Джейн Арчер - Луна для влюбленных

Розалинда сделала легкий книксен.

– И все же, думаю, я бы выглядела лучше в красном атласном платье своей матери.

– Ты уверена?

Синтия была разочарована. По ее мнению, белое платье очень шло Розалинде.

– С ним не было бы такой мороки, – пожала плечами Розалинда. – В этом платье я никогда не смогла бы гоняться за этой шелудивой собакой.

Синтия усмехнулась:

– Ты нас дразнишь, да? Не думаю, что теперь тебе захочется играть с собакой.

Розалинда ответила с улыбкой:

– Может быть, и нет. – Она оглядела Синтию с головы до ног. – Теперь мы разодеты.

– Да, а пойти нам некуда.

– Это не так! – воскликнул Мэверик, стоящий в дверях своей комнаты. – У нас впереди долгий вечер. – Он повернулся к мадемуазель Фиби: – Благодарю вас за помощь.

Мадемуазель Фиби наклонила голову и открыла дверь. Молодые женщины по ее знаку гуськом направились к выходу, неся пустые коробки и мешки. Мадемуазель Фиби неслышно закрыла за собой дверь.

Синтия не могла отвести взгляда от Мэверика. Они с Розалиндой теперь выглядели так великолепно, но и он был похож на самого красивого джентльмена, какого им доводилось видеть в жизни. На Мэверике был синий в черную клетку костюм, парчовый жилет, белая рубашка и темный, как полночь, шейный платок. Его голову прикрывал стетсон. По жилету вилась золотая цепочка от часов на ногах блестели черные высокие сапоги. Но самыми привлекательными были смешинки в его глубоких синих глазах.

– Вы готовы, леди? – спросил Мэверик. Пройдя через комнату, он распахнул дверь. Дамы кивнули. И тотчас комната наполнилась шелестом мягкого шелка.

– В опере одно плохо, – изрекла Розалинда, отправляя в рот кусок сырного пирога, наколотый на вилку, запивая его глотком молока и широко раскрывая глаза от удовольствия.

– Боюсь спросить, что именно, – снисходительно улыбнулась Синтия. Она не могла чувствовать себя лучше после роскошного ужина в ресторане «Наварра» и посещения «Кармен» в оперном театре, помещавшемся в здании в мавританском стиле.

– Дело в том, что все участники спектакля получают удовольствие, пока зрители за них переживают, – пояснила девочка.

Мэверик хмыкнул:

– Так ты открыла в себе призвание к новому роду деятельности? Не хочешь больше быть ни хозяйкой ранчо, ни редактором, ни писательницей. Теперь ты мечтаешь стать оперной дивой?

Розалинда положила вилку.

– Дело не в этом. Яки отмечают праздники сообща. Мы исполняем песни и танцы, и все это соответствует принятым церемониям и зависит от времени года. Петь и танцевать гораздо веселее, чем наблюдать за этим. Как можно проникнуться духом спектакля, если не принимаешь в нем участия?

– Как и всегда, ты рассуждаешь разумно, – заметил Мэверик, откидываясь на спинку кресла и прихлебывая кофе. – Но опера особый вид искусства. Певцы всю свою жизнь готовятся исполнять свои роли. Англы тоже поют и танцуют. Они делают это везде – в дансингах, в амбарах, при любом удобном случае. На ранчо мы устроим вечеринку, пригласим парочку скрипачей, соседей и представим всем вас обеих.

– А можно будет нам петь арии из «Кармен»? – Розалинда приложила обе руки к сердцу и широко открыла рот.

– Ну уж пожалуйста, не здесь! – Синтия в тревоге оглядела зал. Они вернулись в отель «Виндзор» и теперь после чудесного вечера сидели за десертом и кофе. Богатые и ухоженные люди сидели за соседними столами, застланными белыми льняными скатертями, в просторном зале ресторана. С потолка по всей длине зала свисали ряды канделябров в стиле рококо. В каждый входило по шесть массивных белых шаров. Хрусталь, фарфор и серебро поблескивали в мягком свете.

Розалинда уронила руки на колени.

– В таком месте, как это, я не стала бы петь. Да я и слои-то не знаю, какие должны быть в «Кармен». Но позже и могла бы спеть вам песню яки.

Синтия улыбнулась:

– Мне бы хотелось послушать.

– Подождем, пока мы прибудем на ранчо, – сказал Мэверик, ставя на стол кофейную чашку. – Не думаю, что все готовы слушать твое пенис.

Розалинда усмехнулась:

– Хочешь сказать, что мне лучше петь для коров? У меня не такой уж плохой голос.

В синих глазах Мэверика заплясали смешинки.

– Помнится мне, что Мария могла своим голосом разбудить весь город.

– У нее был красивый голос. Разве не так? – вздохнула Розалинда.

– Да. В ней все было прекрасно.

– Кроме пристрастия к виски, – возразила Розалинда, сжимая в руке стакан с молоком. – Никогда не стану пить эту гадость.

– Думало, это правильно, – мягко сказал Мэверик. – Напиток белого человека не годится для уроженцев этой страны.

Синтия взяла в руки чашку с кофе, внезапно ощутив желание согреться. Она почувствовала себя одинокой. Снова, Мария вторглась между нею и Мэвериком. Эта Мария с ее безупречной красотой и индейскими корнями! Как ей было соревноваться с ней? Да и стоило ли пытаться? Синтии не был нужен этот мужчина, как и его дочь. У нее была собственная жизнь, цели и мечты, свои печали.

Она поставила свою чашку, порывисто встала, глубоко вздохнула и встретила недоумевающий взгляд Мэверика.

– Благодарю за прекрасный вечер и очаровательный ансамбль. Я полагаю, ваш долг выплачен с лихвой.

– Синтия? – смущенно окликнул ее Мэверик.

– Ночь только начинается. Я думаю, вы с Розалиндой хотите побыть вдвоем.

– В этом нет необходимости. – В голосе Мэверика послышалось раздражение. – Нам так хорошо вместе.

– Да, но я хочу посмотреть Денвер.

– Можно, я пойду с нами? – Он приготовился встать.

– Нет. Я хочу побыть одна. А вы проведете вечер с дочерью.

– Но я...

– Благодарю вас.

Синтия стремительно повернулась и направилась к ближайшей двери. Мэверик догнал ее и сжал руку:

– У меня для нас другие планы.

– Нет, того, что мы успели за сегодняшний вечер, более чем достаточно. Пожалуйста, дайте мне выйти.

Он нахмурился:

– Не понимаю.

– Я просто хочу пройтись одна по свежему воздуху.

– Вы уверены?

– Да, – ответила Синтия, стараясь подавить поднимавшуюся в ней досаду. – В этой части города со мной ничего не случится. Кроме того, я могу о себе позаботиться.

– Не думаю, что вам следует гулять одной. Разумнее сделать это завтра. Тогда мы сможем прогуляться все вместе.

– Нет. Я ухожу. Одна! – Она вырвала у него руку. – Вы мне не указ. Я вам не принадлежу.

Лицо Мэверика приняло такое выражение, будто Синтия дала ему пощечину. Его синие глаза потемнели от гнева. Он слегка поклонился ей и вернулся к столику.

У Розалинды был смущенный вид.

Но Синтия больше не обращала на них внимания. Она с трудом дышала, стараясь подавить разбушевавшиеся чувства. Выйдя из зала через красиво отделанную дверь, она на мгновение задержалась в портике, возле тяжелых двустворчатых дверей, предполагая, что скоро ей предложит помощь какой-нибудь джентльмен или портье, но потом все же ступила на тротуар. Лунный свет, смешанный со светом уличных фонарей, омывал город мягким мерцанием, вдали темнели горы. Мимо проходили пары, проезжали коляски. Но она, Синтия, была одинока!

Синтия быстро двинулась вперед и тотчас же поняла, что ее вечерние туфли не годятся, для прогулок по улице. Но ей было все равно. Встречные мужчины приподнимали шляпы, другие бросали на нее многозначительные взгляды. Она делала вид, что не замечает этого. Леди оглядывали ее высокомерно и презрительно, но и на них она не обращала внимания.

Синтию сжигала обида. Она не могла больше ни минуты находиться в обществе Мэверика. Мария! Эта женщина вызывала в ней обжигающую ревность. Синтию все больше охватывала боль утраты, тоски и одиночества. Она была жива, делала карьеру в книжном и издательском деле, пыталась наладить свою жизнь на Западе. Синтия никогда не продавала свои чувства по дешевке – не разменивала их на подобие любви или дружбы. Она хотела настоящей привязанности.

Любовь. Напуганная своим открытием, Синтия остановилась, прижимая руки ко рту. Неужели она влюбилась в Мэверика Монтану? Она чувствовала, что проходившие мимо и случайно задевавшие ее люди обращают на нее внимание. Но в сущности, Синтии было не до них. Она была напугана. Любовь испортила жизнь ее матери. Возможно, разрушила и жизнь Марии. Неужели ее ждет та же участь? Ей хотелось бежать без оглядки, скрыться, но как?

Синтия больше не чувствовала ревности к Марии. Скорее это было сестринское сострадание, сочувствие, как к товарищу по несчастью. Неужели они полюбили одного человека? Мария подарила ему чудесную дочь. Синтия могла бы поступить так же. Она представила ребенка, родившегося от ее союза с Мэвериком. Возможно, этот мальчик или девочка унаследует черные волосы Мэверика и зеленые глаза Синтии. И это дитя воплотит в себе все надежды и мечтания и понесет их в будущее, передаст другому поколению.

Слезы обожгли глаза Синтии. Она хотела держать этого ребенка в объятиях, любить его, заботиться о нем. Должно быть, и Марии было знакомо это непреодолимое желание, поэтому она и родила Розалинду. Но Марии помогала мать, которая всегда была с ней рядом. У Синтии же были только своя голова на плечах, отвага и подруга Виктория. Как дать жизнь ребенку, привести его в этот мир, если у нее пока нет даже своего дома? Нет, Синтия не повторит ошибки своей матери. Она не должна любить.

Слезы жгли Синтии глаза. Ее больше не занимал Денвер, не интересовал Дикий Запад и приключения. Ей было безразлично, что надето на ней – шелк или дерюга. Этот город обнажил все ее чувства.

Синтия смахнула слезы со щек. Ей не следовало подходить к Мэверику в поезде. Она рискнула и проиграла. У него свои интересы и привязанности. Он любил Марию, своих друзей – индейцев кроу, ранчо, Вайоминг. Он полюбит Розалинду. Этот человек раздарил слишком много чувств. И для Синтии у него ничего не осталось. Она и не предполагала, что любовь может быть такой мучительной. Сердце ее в буквальном смысле разрывалось. Синтии казалось, что она попала в изумрудную ловушку, расставленную им. Он покорил ее этим платьем, которое выбрал сам, но разве главное, как она выглядит? Нет, Мэверик не любил ее.

Синтия оперлась спиной о фонарный столб. У нее все болело – от головы до ног. И зачем ей понадобилось гулять по ночному Денверу? Она надеялась, что физическая боль вытеснит, затмит ее сердечные страдания. Можно поступить более решительно и броситься под колеса проезжавших мимо экипажей.

Но о чем она думает? Синтия вцепилась в столб, чувствуя твердость металла. Она никогда не сдавалась. Как могла она допустить, чтобы мысли о любви толкнули ее к убийству? Нет, в ней было достаточно самолюбия.

Если она хотела построить дом на Западе, то должна сделать это сама, как Мэверик и Виктория. Если Синтия любит, значит, так тому и быть. Она не должна думать о возможных утратах, о зависти и о том, что ее могут бросить. Она должна верить в созидание.

Синтия снова дотронулась до кристалла яки, который теперь носила под своим изумрудным платьем. Возможно, ее грезы были о Мэверике. Может быть, это он снился ей. Ее сны начались с того самого момента, как она надела на шею кристалл яки, подаренный Викторией. Она до сих пор не понимала значения этих сновидений, но решила, что должна досмотреть их до конца, как дочитывают до последней страницы книгу.

Синтия отерла слезы с лица и поправила ленты шляпки. У нее была задача, которую ей предстояло выполнить. Она не должна забывать, что ее мать мечтала о лучшей жизни для дочери. В конце концов, Синтия родом из Нью-Йорка, она получила хорошую закалку.

Синтия вернулась в свой номер в отеле «Виндзор». Горничная постелила ее постель и положила на нее шелковый халат. Но комната была пуста. Синтия закрыла дверь и заперла ее на ключ.

Все это ерунда. Она примет успокоительную ванну и отдохнет. Ее ожидало долгое путешествие. И возможно, в Вайоминге она разгадает свои сны. А если нет, то она сможет заново построить свою жизнь у Виктории и у нее появятся новые мечты.

Синтия раздвинула кружевные занавески, чтобы посмотреть в окно. Как много изменилось за такое короткое время! Прежде она была полна надежд. Теперь у нее нет сил, не хватает решимости. Синтия вздохнула.

– Неужели все так плохо?

Испуганная, она стремительно обернулась. Мэверик стоял в двери в свою комнату, опираясь о притолоку.

– Я думала, что вы и Розалинда...

– Да, так и было. Розалинда легла спать, а я ждал.

Он снял сюртук и шейный платок, расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал манжеты. Его синие глаза потемнели, а под ними легли тени. Мэверик вошел в комнату.

Синтия поправила занавески.

– Чего вы хотите?

На этот раз вздохнул он.

– Не желаете ничего рассказать мне?

– Что тут говорить?

– Вы напугали Розалинду.

– Я не хотела, чтобы она беспокоилась.

– Она к вам привязана и боится, что ее снова бросят.