Эмма по очереди взглянула на Дэниэла и Джорджа. Ни один из них не отреагировал; они по-прежнему придерживались мнения, что разговор с девочкой должна вести она. Эмма откашлялась.

— Похоже, что Лаура назначила своего брата твоим законным опекуном.

— Мне не нужен опекун.

— Энджел, у тебя должен быть опекун. Это закон. У детей должен быть кто-то, кто за них в ответе.

Энджел улыбнулась, словно только что заработала очко в игре.

— Тогда я хочу, чтобы моим опекуном стала ты.

Эмме показалось, что она ослышалась. Но выражение, с каким девочка смотрела на нее, свидетельствовало о серьезности ее слов.

— Я смогу остаться в питомнике и помогать Джорджу и Ндиси. Ты можешь навещать нас и делать вид, что ты моя тетя, — с жаром добавила Энджел. — Или же я могу жить на станции с тобой, Дэниэлом и верблюдами. Мне все равно, лишь бы только не ехать в Англию.

Она продолжала говорить, словно боялась позволить кому-либо вставить слово.

— Мы бы могли все вместе поехать в путешествие. Я покажу вам маньяту Валайты, деревню со смоковницами и сестер милосердия.

— Стой, помолчи, — прервала ее Эмма. — Энджел, ты не можешь остаться в питомнике или на станции.

— Но от меня будет польза. Я умею готовить, мыть посуду. Я умею делать множество вещей. — По лицу Энджел пробежала дрожь. Она словно стала меньше, закрылась в себе. — Разве вы не видите? Это правда.

Эмма прикусила губу. Лицо девочки исказилось от досады, за которой прятался страх.

— Энджел, ты очень хорошая девочка и помощница. Ты просто чудо. Но ты не понимаешь. Я не живу на станции. Я всего лишь гость. — У Эммы появилось чувство, что она уговаривает Дэниэла и себя, а на самом деле еще не совсем отвергла идею остаться работать здесь, в Танзании. — Я очень скоро уеду домой. В Австралию.

Энджел, потрясенная, даже подпрыгнула. Когда она заговорила, в ее голосе слышалась злость на саму себя за неверные выводы.

— Вот почему ты не могла правильно выговорить имя Мдого! Ты не знала, что оно значит. Ты не говоришь на суахили.

— Даже если бы я жила здесь, все равно не смогла бы быть твоим опекуном, — осторожно произнесла Эмма. — Есть правовой порядок, касающийся опеки. Обычно за сиротами присматривают родственники. — Она замолчала. Слово «сирота» было неподходящим, оно ассоциировалось с кем-то беспомощным. Не с этой девочкой, которая жила в пустыне со львами и была практичнее многих взрослых. — Если бы у тебя не было родственников, они бы нашли кого-нибудь другого, чтобы присмотреть за тобой. Но не такого человека, как я. Не какую-то незнакомую женщину, которая даже не замужем.

Энджел взглянула на Джорджа, затем на Дэниэла и Ндиси. В ее глазах не было надежды — девочка, несомненно, поняла, что никому из них не разрешат стать ее опекуном.

Эмме захотелось взять все свои слова обратно. Но она понимала, что каждое из них — правда. Она заставила себя продолжить:

— Завтра нам придется сообщить о тебе в полицию. Твой дядя обязан знать, что ты нашлась. Мы предложим отвезти тебя в Малангу послезавтра, но, возможно, они сами захотят приехать и забрать тебя. В любом случае мы проследим, чтобы ты смогла по пути заехать на станцию и попрощаться с Мамой Киту и Мататой… — У Эммы задрожал голос. Она понимала, что мучит Энджел. Ей хотелось прекратить разговор, но, взглянув на Дэниэла и Джорджа, она увидела, что они дружно кивнули, поддерживая ее.

Эмма, сделав над собой усилие, снова заговорила:

— Мне правда жаль. Я знаю, что у тебя будет совсем мало времени, чтобы побыть здесь или с верблюдами, но это все, что мы можем сделать.

— А если ты передумаешь и не уедешь обратно в Австралию? Если скажешь, что будешь за мной присматривать… — Энджел сжала край столешницы. — Они могут тебя послушать. Ты же не знаешь. Тебе стоит попробовать.

Эмма покачала головой. Она неожиданно поняла, что Энджел на самом деле всего лишь маленькая девочка. Она просто не осознавала, какой огромной была ее просьба. Она просила Эмму стать ее матерью. Эмма постаралась, чтобы ее голос звучал твердо, но проникновенно:

— Я не могу это сделать. Это совершенно невозможно. Ты ведь даже не знаешь меня. Я могу оказаться ужасным человеком. Это неразумно.

Энджел заговорила с Дэниэлом на маа. Эмма знала, что они использовали его как свой тайный язык.

Слушая девочку, Дэниэл смотрел на нее с сочувствием. Затем обратился к Эмме:

— Она просит рассказать, что я говорил о тебе. Что ты хорошая. Что ты ухаживала за Мамой Киту, словно за собственным верблюдом. Что Мама Киту тебя любит.

Эмма перевела взгляд с него на Энджел. И снова у нее возникло чувство, будто ее ответ адресован им обоим. Девочка ободряюще улыбнулась.

— Нет. Нет. Ты не знаешь, Энджел. Не может быть и речи о том, что я могу стать твоим опекуном. Даже если твои родственники согласятся и правительство — или кто там еще занимается такими вопросами — вынесет решение в мою пользу. Я не смогу сюда переехать. Тебе бы пришлось вернуться со мной в Австралию. Я живу в небольшой квартире в центре города. У меня важная работа, которая занимает все мое время.

Энджел медленно кивнула, обдумывая слова Эммы.

— Здесь тоже есть важная работа.

Эмма не сдержалась и посмотрела на Дэниэла. Она поняла, что это не ускользнуло от внимания Энджел. Девочка решила, что Эмма колеблется.

— Ты можешь все изменить, — продолжила Энджел. — Все можно изменить. Когда-то Лаура была туристкой, с множеством нарядов и ожерелий… Она приехала сюда на сафари. — Голос Энджел звучал так, словно она рассказывала сказку. — Она приехала на автобусе в деревню, чтобы посмотреть танцы и послушать песни. Она увидела мужчину, который сидел возле своей хижины. Было очень жарко, но его била дрожь. Он мучился от болей, и у него не было лекарств. Лаура, будучи медсестрой, знала, что может ему помочь. Поэтому она не уехала вместе с другими туристами на автобусе. Она осталась и ухаживала за мужчиной. Она так и не вернулась в Англию.

Энджел развела руками и заключила:

— Она изменила все — всю свою жизнь. Вот так.

Девочка посмотрела на Эмму, ожидая ее реакции. Атмосфера в хижине стала натянутой. Белка топталась на буфете.

Эмма попробовала представить себе, как это — сделать то, что сделала Лаура. Изменить все — не просто пойти на риск и начать здесь работать, но еще согласиться заботиться об этой девочке, Энджел. Она подумала, как странно и прекрасно это могло бы быть. Она представила себе, как говорит «да». Только одно простое слово. Но знала, что должна со всей серьезностью относиться к обещаниям. Ей не следовало дарить Энджел пустые надежды — это еще хуже, чем подвести Дэниэла и Джорджа. Эти две проблемы свалились на нее одна за другой, словно испытание. Неожиданно Эмме стало страшно. Ставки были слишком высоки. Она не верила, что сможет справиться. Покопавшись в себе в поисках мужества, которое понадобилось бы ей для совершения чего-то столь масштабного и впечатляющего, Эмма засомневалась, что таковое в ней есть.

Она посмотрела в лицо Энджел. Неприкрытая мольба в голубых глазах девочки резала ее сердце ножом. Она попыталась набрать в легкие воздух, но у нее перехватило дыхание. Эмме пришлось силой выдавливать из себя слова. Они получились слишком громкими и резкими.

— Я не такая, как Лаура. Извини.

Энджел встала. Когда она отодвигала стул, одна из ножек зацепилась за циновку, стул опрокинулся и лежавшие на сиденье подушки упали на пол.

Девочка осторожно переступила через них и медленно вышла из комнаты.

Эмма повернулась к Дэниэлу и Джорджу. Они подавленно смотрели друг на друга. Вскочив, Эмма бросилась вслед за Энджел. Она пошла за ней до того места, где они все провели ночь. Там в тени отдыхали Мойо и ее львята. Голова львицы была высоко поднята, она насторожилась, словно почувствовала висящее в воздухе напряжение.

Энджел опустилась на колени возле львят. Они попытались начать игру, но львица успокоила их, оттолкнув лапой. Она наклонила голову к Энджел, касаясь подбородком волос девочки. Они замерли в этой позе, словно статуя матери и ребенка. Мойо смотрела на Эмму, и ее глаза горели, как расплавленное золото.


Остатки костра, на котором они готовили пищу, превратились в алое крошево из пепла и углей. Ночь уже опустилась, но луна еще не взошла. Воздух казался густым от теней. Эмма и Дэниэл сидели рядом на низких табуретах. Ее сюда привлекло не тепло, а красноватое сияние углей — казалось, это единственное, что может противостоять мрачному настроению, охватившему лагерь.

Подобрав палку, Эмма поворошила ею угли. Она со смутным беспокойством снова прокручивала в памяти события прошедшего дня.

Радостное волнение, вызванное ее предположением о связи между двумя лихорадками, быстро омрачилось всплывшим в результате вопросом об участии Эммы в исследовании. Хотя Дэниэл не выказал осуждения ни единым словом или поступком, у Эммы появилось ощущение, что она его предала. То же самое она чувствовала по отношению к Энджел.

Эмма взглянула в сторону девочки, лежавшей рядом с Мойо. Та повернулась лицом к львице и спиной к остальному миру. Энджел рано легла спать. Джордж последовал ее примеру, словно тоже никак не мог дождаться окончания дня. Эмма снова восхитилась Энджел. Девочка сделала храбрую попытку смириться с ситуацией. Проведя некоторое время с Мойо, она вернулась к своим обязанностям по лагерю. Несколько часов она работала с Дэниэлом, приводя в порядок вольер Билла и Бэна. Однако ее лицо при этом оставалось мрачным, а походка тяжелой. Она избегала встречаться с Эммой и старалась держаться рядом с мужчинами и Мойо с львятами. Энджел подошла к Эмме только раз, чтобы отдать ей зеленую наплечную сумку. Приближаясь, она прятала ее за спиной.

— Малышка провинилась, — обеспокоенно произнесла Энджел. — Она нашла твою сумку.

Энджел показала предмет разговора. На тонкой итальянской коже виднелись отметины зубов, один карман был наполовину оторван, а ремешок основательно пожеван.

— Все твои вещи по-прежнему внутри, я проверила. — У Энджел был несчастный вид. — Мне правда жаль. Я знаю, что она для тебя значит.

— Ничего страшного. — Эмме было трудно говорить. По сравнению с тем, как по ее вине расстроилась Энджел, сумка лишилась в ее глазах всякой ценности. — Все в порядке, не волнуйся.

Энджел облегченно улыбнулась и ушла. Эмма вернулась к подметанию пола в столовой. Она попросила Ндиси дать ей работу — любую — в надежде отвлечься от терзающих ее мыслей. Но ничего не получалось: Эмма продолжала раз за разом перебирать причины, по которым опекуном Энджел должен был стать именно ее дядя. Тот факт, что он вот так запросто мог сесть в самолет и прилететь сюда, чтобы забрать тело сестры, свидетельствовал о приличном состоянии. Он смог бы обеспечить Энджел хорошее образование. Она будет заниматься спортом, брать уроки музыки и на каникулах ездить в путешествия, как другие английские дети. Эмма с трудом могла представить Энджел в таком мире или поверить, что все эти вещи компенсируют девочке утрату верблюдов, львов и ее дома. Но эта девочка достаточно сильная. Она сможет приспособиться. Выжить.

Продолжая подметать, Эмма вернулась в мыслях к тем коротким мгновениям, когда она всерьез задумалась о возможности остаться здесь и попытаться получить опеку над Энджел. Она удивленно покачала головой. Если бы она рассматривала ее так, как обычно поступала в подобном случае — с точки зрения логики и здравого смысла, — то не увлеклась бы этой идеей ни на секунду. Это было невозможно по десяткам причин. То же самое касалось идеи оставить свой исследовательский проект, чтобы присоединиться к Дэниэлу на его станции в этом забытом Богом месте. Эмма чувствовала себя как человек, потерявший равновесие и ступивший в стремительную реку. Ее могло унести течением, но она вовремя успела выбраться из реки.

Сейчас, сидя у костра, Эмма краем глаза следила за Дэниэлом. Он сидел с опущенными плечами и молча смотрел на угли. Она почувствовала появившуюся между ними отчужденность. Видимых причин для этого не было — Дэниэл не винил ее за сделанный выбор. Но их отношения были подобны живому организму. И то, что произошло, произвело на них эффект, который невозможно было ни контролировать, ни предсказать. Эмма попыталась нарушить молчание.

— Я видела, как вы с Джорджем рассматривали карту, — тихо произнесла она. — Что вы обсуждали?

— Он показывал мне территорию, которую мечтает превратить в национальный парк. Он не раз просил об этом правительство. Территория тянется от этого места до другой стороны горы. Возле Ол Доиньо Ленгаи есть большое соленое озеро. Там выводят птенцов фламинго. От них вода кажется розовой. Это очень красиво. Еще есть водопад, возле которого можно плавать. Жители зовут его «местом двух вод». Там встречаются два потока. Горячий, который течет с вулкана, и холодный, с плато. Можно стоять посередине, и они будут омывать тебя одновременно. — Глаза Дэниэла снова засияли, а голос перестал быть безжизненным. Думаю, туристам это понравится. Они также могли бы подниматься на гору. Восхождение нужно делать ночью, когда не так жарко. На рассвете ты оказываешься на вершине. Стоишь там, глядя на ньику. Вокруг тебя — застывшая лава. Она белоснежная. Такие впечатления невозможно забыть.