Барбара Картленд - Львица и лилия

1841

Подъезжая к огромному особняку эпохи короля Георга, принадлежавшему семье Рокбруков еще со времен Карла II, граф почему-то не испытывал никакой гордости при мысли о том, что владеет этим домом.

По правде говоря, он едва ли даже взглянул на него, глубоко погруженный в свои размышления. Карета проехала по подъездной аллее, обсаженной по обе стороны старинными дубами, и остановилась у лестницы, ступени которой вели к парадным дверям, расположенным позади высоких коринфских колонн.

Один лишь взгляд на лицо нового владельца особняка подсказал слугам, одетым в форменную одежду дома Рокбруков, с фамильным крестом на пуговицах, что тот пребывает в мрачном состоянии духа.

Они немного нервничали, поскольку для всех он являлся совершенным незнакомцем.

Ведь никому из них и в голову не приходило, что после смерти последнего графа поместье может перейти к кому-то еще, кроме его единственного сына. И тем более никто не ожидал смены владельца так скоро, напротив, предполагалось, что это случится спустя по крайней мере десять, а то и все двадцать лет.

Однако во время катастрофы, которая произошла, когда старый граф и виконт путешествовали вместе на одном из этих «новомодных»и, по мнению большинства, опасных поездов, оба, отец и сын, погибли, и графский дом перешел к одному из двоюродных братьев виконта, никогда и не помышлявшему о подобном наследстве.

Новый граф, в свои тридцать два года испытавший все тяготы суровых армейских будней и скудно обеспеченной жизни, был восхищен, хотя и в некоторой мере подавлен размером и грандиозностью полученного наследства.

Принадлежащие ему отныне обширные владения, его особая роль в делах графства, а также определенное положение при дворе — все это требовало времени, чтобы привыкнуть.

Нельзя сказать, что он оказался новичком в церемониальных отношениях Букингемского дворца и Виндзорского замка.

Весь предыдущий год он служил адъютантом у полкового генерала, пользовавшегося особым расположением королевы Виктории и часто гостившего в королевских дворцах.

Генерал каждый раз настаивал на присутствии там и своего молодого адъютанта:

— Вы находитесь возле меня уже достаточно долго, чтобы изучить мои привычки, Брук, и не задавать мне все эти треклятые глупые вопросы. Поэтому, если я еду в Виндзор, вы отправляетесь туда вместе со мной!

Молодой офицер с благодарностью принял это, хотя и знал, как ревниво относились к подобной благосклонности генерала другие адъютанты, жалуясь на пристрастность своего начальника. Однако генерал оставался непреклонен, и они ничего не могли с этим поделать.

Правда, теперь граф понимал — во время этого весьма приятного на ту пору перерыва в его армейских буднях он дал увлечь себя иллюзиям и попался в ловушку.

Он пересек большой мраморный холл, обставленный статуями греческих богов и богинь в альковах, и прошел в великолепную библиотеку, где, как он слышал, его дядя предпочитал проводить время, когда оставался в доме один или с друзьями, если они гостили у него без своих супруг.

Он подумал, что позже, когда начнет вводить в доме новые порядки, ему лучше подобрать себе для отдыха более удобную, уютную и, конечно, более теплую комнату.

Но на какое-то время он решил оставить все в доме как есть, по крайней мере до того момента, пока он не ощутит себя полновластным хозяином особняка, способным изменить здешний порядок вещей.

Сейчас же он не чувствовал никакой радости, не испытывал никаких положительных эмоций при виде всех этих картин, мимо которых он только что прошел по коридору, этих книг, выстроившихся рядами на стеллажах во все стены, от сверкающего паркетного пола до расписного потолка, — всего того, что отныне принадлежало ему. Нет, он ощущал лишь мрак, словно туманом окутавший всю его жизнь.

За окнами под лучами весеннего солнца золотистым ковром сияли распустившиеся нарциссы, а кусты жасмина и сирени окутались легкой цветочной дымкой.

Еще ребенком, частенько приезжая в Рок вместе с отцом и матерью, он находил поместье самым красивым местом в мире.

В изнуряющей жаре Индии он часто мечтал о прохладе озера, в котором так любил купаться, и тенистых дубравах, где отдыхали пятнистые олени, пока их не спугивало приближение человека.

Он помнил, как играл здесь в «прятки», находя укромные уголки в бесчисленных коридорах и на чердаках, где полно было заброшенных и позабытых реликвий прошлого, и как старый дворецкий показывал ему подвалы, и ему казалось, что холодные каменные полы и тяжелые двери с огромными замками делают эти подвалы похожими на могилы.

И вот неожиданно, совсем как гром среди ясного неба пришла весть о переходе поместья к нему. А ведь он ни на минуту не допускал даже мысли о возможности получить в наследство Рок-Хаус.

Известие о смерти дяди и двоюродного брата потрясло его.

Прошли похороны, и родственники, о которых он годами почти ничего не слышал, и важные сановники графства, раньше обходившиеся лишь легким поклоном издали, стали заискивать перед ним. Так он осознал изменение своего положения. Одно дело быть незаметным членом знатной семьи и совсем другое — возглавлять эту семью.

Но, к сожалению, этим все не ограничилось.

Даже теперь, после бессонной ночи, когда он лежал с открытыми глазами, глубоко погруженный в размышления обо всем случившемся, ему все еще не верилось, что перед ним разверзлась земля и ему не дано найти выход из создавшегося положения — остается лишь сделать шаг вперед и утонуть в бездне отчаяния.

Вскоре после Рождества генерал получил приглашение погостить в Виндзорском замке и, как обычно, подозвал к себе любимого адъютанта:

— Вы отправитесь со мной!

И хотя зимой в замке бывало холодно и неуютно, и не слишком знатные гости обычно испытывали чрезвычайные неудобства, нынешний граф, а тогда капитан Литтон Брук, с удовольствием принимал на себя эту обязанность.

— Мы не задержимся там дольше необходимого, — объяснил генерал, — но мне бы хотелось посмотреть, не произвел ли там какие-нибудь улучшения этот немец, супруг нашей королевы.

— Да, там многое можно было бы подправить, сэр, — заметил адъютант, и генерал одобрительно пророкотал что-то в ответ.

Помимо невыносимого холода, царившего в покоях замка, гости Виндзора и других мест обитания королевской четы незамедлительно сталкивались там с отсутствием всякого порядка.

Порой затруднительно было отыскать хоть кого-нибудь из слуг, чтобы те показали гостям, где их поместили, и вновь прибывшие часто вообще не имели возможности отыскать путь к своей кровати по окончании обеда.

Брук вспомнил, как однажды французский министр иностранных дел потратил почти час, блуждая по галереям и коридорам Виндзора в безуспешных попытках отыскать свою спальню.

Наконец открыв дверь, показавшуюся ему верной, министр оказался лицом к лицу с королевой, ожидавшей, пока горничная расчешет ей волосы перед сном.

Другой гость, приятель графа, рассказывал ему, как он однажды в отчаянии совсем отказался от поисков.

— Я пристроился на ночлег на диване в королевской галерее, а когда горничная нашла меня там утром, она решила, что я наверняка пьян, и привела стражника!

Бруку эта история показалась чрезвычайно забавной, и он пересказал ее генералу, а тот в ответ поделился другим рассказом, где речь шла о лорде Палмерстоне, которого за глаза по весьма веским причинам называли Купидончиком.

Когда тот искал комнату одной очень привлекательной молодой дамы, по ошибке ворвался в спальню к другой леди, которая при его появлении стала звать на помощь, приняв его за насильника!

Теперь же, по слухам, принц-консорт поставил перед собой почти непосильную задачу с помощью барона Стокмара привести в порядок домашнее хозяйство королевы и обеспечить соблюдение всех правил и приличий во всех домах ее величества.

К несчастью, для графа эти перемены несколько запоздали.

В прошлое свое посещение замка он отправился спать, полностью удовлетворенный не только превосходным обедом, к которому подавали на редкость хорошие вина, но также и устроенными после обеда танцами. Танцевать было гораздо приятнее, чем довольствоваться отрывочной беседой в одной из королевских гостиных.

Прочитав пару газетных заметок, он собирался уже погасить свечи у кровати, как вдруг дверь открылась, и, к своему изумлению, он увидел, как в комнату проскользнула леди Луиза Велвин.

На мгновение он принял ее за видение, такой призрачной казалась при свете свечи ее фигура в легком светлом пеньюаре.

Но затем, по мере того как она приближалась к его кровати с чувственной усмешкой на губах и алчным блеском в темных глазах, Брук начал понимать, что все слышанное им о ней — чистая правда.

Офицерское братство причисляло ее к тем молодым дамам, что вели себя, совсем как леди Августа Сомерсет, старшая дочь герцога Бьюфорта. Ее отца не раз предостерегали, сообщая о предосудительном поведении дочери, привыкшей любыми средствами удовлетворять свои капризы или чувственные наклонности.

Какой шум поднялся в обществе, когда молва разнесла слух, будто князь Джордж Кембриджский, весьма влюбчивый, но достаточно робкий молодой человек, наградил ее ребенком.

Впоследствии слух оказался ложным, однако «новость» послужила поводом для многочисленных сплетен, а знатные старухи едко замечали, что «нет дыма без огня», и леди Августа постепенно исчезла со сцены, уступив свое место леди Луизе.

Леди Луиза обладала несомненными прелестями, и граф не был бы живым человеком, если бы не принял этот «дар богов» или, по крайней мере, дар самой леди Луизы.

Кроме того, как он цинично вспоминал позже, ночи стояли холодные, теплых одеял не хватало, и близость прекрасной молодой женщины, конечно же, помогла ему согреться.

По правде говоря, его сильно поразил огонь, зажженный Луизой в них обоих.

За всю его жизнь с ним нередко приключалась «любовь», но ни одна женщина не оставляла в душе его заметного следа, и чаще всего «жар любви» остужался слишком уж быстро.

Происходило это отнюдь не только из-за переменчивого нрава самого Брука, скорее полковые обязанности мешали ему вживаться в роль и изображать пылкого возлюбленного, поэтому случалось подобное лишь эпизодически.

И само собой, в Виндзор он прибыл безо всякой мысли о возможности любовного приключения.

Он дважды танцевал с леди Луизой после обеда и, хотя нашел ее весьма привлекательной, но, по правде говоря, беседа с другой камеристкой королевы показалась ему гораздо более забавной. Однако леди Луизу, очевидно, наполняли более пылкие чувства к нему.

— Я хотела попросить вас прийти ко мне, — искренне призналась она, — но мне не удавалось избавиться от чужих ушей, поэтому я вынуждена была сама отыскать дорогу к вам.

В добавление ко всем историям о ней, рассказанным ему другими, графу оставалось только отметить безрассудную смелость этой женщины, решившейся на подобное приключение, пусть даже и в поисках предмета удовлетворения своей страсти.

Он провел в Виндзоре три дня, и каждую ночь леди Луиза пробиралась в его спальню, и если он чувствовал себя несколько истощенным на следующий день, ему все же казалось, что игра стоила свеч.

Однако распрощался он с ней в последнюю ночь без всякого сожаления.

— Благодарю вас, — сказал он при расставании, — никогда раньше я не проводил время в королевской резиденции так восхитительно.

Она ничего не ответила, только притянула к себе его голову, и ее губы, неистовые и жадные, еще раз пробудили в нем желание обладать ею.

Однако вернувшись в казармы, молодой офицер подумал, что принцу-консорту стоило бы, в качестве нововведения, в первую очередь удалить от двора молодых женщин, подобных леди Луизе и леди Августе, избавив королеву от их постоянного общества.

Граф находил королеву очаровательной и, по его мнению, именно такой следовало быть молодой женщине.

Ему нравилось то, что она «по уши» влюблена в своего мужа-немца, нравилось, что она молода и, несомненно, добродетельна, что она во всем стремится быть «хорошей».

Когда ее объявили королевой, она именно так и сказала:

— Я постараюсь стать хорошей королевой.

Он замечал, как со времени бракосочетания королевы атмосфера при дворе все больше стала напоминать обстановку спокойного, уютного, отмеченного уважительным отношением к правилам хорошего тона семейного дома, о котором, как полагал граф, мечтает каждый мужчина.

Лондон удовлетворял вкусам праздных господ и офицеров (в те редкие моменты, когда армейские могли позволять себе это) с самыми разнообразными эротическими пристрастиями.

Но то был совсем другой мир. И ни один считавший себя приличным человеком мужчина не позволил бы этой «изнанке жизни» вторгаться в быт его семьи самыми своими темными, неприглядными сторонами.