Скучно с ними.

В какой-то момент бала меня закружил в вальсе хозяин дома.

— Прекрасный праздник!

— Ты очень добра. Как там обстановка?

— Неплохо. Сидит сычом дома. Из операций осталось что-нибудь придумать с ногой.

— Я очень благодарен тебе за него. Не только за лечение. И что простила.

По зрелом размышлении за сам факт его жизни я готова была бы и ту историю с дипломатами простить.

— Но не питайте надежд, что забыла эту вашу секретность. — наполовину прикрыла веером мордочку. Кокетничаю.

* * *

И закружилась кутерьма праздничных вечеринок. 27 декабря давали премьеру «Садко» и это была просто феерия шелка, бархата и сплетен. Уж насколько я оперы не люблю, но тут даже представление удалось. Правда, без Тюхтяева мне не так интересно ходить на эти ярмарки тщеславия, азарта нет.

А после спектакля еще продолжались балы, кутежи, вечеринки. Мое расписание было столь плотным, что порой приходилось посещать по два-три мероприятия в день. Платья сменяли друг друга, я научилась уже комбинировать отдельные элементы, чтобы преображать наряды, а то шкафы ломились, но вопрос «Что надеть?» становился все более актуальным.

Домашних видеть почти перестала. Правильно, появляюсь под утро, днем отсыпаюсь, с сумерками еду по новым адресам. А еще нужно отвечать на ворох записок и любовных посланий, вежливо отклонять серьезные предложения и игриво — несерьезные. Теперь библиотеку мы с Тюхтяевым делили в рабочем режиме, почти не разговаривая на отвлеченные темы. Он лишь усмехался, когда я комментировала очередной опус или пояснял нюансы родственных и имущественных связей претендентов на мое приданное.

— Михаил Борисович, откуда взялись все эти люди? — воскликнула я, зачитав три неприкрытых предложения продажи себя подряд.

— Которые именно? — он привстал, рассмотрел фамилии. — Эти все местные. Если бы не Ваш траур и… прочие события, то раньше бы познакомились. А уж как Ваше состояние увеличилось в разы, то шансов избежать их не осталось.

— Неужели где-то издают справочники для разорившихся аристократов? — подкинула отработанные записки над головой и они оседали бумажным метеоритным дождем. — И я там на призовом купоне.

Смешно ему.

* * *

На часах стрелки слились в строгую вертикальную линию, лишь чуть-чуть не доходящую до перпендикуляра, когда я ворвалась в прихожую. Заспанный Демьян помог раздеться, был удостоен поцелуя в лоб и отпущен отсыпаться. Праздник удался. Сейчас самое главное — не сворачивать с прямой, и все закончится тоже благополучно. Сквозь лестничные витражи было видно, что все окна в боковом крыле темны. И то самое окно — тоже мертво. Вот и хорошо. Столько дней уже держу себя в руках, что впору получать жетон Анонимных Алкоголиков.

Еще раз полюбовалась елкой — мы вокруг нее планировали завтра, нет, уже сегодня, Новый Год отмечать, даже провальсировала пару кругов, упала на диванчик и задумалась, что спальню можно было бы расположить и пониже, а в мансарде селить гостей. Могла же послушать архитектора, а не упираться, как обычно.

— Вас проводить? — послышалось из-за елки.

Господи, ты там наверху видел, что я к нему столько времени не бегала? Решил пошутить?

— Пожалуй, пора. — сонно произношу я. И как достойный человек мог позариться на такую пьянчужку?

Он осторожным движением встает, практически не хромая доходит до меня, подает руку. Я даже не сразу понимаю, которую.

— А Вы меня ждали, да?

Смотрит молча. Нет бы схохмить, что просто мимо проходил в пять утра.

— Может просто посидим вместе? — да, я сейчас не встану.

Улыбается, устраивается рядом, так что я могу пристроиться ему на грудь и задремать. Мой большой плюшевый медвежонок.

* * *

Кофе. Святые угодники, кто-то меня пожалел и принес кофе в постель. Открыв глаза, я пыталась понять где я и что делаю. Жабы невозмутимо любовались кувшинками, значит ответ на первый вопрос очевиден. Платье свисает с диванчика. Значит я или разделась сама или… Очень аккуратно скашиваю глаза влево. Пусто. Медленно поднимаю одеяло. Ну это тоже ни о чем не говорит, Тюхтяев может подтвердить.

Но на будущее — установить верхнюю планку в пять бокалов шампанского. Это ровно по числу пальцев на руке, несложно запомнить и способствует хорошей репутации.

Устя после звонка приносит завтрак.

— Как там? — я кивнула на нижние этажи.

— Людмила Михайловна и Дмитрий Сергеевич еще не вернулись. Госпожа Шестакова прислала записку, что приедет к 9 часам. Господин Тюхтяев просил напомнить Вам о прогулке.

Три бокала. В сутки. Не больше.

— Прогулке?

Устя пожимает плечами и улыбается только уголками глаз.

— Платье убери, пожалуйста.

Моюсь со скоростью звука, потом внимательно рассматриваю тело в зеркале. Да уж. Найди след лодки в воде, змеи на камне и мужчины в женщине. Ну не могла же я вообще все забыть? Не так много и выпила. Ну пару бокалов там, пару тут. С Алексеем Александровичем когда танцевала — бутылку, наверное… И что-то он мне там говорил… Что?

Хотя черт с ним, с бестолковым адмиралом, его еще годик лучше не трогать, а вот потом, когда он отвлечется от руин «ménage royal à trois» с удивительной Зизи, и подкатим. Если буду особенно злой, то Зизи начнет давать советы с того света.

* * *

Я оделась, спустилась на третий этаж, прислушалась. Решила вспомнить про скромность и начать с кабинета. Так и есть, зарылся в бумаги и строчит очередной аналитический опус.

— Доброе утро.

— Скорее доброго дня, Ксения Александровна. — он улыбнулся. Так, это у него засос на шее что ли? — Вам очень идут распущенные волосы.

Распущенный-пропущенный. О, черт! Таблетки!

После скандала с Фохтом и выдачи мне вольной я перестала следить за графиком их приема, значит нужно использовать план Б.

— Одну минуточку.

Я залезла в свои медикаментозные закрома, проглотила две белых капсулы и только после этого посмотрела на коробку. Срок годности плана Б истек в ноябре. Превосходно! Этими стратегическими препаратами в очень ограниченном количестве запаслись мои родственницы уже, не особо внимательно рассматривая даты. А еще прямо посреди чулок, поверх обычных таблеточек с пропущенной вчерашней (а также поза- и поза-позавчерашней дозой), валялся полуопустошенный блистер с залеплоном. Тем самым, который я подсыпала Феде. Если я вчера вспомнила, что пора, а выпила не то, то попала в вырытую другому яму. Странно, что раньше фармацевтические махинации сбоя не давали, обидно, что получилось именно так и теперь я вообще не помню ничего, ведь неспроста же я на таблетки накинулась.

К Тюхтяеву я вернулась уже куда менее благостная. Отлично будет забеременеть от покойника, верно?

— Михаил Борисович, я давно интересуюсь, а Вы с юридической точки зрения есть или нет?

— Интересная формулировка. Сейчас скорее нет, чем да. — он отложил перо. Рождественский подарок ему очень понравился, а появившаяся возможность снова писать правой рукой наполняла внутренним блаженством.

То есть мы нарушаем закон? — лукаво улыбнулась я.

— Ксения Александровна, это Вас еще ни разу не смущало.

Да, меня даже убийство не смутило. Интересно, а знай я, что он жив, это изменило бы мои планы? Граф знал, и не настаивал на смерти Гершелевой. В кармическом плане за мою судебную ошибку расплатилась Люська своей судьбой. Стоп. Об этом лучше не думать, иначе я дойду до самоубийства. В церковь надо, исповедаться. С другой стороны, не будь ее, я бы год уже жила со здоровым любящим и любимым мужем. За одно это стоило на куски нашинковать.

— Я бы многое отдал за то, чтобы прочитать сейчас Ваши мысли.

— Лучше не надо, Михаил Борисович.

Вот интересно, догадался или нет? Точнее так: думал об этом или нет. Ибо, если думал, то точно разгадал мои нехитрые маневры.

Я покрутила в руках шнурок платья.

— Насчет прогулки…

— Сейчас закончу с бумагами, и сможем выехать.

Сколько определенности в этих словах! Так все-таки у нас вояж по свежему воздуху, или пойдем в народ? А вдруг? Он даже со всеми шрамами симпатичнее многих из тех, с кем я отрабатываю танцевально-разговорную практику последнюю неделю. Поэтому нужен универсальный выбор. Пошла переодеваться, надевать стеганую нижнюю юбку, бархатное прогулочно-визитное платье.

— А теперь, Михаил Борисович, я в полном Вашем распоряжении. — подмигнула ему.

Откуда-то (хотя кого мы обманываем) привезли ему новое пальто, по уменьшившемуся размеру, котелок, который, будучи низко надвинут, затенял шрамы. Глаза горят — впервые за год мы полноценно выгуливаемся. Не крадемся воровато в ночи в рентген-кабинет, не таимся в сумрачном пределе храма — гуляем.

— Признаться, я не рассчитывал увидеть эти места еще раз. — он провожал взглядом канал Грибоедова, пока все еще Екатерининский.

— Да и многие люди здесь на такое тоже не рассчитывают. — попробовала пошутить я. — Что будем делать, если встретим Ваших знакомых?

— Соблюдать приличия и улыбаться.

Да что с ним такое-то?

— Вы с Их Сиятельством решились выйти из подполья? — осеняет вдруг меня.

— Ну мы же не революционэры какие. Просто пришло время, да и дела требуют.

Само собой, как же без дел-то. Экипаж тем временем сворачивал на Моховую. А страшно снова проезжать это место вдвоем. Я прижалась к нему и поймала встревоженный взгляд.

— Мы всех победим, верно? — чмокнул меня в висок. Что же было ночью, что он теперь такой игривый?

Лакей в холле был из новеньких, а вот многие другие моего спутника помнили, поэтому и возник некий ажиотаж.

Но все померкло перед Ольгой Александровной, которая вознамерилась выйти из дома именно в это время. Встреча с живым трупом произвела на хозяйку дома столь сильное впечатление, что вросшее на два пальца под кожу воспитание дало сбой и с заячьим криком она ринулась вверх по лестнице.

— А ведь обещал подготовить. — с сожалением пробормотал мой спутник, помогая раздеться.

* * *

Не обращая внимания на изумление толпившихся в приемной посетителей и коротко здороваясь с самыми смелыми, Михаил Борисович двигался к двери, оставляя позади пустоту, на которую люди боялись заступать. Секретарь Его Сиятельства странно хрюкнул и дрожащей рукой приоткрыл дверь.

Ну, там и без нас было весело — графиня успела чуть раньше и теперь билась в форменной истерике. На ее фоне я встретила это событие с нордическим спокойствием.

Глаза Его Сиятельства чуть округлились, когда он рассмотрел лицо моего спутника и совсем выкатились, когда понял, что я опираюсь на черную ладонь.

— Ольга Александровна, я сожалею, что стал причиной Вашего волнения. — мой спутник приблизился к мятно-зеленой графине и поцеловал безвольную руку.

— Ксения! — Она наконец нашла виноватого. — Вы знали!!!

— О, нет, Ольга Александровна! Знал Николай Владимирович, а я лишь раскрыла этот маленький мужской секрет. — оказывается я умею рассыпаться смехом.

— Вы, оба, ужасные люди! — сорвалась Ольга и рванула из комнаты, увлекая меня за собой.

* * *

— Ксения, но как? — она даже не раздеваясь забилась на диванчик и тихонько цокала зубками о чашку чая.

— Не знаю точно. — и сегодня я впервые стала для нее примером выдержки. — Думаю, когда… это случилось, Николай Владимирович действовал по порыву сердца, а потом все само закрутилось. Михаилу Борисовичу требовалось долгое и серьезное лечение. Возможно, у них были и иные причины, кто знает.

— Да, теперь он так изуродован. — она отставила несчастную посуду. — Вам, наверняка, очень непросто смотреть на него. И, конечно, Вы не должны чувствовать себя обязанной…

— Я и не чувствую себя обязанной, Ольга. Мне повезло делать то, что хочется.

— То есть Вам все равно, что он теперь… такой?

Да красавчик он теперь, глупышка. Вот когда я его откопала, тогда еще были претензии.

— Нет, не все равно. И я многое бы отдала, чтобы тот взрыв не случился. Но это все не так уж и важно… — я улыбнулась, и поняла, что сейчас говорю не то, во что хочу верить, а то, что сама ощущаю.

Ольга не поймет никогда. И вряд ли решится на мою авантюру. Мы обе через боковую дверь вернулись в кабинет, где беседа мужчин явно перешла границы простого обмена любезностями.

— То есть теперь ты определился, верно? — грохотал граф.

— Да. — кротко согласился гость, но по тембру голоса понятно, что уже закипает.

— Столько времени в графа Монте-Кристо играл, а теперь передумал, так что ли?

Молчит. Я после такого уже стараюсь не давить.