Словно опасаясь, что не сможет долее держать себя в руках, лорд Хокстон вышел из комнаты. Его племянник некоторое время сидел неподвижно, затем хлопнул в ладоши, вызывая слугу, чтобы послать того за виски.


Доминике снился сон, будто плачет Пруденс. После смерти матери Пруденс время от времени мучили кошмары, и она во сне звала ее, а когда просыпалась и не находила, принималась горько рыдать.

Ее спальня располагалась в дальнем конце коридора, поэтому Доминика оставляла открытой дверь своей комнаты, чтобы услышать, если Пруденс начнет вдруг кричать во сне.

Все сестры тяжело переживали смерть матери, но Пруденс было всего семь лет, и она так тосковала, что Доминика временами даже боялась, как бы это не подорвало ее здоровье.

Пруденс всегда была довольно слабенькой. Она родилась преждевременно и с младенческих лет была бледной, хрупкой и болезненной.

Может быть, поэтому миссис Рэдфорд любила ее больше остальных, и в то же время никто из сестер не испытывал ревности Они все чувствовали, что Пруденс отличается от них, и Доминика решила, что первой, кого она пригласит погостить в ее новом доме, будет вовсе не Хоуп, а Пруденс.

Она понимала, что девочка была очень чувствительной и с трудом переносила суровый характер отца и его строгое отношение к дочерям.

Он обращался с ними так, словно они были закоренелыми грешницами, из которых нужно изгонять дьявола, и Доминика не сомневалась, что это плохо отражается на здоровье Пруденс.

Сегодня вечером она долго думала о ней, перед тем как заснуть, пыталась представить, как она и все остальные сестры будут гостить здесь.

Прежде она тешила себя иллюзией, что Джеральд Уоррен будет не только внешне походить на своего дядю, но окажется таким же добрым и внимательным.

Но теперь рушились не только ее мечты; все надежды помочь сестрам также рассеивались, словно туман над долиной.

Что подумала бы Фейт, если бы увидела, как Джеральд пьет? Черити, с ее проницательностью и острым умом, сразу же заметила бы, что Джеральд не правильно обращается с работниками на плантации, а может быть, даже разузнала бы все про Ситу.

Доминика твердо решила скрыть от сестер историю с Ситой, представив, как бы они ужаснулись.

В то же время здешний горный воздух пошел бы на пользу Пруденс, и, возможно, на ее бледных щечках появился бы слабый румянец.

Ей понравилась бы здешняя еда, потому что Джеральд умудрился все-таки сохранить великолепного повара лорда Хокстона, и каждое блюдо казалось Доминике восхитительным и необычным.

Еще не совсем проснувшись, Доминика вскочила с постели, собираясь бежать к Пруденс, чтобы успокоить ее. Затем она внезапно вспомнила, где находится.

Она была за много миль от своего дома, и крик, разбудивший ее, принадлежал не Пруденс, а какому-то животному. Сквозь открытое окно он доносился из сада, и Доминика, теперь уже окончательно проснувшись, подумала, что это скорее даже не крик, а жалобный вой, который может исходить только от очень маленького существа.

Доминика знала, что многие животные в джунглях издают самые странные звуки. Она читала, как путешественники едва не теряли рассудок от страха, услышав душераздирающие вопли шакалов, от которых кровь стыла в жилах.

Поэтому она понимала, что не стоит бояться этого воя, но он продолжался и стал казаться еще более зловещим, причем было очевидно, что этот зверек находится совсем близко, прямо под окнами.

«Он скоро уйдет, »— сказала себе Доминика и снова легла. Она никак не могла заставить себя не прислушиваться к этому звуку, который иногда звучал жалобно-щемяще.

«Он скоро уйдет, — снова повторила про себя девушка. Глупо было бы отправляться на помощь».

Может быть, зверек кричал от боли, но в любом случае он не позволил бы Доминике приблизиться.

«Я постараюсь не слушать, »— твердо решила она. Доминика отвернулась к стене, но звук не прекращался, и ее нервы были напряжены до предела.

Она жалела теперь, что оставила двери спальни открытыми. А что если это животное заберется в комнату? Или, еще хуже, с веранды к ней заползет змея?

Сердце Доминики еще сильнее застучало от страха. И вдруг неожиданно снаружи донеслось такое грозное рычание, что она подпрыгнула от испуга.

Не было сомнений, что этот звук мог издавать только очень свирепый и опасный хищник! Рычание перешло в оглушительный рев, который, казалось, заполнил все вокруг.

На какое-то мгновение Доминика была парализована страхом. Затем, охваченная паникой, она вскочила с кровати и бросилась к двери.

Не задумываясь, куда бежит, она уже была не в состоянии рассуждать, страх гнал вперед.

Она открыла другую дверь и бросилась туда, где, как ей было известно, она найдет поддержку и защиту, ***

Лорд Хокстон тоже проснулся от шума и сразу понял, что это схватка двух леопардов. Он снова отпустил проклятие в адрес племянника, еще раз убедившись, насколько тот безразлично относился к делам поместья.

Леопарды одно время так расплодились в джунглях Цейлона, что стали представлять собой реальную угрозу для плантаторов.

Когда их численность начали контролировать, они стали встречаться гораздо реже и, как правило, не представляли опасности для человека.

Они нападали на ланей и на более крупных животных, а также наводили ужас на обезьян, которых считали своими заклятыми врагами.

Но если плантатор позволял хищникам вторгаться на территорию его плантации, и те начинали угрожать если не работникам, то хотя бы их домашним животным, винить он должен был лишь себя самого.

Лорд Хокстон сел в постели и начал прикидывать, успеет ли он сходить за ружьем, чтобы пристрелить леопардов. Но в это мгновение дверь его спальни распахнулась, в комнату вбежала обезумевшая от страха Доминика и бросилась к нему на грудь.

Он подхватил ее, почувствовав, как она вся дрожит, и понял, что она смертельно напугана.

— Все в порядке, — тихо сказал он. — Они вас не тронут. Он почувствовал, как она судорожно вцепилась в его рубашку и еще крепче прижалась к нему, словно ища защиты.

— Я знаю, что эти звуки могут напугать, — сказал лорд Хокстон своим спокойным, глубоким голосом, — но в это время года у животных брачный сезон и в джунглях часто происходят настоящие схватки, а самый большой шум поднимают дикие слоны!

Он говорил и чувствовал, что смысл слов не доходит до девушки.

Она все еще дрожала, уткнувшись лицом в его плечо.

— Леопарды еще не ушли. Позвольте мне встать, Доминика, я разыщу ружье и пристрелю их. Тогда они вас больше не будут беспокоить.

— Нет… нет! Не оставляйте меня! — Она говорила очень тихо, но в ее голосе звучала тревога.

— Я не сделаю ничего, что могло бы еще больше вас расстроить, — сказал он, — но постарайтесь проявить благоразумие.

Она перебила его.

— Я… вовсе не благоразумна! Я никогда не была благоразумной! — с неожиданной горячностью вскричала она. — Я пыталась… быть такой… какой вам хотелось меня видеть… но это невозможно! Я всего боюсь! Я пыталась скрывать это… но я больше не могу!

— Это не правда, — сказал лорд Хокстон. — Я считаю, что вы часто проявляли настоящее мужество.

— Нет… Нет! — возразила Доминика. — Я… притворялась… а вы этого не поняли. Я всегда, с самого детства, всего боялась. Я боялась ангелов… и папа заставил меня всю ночь просидеть одной в церкви, поэтому я боюсь темноты! Я боюсь… змей и леопардов! Я боюсь… мистера Уоррена, и мне безумно страшно… выходить за него замуж!

Она произнесла эти слова едва слышным шепотом, но они все-таки были сказаны, и лорд Хокстон понял, что ему следовало этого ожидать.

— Вы станете презирать меня… я знаю, — продолжала Доминика, — и мне очень страшно… что вы рассердитесь. Но вы должны знать… правду, и мне очень стыдно, что я… обманула ваши ожидания.

При этих словах она залилась слезами, и он почувствовал, как рыдания сотрясают ее хрупкое тело. Лорду Хокстону казалось, что он держит на руках совсем маленького и очень несчастного ребенка.

Он не знал, что сказать. Он лишь прижимал ее все крепче к себе, а она горько, безутешно рыдала, не в силах больше справиться с собой.

Лорд Хокстон подумал, что она, должно быть, слишком долго сдерживала свои чувства, а теперь они, наконец, выплеснулись наружу, подобно прорвавшей плотину воде.

— Не плачьте, Доминика, — наконец ласково произнес он. — Я обещаю, что все улажу. Все обстоит не так плохо, как вы думаете.

— Нет! — пробормотала Доминика сквозь слезы. — Я… подвела вас. Я нарушила… данное обещание, но я ничего не могу поделать! Я оказалась… трусливой, безнадежно и постыдно трусливой!

— Ничего подобного! — твердо сказал он. Его рубашка намокла от ее слез, но лорд Хокстон чувствовал, что ее дрожь утихает. Внезапно он осознал, что снаружи уже все стихло.

— Леопарды ушли! — воскликнул он. — Мне даже отчасти жаль, что вы их не видели, потому что цейлонский леопард — очень красивое и внушительное животное. Поперек туловища у него идут черные полосы, как у тигра, но только не так ярко выраженные. Пятна имеются лишь на ногах, а его огромный прыжок — одно из самых грациозных движений, которые я когда-либо видел.

Он говорил и говорил, стараясь отвлечь Доминику от ее переживаний, и спустя какое-то время почувствовал, что она стала прислушиваться к его словам.

— На острове встречаются также абсолютно черные леопарды. Они необыкновенно красивы, но за все время, что я живу на Цейлоне, мне довелось видеть их всего лишь три раза.

Доминика судорожно вздохнула. Она перестала плакать, но не отрывала лица от его плеча. Охваченная паникой, она бросилась к нему искать защиты. Она забыла, что на ней надета лишь тончайшая муслиновая ночная сорочка, одна из тех, которые они купили у мадам Фернандо. Она даже не отдавала себе отчета в том, что покажется в таком виде перед мужчиной.

Для нее он был защитой от всех страхов, прибежищем и опорой. Она кинулась к нему, потому что только рядом с ним чувствовала себя в безопасности.

— Все стихло, — сказал наконец лорд Хокстон. Доминика подняла голову. Он не мог разглядеть в темноте ее лица, но ощущал густые длинные волосы, окутывавшие ее плечи.

От нее исходил аромат лаванды, который он поначалу не узнал. Этот странно английский запах среди изобилия экзотических ароматов Востока неожиданно напомнил ему об Англии и о его матери.

— Вам больше нечего бояться, Доминика, — нежно произнес он.

— Я… уже не боюсь, — ответила она, но ее голос был робким и жалобным, как у ребенка.

— Завтра я приму меры, чтобы леопарды больше не беспокоили вас, — пообещал лорд Хокстон. — И открою спальни второго этажа. Мне следовало бы сделать это сразу.

— Наверху я чувствовала бы себя в большей безопасности, сказала Доминика, — но только… если я буду там не одна.

— Моя спальня расположена там же, — ответил лорд Хокстон. — Та, которую я сам построил, «Пальмовая» комната. Но вы же знаете, что где бы вы ни были, я не дам вас в обиду.

— Именно поэтому… я и пришла к вам, — прошептала Доминика.

Она больше не прятала лицо, но и не пыталась высвободиться из его рук. Хотя она старалась говорить спокойно, все ее тело было еще напряжено, словно она боялась, что в любую минуту может снова раздаться грозное рычание.

— Я хочу, чтобы вы хорошенько выспались, — сказал лорд Хокстон. — Вы так устали, к тому же с тех пор, как вы покинули Коломбо, вам пришлось пережить немало неприятных минут.

— Я не могу… снова вернуться в ту комнату.

— Ну, разумеется, — согласился он. — Мы с вами поменяемся местами. Вы будете спать здесь, а я покараулю леопардов. Хотя могу вас заверить, что они больше не вернутся.

— Не уходите, — попросила Доминика. — Побудьте немного… со мной.

Он почувствовал, как она снова испуганно вцепилась в его рубашку.

— Я пробуду с вами столько, сколько вы скажете, — пообещал он. — Но все же я думаю, что вам лучше постараться уснуть. Ложитесь в постель, а я посижу рядом, пока не рассветет или пока вы не заснете.

— Вы, наверное, считаете меня… очень глупой, — всхлипнув, сказала Доминика.

— Я считаю, что вы поступили совершенно правильно, когда, испугавшись, прибежали сюда.

Он очень нежно разнял руки, и она села на постели. Он поднялся и надел халат, лежавший рядом на стуле, а тем временем Доминика забралась в кровать и натянула на себя простыню.

— Вы не уходите… вы еще побудете со мной? — спросила она.

Лорд Хокстон присел на край постели и накрыл ее руку своей.

— Обещаю вам, что останусь. У нее вырвался вздох облегчения. Потом она сжала его руку.

— Вы… не очень на меня сердитесь?

— Я не сержусь, не презираю вас и не считаю вас глупой, — ответил он. — Я, как и прежде, думаю, что вы необыкновенная и очень отважная девушка.

— Нет, я вовсе не такая, вы сами это знаете, — сказала Доминика. — Но мне нравится… что вы так думаете.