— Мне нравится спать в маленькой комнате, — добавил Дэниэл, как будто угадав ее мысли. — Чувствую себя более комфортно. — Он внимательно посмотрел на Эмму. — Эта комната сейчас убрана в ожидании приезда Ндугу из Аруши. Мне кажется, что для вас это самое подходящее место на станции. Но если хотите, мы можем поменяться.

Эмма в ужасе открыла рот, внезапно осознав, почему Дэниэл предложил ей поменяться комнатами. Она попыталась представить, каково это — остановиться на ночь в той же самой комнате, где умерла ее мать. И более того — постараться уснуть. Эта мысль показалась ей просто чудовищной, и она уже хотела было попросить Дэниэла пустить ее в свою комнату, в каком бы она ни была состоянии. Но затем какое-то внутреннее чувство побудило ее отказаться от этой идеи. Эмме стало интересно, каково это — лечь на том же самом месте, где раньше спала Сьюзан. Смотреть на потолок и видеть то, что видела она. Слышать те же самые звуки, вдыхать те же самые запахи…

Пока Эмма мучительно раздумывала над выбором, она смотрела на Дэниэла, который спокойно и терпеливо ждал ее ответа. Ей вспомнился тот полный уважения взгляд, которым он одарил ее в момент, когда она сказала, что они должны ехать прямиком в Малангу. Ей захотелось снова почувствовать на себе этот взгляд. Она не сомневалась, что он придаст ей сил.

— Я думаю, мне лучше остаться в комнате моей матери, — после довольно продолжительной паузы произнесла Эмма.

Дэниэл медленно кивнул, как будто понимая, какая борьба чувств только что разыгралась у нее в душе. Затем он встал из-за стола и подозвал мальчика-официанта, чтобы тот убрал тарелки.

Основная дорога из Малангу была широкой и ровной, особенно по сравнению с той местностью, через которую они ехали днем. Темнота, казалось, со всех сторон окутывала машину, неохотно расступаясь только под светом фар. Они молчали, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Скачущий свет фар действовал почти гипнотически. Эмма незаметно для себя задремала, когда вдруг услышала голос Дэниэла:

— Вы не против, если я буду слушать музыку? Это не даст мне уснуть.

Эмма вспомнила про то, что у Дэниэла в кармане был айпод.

— Конечно. Если хотите, я могу повести машину вместо вас.

Эмма подумала, что Дэниэл целый день был за рулем и наверняка уже сильно устал. Но, предложив свою помощь, она с недоверием покосилась на неосвещенную приборную доску и на коробку передач, на которой от времени стерлись уже все обозначения.

— Учиться ездить на этой развалюхе в темноте слишком опасно. Я лучше буду слушать музыку, а вы можете пока вздремнуть. — Дэниэл вытащил из кармана наушники вместе с серебристым айподом. Распутав провода, он надел наушники, и его тело сразу же как будто наполнилось новой энергией, а голова начала двигаться в такт музыке, которую Эмма не слышала.

Спустя несколько минут Эмма наклонилась к Дэниэлу и спросила, какую музыку он предпочитает. Она даже не предполагала, какой ответ может услышать. Местная эстрада наподобие той, что она слышала в такси по дороге из аэропорта в Арушу? Или же классическая музыка, к которой Дэниэл мог пристраститься, будучи студентом?

Дэниэл взял один из наушников и протянул его Эмме. Она пересела на среднее сиденье, чтобы можно было достать до провода. Ее плечи были совсем рядом с плечами Дэниэла, но не касались их. Прижав наушник к уху, она внимательно вслушалась в музыку, которая отличалась от всего, что она слышала раньше. Это была смесь американского рэпа, рэгги и традиционных африканских песнопений. Единственный вокалист наполовину проговаривал, наполовину пропевал слова, которые были, скорее всего, на суахили.

— Это танзанийский хип-хоп, — сообщил Дэниэл, широко улыбнувшись и обнажив свои белоснежные зубы, которые были видны даже в темноте.

— Правда? — изумилась Эмма.

— Танзания — это родина африканского хип-хопа, — добавил Дэниэл. — В Дар-эс-Саламе я довольно часто ходил по клубам и слушал такую музыку. Этого исполнителя зовут Насанго. Он родом из этих мест. Ему подпевают мужчины из племени масаев.

— О чем он поет? — спросила Эмма.

— О проблемах, с которыми сталкиваются бедные и покинутые всеми люди. О том, как они уповают на силу Ол Доиньо Ленгаи — Горы Бога.

Гора Бога.

В темноте вулкана не было видно, но Эмма хорошо помнила, как он выглядит днем. Возвышаясь до самого горизонта, гора внушала почти священный трепет, который невозможно было бы признать, а тем более логически объяснить, прибегая к научным знаниям Саймона.

Эмма закрыла глаза и позволила музыке проникнуть внутрь себя. Музыкальный ритм перекрывал подпрыгивающие движения машины. Благодаря небольшому расстоянию между их плечами Эмма почувствовала, что тот же самый ритм наполняет и тело Дэниэла.

Вскоре голос солиста стих, на передний план вышли традиционные песнопения масаев. Эмме показалось, что их сильные и мужественные голоса вливаются в темноту ночи и разносятся далеко вокруг.

Дэниэл уверенно вел машину до самой станции. Когда он наконец выключил фары, глаза Эммы постепенно привыкли к темноте, и при слабом сиянии полумесяца она разглядела очертания «лэнд крузера».

— Мози, скорее всего, отправился ночевать в деревню, — сказал Дэниэл. — Придет утром.

Он достал фонарик из кармана в двери машины, открыл багажник и посветил Эмме. Из багажника они оба достали по охапке травы, купленной по дороге у фермера, который вез ее к себе домой на ручной тележке. Эмма заплатила за целую вязанку травы, надеясь, что ее хватит верблюдам по меньшей мере на несколько дней.

Спотыкаясь, она зашагала по тропинке к дому. На одном плече у нее висела сумка, а обе руки были заняты охапкой сухой травы, которая неприятно царапала запястья. Подойдя к проволочной сетке забора, они услышали громкий рев верблюдов. Самих животных не было видно — можно было разглядеть лишь их темные тени. Почему верблюды ревели, Эмма не могла понять — то ли затосковали в одиночестве, то ли что-то напугало их, то ли они просто проголодались.

Дэниэл открыл калитку, и они оба зашли во внутренний двор. Он тут же заговорил с животными, стараясь их успокоить. Послышался шорох — это Дэниэл бросил на землю свою охапку травы. Затем Эмма услышала скрип открывающейся двери, которая тут же с грохотом захлопнулась. Через некоторое время до Эммы донеслось содрогание включившегося дизельного генератора, и над дверью, выходившей на задний двор, загорелась лампочка, осветив весь двор.

Эмма пошла к тому месту, где стояли верблюды. Она увидела, что Дэниэл положил охапку травы в тачку.

— Отдайте им свою траву, — сказал Дэниэл. — А ту, что в тачке, оставим на потом.

Эмма разбросала траву по земле и отступила на шаг назад. Уткнувшись мордой в траву и листья, верблюдица принялась жадно поглощать еду, держа свою раненую ногу слегка на весу. Тем временем ее детеныш игриво разбрасывал траву мордой.

Дэниэл подошел и встал рядом с Эммой. Несколько минут спустя верблюдица насытилась и поковыляла к ним. Не обратив никакого внимания на Дэниэла, она повернула голову к Эмме, понюхала ее волосы и потерлась своими пухлыми бархатистыми губами о щеку Эммы.

— Вы ей понравились, — с улыбкой произнес Дэниэл. — Потому что вы женщина, причем белая. Она думает, что теперь она принадлежит вам.

Эмма улыбнулась. Что ни говори, приятно осознавать, что ты нравишься такому крупному животному.

— Что с ними будет делать полиция?

— По идее, их должны держать до тех пор, пока не найдется законный хозяин. Но это может занять некоторое время, а за животными нужно ухаживать. Поэтому я думаю, что их сразу же продадут. Верблюжонок уже достаточно взрослый, и его можно продать на рынке. А покалеченную верблюдицу отдадут в питомник львов.

— Питомник?

Дэниэл замялся и потом с некоторой осторожностью продолжил:

— Тут в окрестностях живет один пожилой англичанин. Он держит питомник львов — выхаживает осиротевших львят, а когда они вырастают, выпускает их обратно на волю.

— А зачем ему верблюды?

— Ему нужно чем-то кормить своих животных. Кроме того, когда взрослые львы приходят навестить его, он тоже угощает их мясом. Поэтому он покупает старых и покалеченных верблюдов.

Эмма встрепенулась.

— Вы хотите сказать, что ее убьют?

— Боюсь, что так, — ответил Дэниэл. — Это Африка. Здесь выживает сильнейший.

Эмма повернулась к верблюдице, которая высоко держала голову и, прикрыв глаза от удовольствия, пережевывала травяную жвачку. С ее подбородка стекала зеленая от травы слюна.

— Мы можем как-то подлечить ее ногу? — спросила Эмма, на что Дэниэл кивнул.

— Я сейчас обработаю рану антисептиком, а завтра займемся более тщательно.

Он откатил тачку с травой в небольшой огороженный участок двора, чтобы верблюды ее не достали, а затем скрылся в одной из пристроек, чтобы взять нужные медикаменты. Тем временем Эмма наполнила два ведра водой из бака и осторожно, чтобы не расплескать, поднесла их животным. Пока верблюдица пила, Дэниэл приподнял ее ногу, выдавил мазь на рану и втер ее большим пальцем.

— До утра этого будет достаточно, — сказал он и зевнул, прикрыв рот предплечьем. — Я очень устал, да и вы, наверное, тоже.

Эмма мысленно прокрутила события прошедшего дня и молча кивнула в ответ.

Дэниэл направился к дому. Вытащив ключ, висевший у него под футболкой на кожаном шнурке, он вставил его в замок и, подвигав из стороны в сторону, наконец провернул его и открыл дверь. Эмма вошла в дом следом за ним. В коридоре стоял уже знакомый запах керосина и древесного дыма, смешанный с аэрозолем от насекомых, который еще не выветрился из ее волос. Дэниэл включил единственный источник света — это была голая лампочка, свисавшая с потолка посередине коридора. Затем он подошел к дверям, находившимся одна напротив другой по обеим сторонам коридора. Отворив ту из них, что вела в спальню, он включил свет и вошел внутрь.

Немного поколебавшись, Эмма проследовала за ним. Эта большая комната по размеру и форме была полным зеркальным отражением лаборатории. Эмма направилась прямо к кровати. Часть стены у изголовья была наполовину скрыта москитной сеткой, которая висела на деревянной раме над кроватью, но через сетку Эмма смогла-таки рассмотреть фотографию на стене. Упершись коленями в кровать, она отодвинула сетку в сторону и замерла.

Несмотря на поблекшие от времени цвета, она сразу же узнала эту фотографию. Такая же хранилась в альбоме ее отца. Снимок был сделан накануне ее седьмого дня рождения — за несколько дней до того, как Сьюзан уехала в Танзанию. Эмма всмотрелась в глаза маленькой девочки на фотографии. Эти глаза были полны радости и тепла.

— Это вы? — тихо спросил Дэниэл.

Эмма молча кивнула, чувствуя подкатившийся к горлу ком. Ей представилось, как Сьюзан лежала здесь и смотрела на личико своей маленькой дочери. Возможно, это и было для нее кое-каким утешением, но ужасная боль потери и сожаления, несомненно, была сильнее. У Эммы появилось ощущение, что ее вот-вот накроет темная волна.

— Здесь есть вода, — донесся до нее голос Дэниэла — мягкий, но вместе с тем настойчивый. Отвлекая ее внимание от фотографии, он указал на прикроватную тумбочку, застеленную традиционной африканской тканью. На ней стояла бутылка с водой и стакан, прикрытый куском муслина с цветными бусинами по краю. — Вы можете не бояться ее пить. Ее прокипятили и пропустили через фильтр, — продолжал Дэниэл почти успокаивающим тоном. — Когда утром вернется Мози, он откроет машину и достанет ваш чемодан.

Повернувшись к старому лабораторному столу, стоявшему по одну сторону от двери, он добавил:

— Не оставляйте чемодан на полу, а то белые муравьи все съедят.

Подойдя к ряду деревянных крючков на стене, он перевесил одежду, освободив два крючка.

— Сюда можете повесить свою одежду, — сказал Дэниэл, после чего обратил ее внимание на эмалированный таз, стоявший на деревянном ящике. Рядом с ним на полу Эмма увидела старую канистру со срезанной верхней частью; она была наполнена водой. — Можете умыться здесь. Не выходите ночью в туалет во дворе — под кроватью есть горшок.

Эмма кивнула. Она чувствовала, что вся эта бытовая информация была нацелена на то, чтобы успокоить ее и придать уверенности.

— Через некоторое время я выключу генератор, так что света не будет, — сообщил Дэниэл и протянул ей фонарик. — Вы уверены, что справитесь тут одна? — осторожно осведомился он после паузы.

— Да, все будет хорошо, — ответила Эмма, с трудом выдавив из себя улыбку.

— Тогда желаю вам спокойной ночи.

С этими словами Дэниэл вышел из комнаты, и Эмма закрыла за ним дверь. Несколько секунд она просто стояла, не двигаясь и крепко сжимая в руке фонарик. Затем она живо принялась за дело. Она повесила свою сумку на крючок и, подойдя к канистре, вымыла руки и лицо в воде ржавого цвета. После этого она сняла с себя рубашку и джинсы. Стоя посреди комнаты в одном белье, Эмма не знала, как ей лучше поступить. Она увидела голубую футболку, висевшую на одном из крючков на стене. Никогда прежде ей не пришло бы в голову надеть вещь, принадлежавшую незнакомому человеку. Она даже не была уверена в том, что эта футболка чистая. Но Эмма не хотела ложиться в постель обнаженной — только не здесь. Она и так чувствовала себя слишком уязвимой. Поразмыслив, она натянула на себя футболку, которая пахла стиральным порошком с легким привкусом древесного дыма. Мягкая трикотажная футболка свободно висела на ней, и Эмма неожиданно почувствовала себя маленькой, как в детстве.