувствую, как мои глаза вот-вот вылезут из орбит. Папа никогда не выражался. Ну то есть это человек, кто ходит в церковь по воскресеньям, даже не чертыхается и морщится, когда Марго ругается при просмотре матчей «Чарджерсов». Сказать, что он вежливый, — значит сильно преуменьшить.

— Спасибо, папа.

Но он еще не закончил.

— Поэтому, — продолжает он, — если тебе действительно нравится эта девушка, скажи ей об этом. Попытайся ее завоевать. Когда я познакомился с твоей мамой, мне было столько же лет, как и тебе. И я никогда не сомневался в верности своего решения. Ни разу.

Я смотрю на папу и пытаюсь представить его моложе — того, кто, когда я был маленьким, вставал на рассвете и шел с доской на пляж за несколько часов до работы. Того, кто подкрадывался к маме сзади, пока она готовила, шептал что-то на ушко и получал от нее, хихикающей в ответ, шлепок. Даже будучи ребенком, я понимал, что у моих родителей очень хорошие отношения. И по сей день, когда они едут на машине, он кладет руку маме на колено, никогда не ложится спать без нее, слушает, как у нее прошел день, пока она готовит, при этом совершенно не отвлекаясь — ни на телефон, ни на телевизор, ни на газету. Папа сидит за столом и внимательно слушает, что произошло за день в институте океанографии Скриппса.

Они больше чем просто два человека, у кого есть дети, — честное слово, мне до колик в животе трудно думать о них как о любовниках — но они еще и лучшие друзья.

Я тоже так хочу.

Хочу кого-то, кто рассмешит меня, бросит вызов, выслушает. Хочу положить руку на эту ногу, пока веду машину. Хочу дождаться, пока этот кто-то закончит с делами, и тогда вместе пойти спать. Хочу быть достойным уважения и доверия женщины, чтобы она рассказывала мне все подробности о своем дне.

Я моргаю несколько раз, качая головой. Блядь, да что со мной не так?


***


— Ты что, поселилась тут? — выдвинув себе стул, сажусь и кладу перед собой телефон экраном вниз. Я приехал сюда на автопилоте, а когда припарковался, сказал себе, что бар у Фреда находится в километре с небольшим от моего дома и родительского, и поэтому это удобно.

И что я никак не надеюсь увидеть ее тут, и что она сегодня работает.

И что я просто хочу выпить пива. И я не устал. Просто не хочу ехать домой.

Само собой, все это полная херня.

Подняв на меня взгляд, Лондон вяло улыбается.

— Могу задать тебе точно такой же вопрос.

— Туше, — она ухмыляется в ответ, и я наклоняюсь добавить: — Это часть того, что мне в тебе нравится, Ямочка, — тут же кладу доллар в ее банку.

— Что я практически живу в баре? — спрашивает она, и от появления ее фирменной игривой улыбки с ямочками в моей груди происходит что-то странное и незнакомое.

— Что ты никогда не даешь мне спуску. Но при этом никогда всерьез не критикуешь.

Мои слова ее удивляют — ее глаза округляются, а ямочки исчезают.

— Ну, — быстро находится с ответом она, — возможно, тебя просто легко подловить, и упустить такое ну никак нельзя.

— И еще одно туше, — со смехом говорю я. — Но, если ты помнишь, не я вчера не был в баре.

Лондон кивает, вытирает стойку передо мной и кладет подставку под бокал. Я пытаюсь понять выражение ее лица: она расстроена?

— Сделать тебе пива?

— Вообще-то, — я изучаю бутылки позади нее, — я хочу начать новую жизнь. Хочу «Амаретто сауэр». Дилан клянется, что ты делаешь самый вкусный на свете. Хочу проникнуться новым вкусом.

Она скептически смотрит на меня.

— Он сильно сладкий. Ты уверен?

— Я пытаюсь найти контакт со своим женским «я».

Смеясь и качая головой, Лондон поворачивается.

— Тут так много всего можно ответить, что я даже теряюсь, с чего начать.

Я наблюдаю, как она смешивает ингредиенты и наливает оранжевый и пенистый коктейль. Выглядит потрясающе и напоминает мне, как мы с Миа пили «Апельсиновый джулиус» после лекций на первом курсе.

На этот раз воспоминание о Миа не ранит и не вызывает беспокойства.

Сделав глоток, я тут же понимаю свою ошибку. Сладко настолько, что не хочется глотать.

— Не, — с усилием проглотив, замечаю я. — Все-таки не мой напиток.

Больше посетителей нет, поэтому Лондон наклоняется ко мне, облокотившись на стойку.

— А что мне сделать вместо него? Ты любишь джин?

— Не очень.

— А скотч?

Я вздыхаю и морщусь, потому что терпеть не могу этот вопрос.

— Наверное, должен, поскольку это такой мужской напиток, а у меня роскошный пенис… — Лондон фыркает, — но к сожалению, нет. Мне не нравится скотч.

Погладив меня по голове, она с улыбкой выпрямляется.

— Погоди-ка. Я сейчас.

Каждый мускул в моем теле напрягается, чтобы удержаться, не сорваться вперед и, перегнувшись через барную стойку, не поцеловать ее.

Я словно открыл заднюю дверь и впустил пчелиный рой.

Или треснула плотина.

Или пошла вода по пожарному шлангу.

Я без ума от этой девчонки.

Но главная проблема в совете отца — это что Лондон относится ко мне совершенно иначе, и приглашение на свидание или к себе домой ее тут же оттолкнет.

Другая проблема в связи с его советом — это что я не знаю, хочу ли я встречаться с Лондон. Нет, наверное, не так — не знаю, стоит ли. Тот жуткий перепих на прошлой неделе никак не выходит у меня из головы. И не хочу в своем восприятии мешать Лондон со всеми остальными, так же как не хочу, чтобы мои отношения с ней были похожи на привычные мне шаблоны. Это ощущение похоже на клаустрофобию: вспоминать тех, с кем спал, и при этом сидеть в метре от девушки, которая мне на самом деле нравится.

Я словно покрыт толстым слоем грязи, этакой коркой, состоящей из неверных решений, и даже если захочу ее с себя убрать, боюсь, что это будет медленный и постепенный процесс, как спиливание. И анализ полученного урока.

Смотрю, как она творит, смешивает один, два, и наконец пять напитков. Ставит их на поднос и осторожно придвигает его ближе.

— Сейчас поставим научный эксперимент, — говорит она. — Закрой глаза.

Я закрываю, и тут меня осеняет:

— Ты же не выльешь их мне на голову?

От ее хрипловатого смешка вся кровь приливает к члену.

— Нет, Люк, я не собираюсь переводить хороший алкоголь на твою голову.

— Это потому, что моя прическа сегодня идеальна, Логан.

— Я вижу, — она ставит стакан рядом с моей рукой. — Попробуй.

Беру стакан, нюхаю и мотаю головой.

— Не могу выносить текилу. Я выпил столько боди шотов [способ пить текилу с тела партнера — прим. перев.] на младших курсах, что, наверное, вытошнил свою селезенку где-то в туалете.

— Боже, ну ты и подарок, — сухо замечает она, потом забирает у меня стакан и заменяет на другой.

Я делаю глоток.

— «Джек»? Даже кола не перебила вкус. Я тогда еще легко отделался.

— Дай угадаю: выпивка, секс, после которого потом раскаялся, и как следствие — грандиозное похмелье?

Жаль, что это не так.

— Нет, просто много ассоциаций… — с Миа, не стал договаривать я. Когда мы оба впервые в жизни напились, это был «Джек» с колой. А когда открываю глаза и с извиняющейся улыбкой смотрю на Лондон, вижу, что она уже прочитала мои мысли.

— Кажется, твой «Джек Дэниэлс» все равно что «Егермейстер» для меня, — тихо говорит она.

Сморщив нос, я отвечаю:

— Неужели его кто-то пьет?

— Ты бы удивился. Так, давай закрывай глаза.

Я делаю, как она говорит, и чувствую всем телом случайное прикосновение ее руки.

— Ты сложный клиент, — Лондон вкладывает мне в руку следующий бокал. — Попробуй этот.

«7-Up» и что-то апельсиновое. И водка, что ли. Я чувствую, как мое лицо кривится от обилия сладости.

— Слишком сладко. В разы хуже, чем «Амаретто сауэр».

Она протягивает мне еще один, а когда говорит, ее голос звучит уверенно, если прислушаться.

— Хорошо-хорошо, извини, это была шутка. Пора заканчивать. Вот твой напиток.

Беру бокал и делаю глоток. Напиток гладкий, как стекло. Тяжелый и вяжущий. Терпкий и с привкусом лайма. Черт, а он хорош.

— Что это?

— Гимлет с водкой.

Открываю глаза и смотрю на нее. Она уже убрала другие напитки и наблюдает за мной с подернутым дымкой взглядом. Заметив, что я открыл глаза, она смотрит в сторону.

— Тут водка «Бельведер» и сок лайма, поверх льда, — добавляет она, снова протирая полотенцем стойку передо мной.

А потом, оставив меня с моим новым напитком, идет принять заказ у только что пришедшей пары.

Невозможно не смотреть на нее, пока она работает. Лондон с улыбкой — той самой, от которой мое сердце колотится о грудную кость — подходит к этой паре, кладет перед ними подставки под бокалы и уже чем-то смешит их. Это так сексуально — она не глядя наливает из бутылок. Раз или два Лондон оглядывается и ловит меня на подглядывании, и интуиция говорит мне сделать вид, что я читаю что-то за ее спиной, смотрю игру по телевизору, который висит справа от ее плеча, но я не успеваю. Да и не могу быть таким скучающим. И я просто заворожен тем, как она сегодня выглядит: волосы собраны в небрежный пучок, на носу очки без диоптрий в красной оправе под стать цвету ее помады; черный топ с открытыми плечами и коротенькие шорты, несущие серьезную опасность моему либидо.

Я сейчас как щеночек, скребущийся в дверь, и, не выдержав, она притворно глубоко вздыхает и подходит ко мне с подразнивающим и якобы сердитым взглядом.

— Тебе нужна компания или что?

Вместо ответа я спрашиваю ее:

— Как ты поняла?

— Как поняла, что тебе нужна компания? Ты выглядишь просто жал…

— Нет, — перебиваю ее я. — Как поняла, что последний напиток мне понравится?

Она пожимает плечами и выпрямляется.

— Угадывать такое — моя работа.

Ее ответ звучит отговоркой — несказанное кажется чем-то важным — но я решаю закрыть на это глаза и делаю еще глоток.

— Кажется, я чуток навеселе.

Лондон со смехом наклоняется, и на ее лице играет моя любимая улыбка — та, что кажется появившейся только для меня.

— Тогда поосторожней. Сдерживай появление своего истинного лица.

Чувствую, как хмурюсь. Не важно, как мягко она это сказала, и не важно, что ее улыбка говорит мне — она не со зла, но я терпеть не могу свой образ в ее глазах. Терпеть не могу, насколько он точен.

— Ты про мое истинное лицо блядуна?

Она выглядит немного виноватой, когда снова выпрямляется и отворачивается. Бля. Мои слова вышли резче, чем я хотел, и теперь я не только блядун, но еще и сволочь.

— Черт. Не уходи, — потирая лицо, прошу я.

Лондон поворачивается, убирая несколько бокалов под барную стойку.

— Далеко я не уйду. Я же здесь работаю, дурачок.

— Я просто хочу быть твоим другом, — говорю я.

Она застывает, удивленно приподняв брови.

— Ого, да ты готов. Как ты вообще выжил в колледже, если так быстро пьянеешь?

Ловлю ее за руку, когда она начинает поправлять стопку салфеток.

— Я серьезно. Мне нравится быть с тобой.

Боже, я понимаю, как это все хреново. Она права: во мне, в этой сплошной пустыне ничего между искренностью и поверхностностью нет, ничего промежуточного.

Лондон не особо решительно, но пытается забрать руку, а потом сдается.

— Люк…

— Пожалуйста, — я поглаживаю большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. — Позволь показать, что я не тот парень, которым ты меня считаешь.

— Проблема в том, что это невозможно, — тихо говорит она. — Ты тоже мне нравишься. Но это все не для меня. И ты именно такой, каким я тебя считаю.

Я наблюдаю, как мой палец движется по ее коже. Даже после серфинга и ежедневной дозы соленой воды ее руки намного мягче моих.

— Но я не хочу таким быть, — удивляя самого себя, отвечаю я.

Лондон отводит взгляд, покусывая губу.

— Это было просто весело, — высвободив наконец руку, она понижает голос. — И не предполагало что-то большее. Я даже удивлена, что мы сделали это дважды.

— Трижды, Лондон. Три разные встречи, — добавляю я и вижу, как она сдерживает улыбку. Потом подаюсь вперед и наклоняю голову, чтобы поймать ее взгляд. — Но я совсем не об этом, — странно, но это действительно так. — Просто хочу продолжать общаться с тобой.

Она наконец смотрит мне в глаза.

— И никаких свиданий? Никакого секса?

Я чувствую, как моя улыбка согревает мне грудь.

— Все, что захочешь.

— Никакого секса, — повторяет она, и от меня не укрывается, как она вытирает руку о шорты. — Между нами никакой романтики не будет.