— Не мучайся, — раздался сзади негромкий голос.

Татьяна вздрогнула и обернулась. Даже раненый, Георгий сохранил способность передвигаться неслышно, как кошка.

— Тань… — Георгий сел на круглый кухонный табурет, слегка поморщившись от боли в боку. — Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. И, честно говоря, не знаю, как могу доказать тебе, что все правда: и клад, и бандиты… И то, что встретились мы случайно. И то, что я давно не служу, Тань. Очень давно не служу. Ушел после одной истории… когда-нибудь расскажу. Но, даже когда служил, не имел отношения к карательным службам нашего ведомства. Я был совсем по другой части.

— Шпионаж? — саркастически усмехнулась Татьяна, вспомнив, с какой легкостью он ориентировался в Нью-Йорке, как прекрасно владел английским, не скрывал, что не впервые в Америке.

— Да нет, я для этого рылом не вышел, — усмехнулся Георгий. — Шпионы, Тань, это белая кость, голубая кровь. А мы — так, пушечное мясо. Коммандос.

Он протянул руку и взял Татьяну за локоть.

— Иди сюда, Тань, — его глаза, чуть блестящие от лихорадки, смотрели на нее пристально и печально. Под глазами залегли темные тени, губы потрескались. — Я тебя люблю. Я тебе говорил? Люблю. И не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Сам не знаю, как это вышло, что мне до такой степени повезло — просто небывало повезло: сижу на песке, а мимо проходит женщина, о которой я мечтал всю жизнь! А? Такое бывает?..

Он уже говорил, уткнувшись лицом в ее шею, в теплые волосы за ухом, бормотал бредово, так что Татьяна не разбирала некоторых слов. Потом Георгий поднял голову, отстранил от себя Татьяну на расстояние вытянутых рук и, пристально глядя ей прямо в глубину зрачков, четко отделяя слова одно от другого, сказал:

— Что бы ни случилось, Таня. Что бы ни случилось. Ты должна знать: я тебя люблю. И хочу, чтобы ты была жива и здорова. Чтобы ты жила спокойно. Но не так, как ты жила до меня, а лучше! Веселее, полнее, красивее, интересней! Я мечтаю объездить с тобой весь мир. Европу. Индию. Японию. Ты была когда-нибудь в Японии?.. А в Африке?.. А еще есть Тибет, Танька, с его загадками! Мы могли бы поискать Шамбалу… Представляешь? А Агрентина, Танька? Вилла в Аргентине…

Он вздохнул и чуть улыбнулся.

— Слава Богу, что мне не надо идти на предательство, чтобы достичь всего этого. Я сам по себе, Тань. Сашка помог мне по старой дружбе — век ему этого не забуду. Он подставился ради меня… Это большое счастье, Тань, что есть люди, готовые ради нас пойти на многое. И не из-за выгоды, а по дружбе. Ты прости меня, я немного раскис — ничего, иногда бывает полезно побыть мягким, как подтаявшее масло. Зато потом мы оба будем крепче железа, правда, Тань?

Он снова притянул ее к себе и шепнул на ухо:

— Я все решил. Ну его, этот клад. Пусть лежит себе, где лежал. Может, когда-нибудь… лет через сто… кто-нибудь еще его найдет. Сейчас, наверное, просто не время. Клады — они знают, когда им пора появляться. Изумрудов, правда, жаль. Но ничего, Тань, я в Мексике тебе куплю еще древнее — что-нибудь ацтекское, да?

Татьяна отстранилась:

— В Мексике?..

— Ну да, — он кивнул. — В Мексике. Там очень легко затеряться, я-то знаю, бывал там…

— Подожди, — Татьяна высвободилась. — Ты все решил, да? За себя и за меня, да? Ты, вообще-то, уверен, что я этого хочу? Или надеешься на то, что у меня нет другого выхода? Меня же полиция ищет, и все такое… Мне деваться некуда — или за тобой, или в тюрьму на всю жизнь, да? Ловко.

— Тань! — Георгий поднял руку, точно защищаясь. — Ты все это логично сказала. Только неверно, потому что исходила из неверного посыла. Сашка мне шепнул кое-что напоследок. У полиции, Таня, нет к тебе больше никаких претензий, кроме нескольких вопросов — все-таки убийство произошло в твоей квартире. Ребята подсунули копам и убийцу — маньяка-психопата, и улики. Нет, ты не думай — это был настоящий маньяк-психопат, не какой-нибудь невинный бродяга! Ребята свое дело знают. Так что ты, Тань, совершенно свободна. Как птица. И можешь, если хочешь, вернуться домой. Я просто думал… я понимаю, это было слишком самоуверенно с моей стороны. Но — все. Все, Таня. У меня к тебе никаких претензий.

Георгий выпрямился, синие глаза похолодели.

Татьяна почувствовала, что сердце у нее дрогнуло. Облегчение от услышанного, сомнения, усталость, нервное напряжение, любовь, обида — все сразу навалилось на нее, и она сползла на пол и заплакала, как маленькая, прикрывая лицо руками.

Через мгновение Георгий был рядом, но не прижимал ее, не тискал, не баюкал — давал ей пространство и волю, чтобы выплакаться. Просто сидел рядом, и она чувствовала локтем и плечом его надежное тепло.

Закипел чайник. Георгий выключил его, не вставая, но Татьяна уже взяла себя в руки, поднялась, оторвала кусок бумажного полотенца, тщательно утерлась, держась спиной к Георгию, потом взглянула на него через плечо чуть припухшими глазами и слабо усмехнулась.

— Герой чертов. Супермен. Дай похищенной невинной барышне сигарету, что ли…

Она заварила в двух чашках пакетики «липтона», отнесла их к журнальному столику в комнате. Георгий подал ей прикуренную сигарету, и некоторое время они молча курили, ожидая, пока чуть остынет кипяток.

— А эти опалы, — нарушила, наконец, молчание Татьяна. — Их не твой Сашка подсунул?

— Да нет, что ты, — Георгий покачал головой. — Ты преувеличиваешь возможности отечественной службы безопасности. С этими опалами, я думаю, ясно. Просто ты, Танька, наверное, такая дура, что тебе Бог помогает. — Георгий усмехнулся и погладил ее руку. — Повезло тебе, вот и все. Этот рюкзачок, я думаю, принадлежал какому-нибудь бедолаге-латиносу, старателю — в Мексике, ты знаешь, эти опалы добывают… Он пришел в США через пустыню, путем всех нелегальных иммигрантов, а тут либо умер на улице, либо спился, а его тряпье подобрал какой-нибудь бродяга и сдал в лавку за гроши. Вот и досталось тебе, Тань, старательское богатство.

Татьяна обхватила ладонями горячую чашку.

— Я что-то читала или слышала об этих опаловых копях, — сказала она медленно. — Вроде бы, черные опалы приносят несчастье своим обладателям. Хотя, конечно, когда мы… будем в Мексике, эти опалы очень пригодятся.

Георгий протянул через стол руку и погладил ее по щеке. Татьянино «когда мы будем в Мексике» сказало ему главное — она останется с ним. Он убрал руку и сказал обыденным тоном:

— Тогда надо решать, что с ними делать. Можно попробовать здесь продать — я бы мог найти кое-кого из старых знакомых… Но наши «друзья» могут помешать. Можно уйти в Мексику и так, деньги у нас еще есть. А там положить их в банк под кредит. Как ты думаешь, Тань?

Татьяна пожала плечами.

— Я не знаю. Мне кажется, лучше не рисковать… Зачем нам продавать их здесь, выводить бандитов на след? Кто их знает, может, у них везде свои люди. Видишь, как я с Марком прокололась? Кто бы мог подумать!.. Марк!..

Она покачала головой и заключила:

— В общем, я бы не рисковала. А в Мексике, ты считаешь, нам дадут под них ссуду?

— Любую, — Георгий уверенно кивнул. — В твоем мешочке, Тань, камешков, по крайней мере, на миллион. Это по приблизительным прикидкам. Может, и больше. Но не меньше, это точно. Удачливый был старатель. А может, это был курьер. В общем, неважно, кто он был, важно, что оставил нам хорошее наследство. Надо выпить за упокой его души.

— Ты что? — вскинулась Татьяна. — А если он жив?

— Не думаю, — Георгий с сомнением пожал плечами. — Был бы жив — не потерял бы их. Такие вещи только вместе с головой теряют. Но ты права, конечно. Тогда давай просто так выпьем. И пойдем спать. Завтра нас ждут большие дела, Танька!

Глава 21

О покупке подержанного автомобиля Татьяна договорилась по телефону, им пришлось только подъехать и забрать старый кадиллак с откидным верхом — громоздкое сооружение пожарного цвета, излюбленную машину жителей среднего Запада. Автомобиль, на котором они добрались до конспиративной квартиры, Александр велел им оставить там, в глухой арке двора, поэтому до обшарпанного дилершипа им пришлось сначала идти пешком, а потом ехать на автобусе. К счастью, это происходило днем, но даже днем Татьяна еле сдерживалась, чтобы не оглядываться затравленно по сторонам, и изо всех сил старалась идти спокойно, завидев какого-нибудь громадного негра в живописных лохмотьях или группу подростков дикого вида. Все-таки этот район был, наверное, хуже Гарлема. Жили здесь не только цветные, но ни один нормальный человек никогда бы не поселился в этих местах. Татьяна боялась, что, в случае чего, раненый Георгий не сможет справиться с возникшими трудностями, и, вместо того, чтобы уехать в Мексику, они, в лучшем случае, окажутся в полицейском участке. А в худшем — в морге.

Но, к счастью, все обошлось. Доехав до дилершипа, они забрали свою громоздкую покупку.

Пока Георгий расплачивался с пожилым флегматичным латиноамериканцем, у Татьяны в спортивной сумке, купленной взамен рюкзака, запиликал телефон. Это была Ирина.

— Тань, ты жива? — спросила она заплаканным голосом. — Я уж боялась звонить… Думала — убили… Ты где?

— Да нигде, — улыбаясь про себя, ответила Татьяна. — Просто на улице стою. Кадиллак покупаю. — Она рассмеялась и спросила: — Ирка, ты можешь себе представить меня на красном кадиллаке?..

— Ну, ты даешь! — Ирина, похоже, не знала, как реагировать. — Ты чего веселая такая?.. Я бы на твоем месте уже инфаркт заработала… с чего это у тебя такое настроение? Замуж, что ли, выходишь за своего бандита? Так вас обоих, как я поняла, его дружки ищут, а тебя еще и полиция… Найдут, испортят вам весь медовый месяц…

Татьяна и в самом деле ощущала странную легкость в мыслях. Может, дело было в солнечном дне, может, в реакции на передышку после постоянных встрясок… Она пожала плечами, как будто подруга могла ее видеть, и сказала:

— Не найдут. Мы уезжаем.

— Как уезжаете? — ахнула Ирина. — Куда?!..

— В Мексику, — Татьяна еще раз обернулась: Георгий закончил разговор с хозяином и шел к ней. — Ладно, Ир, я тебя целую, потом еще позвоню, все расскажу подробно. Сейчас мне надо бежать. Пока.

Она отключила телефон, засунула его в сумку и повернулась к Георгию.

Настроение у обоих, когда они уселись на потрескавшиеся кожаные сиденья, необъяснимым образом скакнуло вверх. Они выехали из города, позавтракали в придорожном ресторанчике миль через сорок, и Татьяна, расхрабрившись, остановилась у магазина и купила синее облегающее платье, белые лодочки, синий шарф в белый горошек и солнечные очки в белой пластиковой оправе. Переодевшись тут же в примерочной, она выбросила в мусорный бачок ужасные джинсы, кофту и парусиновые тапочки, а потом пошла в мужской отдел и купила Георгию замшевую куртку — тонкую и мягкую, красивого бежевого цвета.

Когда она в таком виде уселась за руль, повязав волосы новым шарфом и надев очки, а Георгий, смеясь, набросил куртку, они оба стали совершенно похожи на персонажей старого наивного боевика.

Поначалу они еще оглядывались по сторонам, но, когда красный кадиллак, послушно ревя мотором, вынес их на хайвей, Татьяна откинула верх, а Георгий развалился на сиденье. Из окон обогнавшего их автобуса на них с интересом смотрели пассажиры.

— Это ничего, что мы так светимся? — прокричала Татьяна, перекрикивая свист обтекающего ветровое стекло ветра.

— В каком смысле — светимся? — с улыбкой ответил Георгий. — В прямом или переносном?

«И правда — медовый месяц, — подумала Татьяна, глядя на его профиль с твердым подбородком и прямым носом. — Ирка точно выразилась». Она откинулась на сиденье, позволив ветерку слегка трепать ее волосы, дергать небрежно повязанный шарф, и, глядя на расстилающуюся впереди ровную ленту дороги, сказала:

— А может, надо было на поезде поехать?.. Валялись бы сейчас в купе, за рулем сидеть не надо…

— Ага, — откликнулся Георгий, — и через границу на поезде… Нет, я теперь эту замечательную машину ни на что не променяю! Ты посмотри, какой красавец! Весь в хозяина, ты не находишь?

— Да? — Татьяна сделала вид, что обиделась. — Интересно, почему это — в хозяина? И почему — весь?.. Что за сексистские штучки, сударь? А может, это вовсе даже кобыла? И, может, она, как раз, вся в хозяйку?

— Нет, — уверенно качнул головой Георгий. — Это никакая не кобыла. Не оскорбляй боевого скакуна. Во-первых, он красный.

— Ну и что? — не поняла Татьяна.

— Как это что?.. Что за необразованность? Ты что, не помнишь знаменитую картину великого художника Петрова-Водкина «Купание красного коня»?.. Это безобразие.

— Что безобразие? Картина?

— Нет, твоя необразованность. Первым делом, когда мы доберемся до Европы, поведу тебя в музеи. А то так и останешься неграмотной домохозяйкой.