«Где же эта девица? Уже пятый час, а ее все нет», — подумал Саша. Прошло еще сколько-то времени, и вдруг зазвонила его сотка.

— Папа, помоги мне! Пожалуйста, папочка. Мне очень плохо. Я сбежала, мне больно, папа, они меня ищут. Забери меня.

— Марина, где ты? Я сейчас приеду, только скажи куда.

— Я не знаю, где я, подожди, не клади трубку. Я машину остановила. Папа, скажи ему.

— Я вас очень прошу, привезите эту девушку домой. Я сейчас выйду на улицу и буду вас встречать. Я хорошо вам заплачу, только привезите ее, пожалуйста.

— Папа, я уже еду. Ему надо будет помыть машину. Ты дашь денег?

— Конечно, не вопрос. Что с тобой?

— Папа у меня кровь, везде. Они меня резали. Мне очень больно.

— Марина, где ты едешь? Ты что-нибудь узнаешь? Марина, говори со мной.

— Папаша, она отключилась, выходи. Или лучше ее в больницу везти? Нам до института экспериментальной медицины ближе.

— Хорошо, встречаемся в приемном покое, я за все заплачу. Моя фамилия Борисов.

Саша разбудил Валерку. Объяснил ситуацию, и они оба рванули в институт.

Range Rover Борисова и машина, на которой ехала Марина, подъехали к приемному покою одновременно. Саша бросил машину, забыл закрыть и побежал к такси.

— Ваша разноцветная, забирайте. Вон сколько крови натекло. Что же они с ней сделали? А вы вроде приличный папаша. Вы ее несите, а я позвоню.

Двери приемного открылись, появилась медсестра.

— Каталку, быстрее, и готовьте травму, — почти кричал Борисов.

— Э, папаша, я не уйду, тут милицией пахнет, а вы не знаете, где я ее взял. И тех, кто за ней гнался, вы, похоже, тоже не знаете. Жалко стало мне девочку, убили бы они ее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍К водителю подошел Валера.

— Посидите, пожалуйста, сейчас мы с ней разберемся, и папа вам ущерб возместит.

— Понимаю, я его машину видел. Что же за дочкой не доглядел?

Валера побежал в травму. Марину раздели, поставили капельницу, стали вливать физраствор и кровь, взяли анализы на алкоголь и наркотики. Все тело девушки было покрыто глубокими порезами, но проникающих ран пока не было. Марине ввели обезболивающее. Раны промывали и зашивали, но их было много. Пришел гинеколог.

— Александр Борисович, ее насиловали. Порезы и колотые раны на половых органах. Милицию вызвать?

— Нет, давайте сначала окажем ей помощь. Я заберу ее домой, ей здесь нечего делать. Возьмите все анализы, ничего не пропустите. Посмотрите, нет ли разрывов внутренних органов.

Марина очнулась. Она в ужасе смотрела на отца. Он плакал.

— Папочка, прости меня. Я больше не буду.

— Такое действительно трудно повторить. Молчи, Маруся. Лучше скажи, что ты пила кроме алкоголя.

— Я не знаю, какие-то таблетки. Их водкой запивали. Папа, прости!

— Марина, кто это был?

— Я их не знаю. Мы с Настей сначала в кафе тусовались, потом подошли они, сказали, что готы-каннибалы. Мы думали клево. Мы с ними пошли, у них была машина, нас привезли на склад. С Настей они занимались сексом, а меня не трогали. Потом начали резать. А потом они мне какую-то бутылку засунули. Я отключилась от боли, они меня бросили и ушли в другую комнату, я и сбежала. Что теперь будет?

— Попытаемся все исправить. Марина, ты все расскажешь следователю. Один раз. Больше ты с милицией дел иметь не будешь. Я заберу тебя домой. Обрабатывать раны буду сам. Но давай договоримся, больше никаких глупостей. Хорошо?

— Я сделаю все, как ты скажешь. Пап, я люблю тебя. Прости меня. Папа, за что? Я никому ничего плохого не делала. А Настя! Она же подруга! Как она могла? — девушка плакала.

— Все будет хорошо. Вот увидишь. У тебя, дочка, жизнь только начинается.

В палату вошел следователь. Он долго разговаривал с Мариной. Затем обратился к Борисову:

— Мы их взяли, там были и другие пострадавшие и даже один труп. Мы вас беспокоить больше не будем. Они свое получат. Материала хватит и без вашей дочери.

Под утро Саша забрал дочь домой. На следующий день позвонила Люба и сказала, что Ваню оперируют. Саша ей ничего про Марину не рассказал. Операция прошла успешно. Ваня находился в палате, почка работала.

Саша просидел с Мариной три дня дома, обрабатывал швы, кормил ее, даже перекрасил ей волосы. Физическое состояние девушки улучшалось, а вот моральное — наоборот. Марина понимала, что рубцы не красят женщину, да и кто теперь на нее посмотрит? А еще ей было жутко стыдно. Каждый раз, когда она смотрела на отца, ее душа обливалась кровью. Она любила его, боготворила всю свою жизнь. Она точно знала, что любила его больше, чем мать. Она так хотела наказать его, причинить душевные страдания, но перестаралась. И сейчас отчетливо понимала, что не может смотреть ему в глаза и видеть ту боль, которую она ему причинила.

Завтра Саше нужно было выходить на работу. Валерка дежурил. В дверь позвонили. Саша открыл. На пороге стоял Сережа.

— Александр Борисович, подпишите заявление на отпуск с сегодняшнего дня.

— Зачем тебе отпуск, и что я должен делать без патолога целый месяц?

— Папа, это Сережа пришел? Пусть зайдет, я просила его прийти, — раздался голос Марины.

— Так ты решил с ней сидеть?

— Я люблю ее, всю жизнь любил. — Сергей смотрел в пол.

— Смотри, дело твое. Давай, подпишу. Что мать твоя говорит по этому поводу?

— Ничего, что дело мое.

"Конечно, она ничего не говорит, скорее всего, даже ничего не знает", — подумал Саша.

— Если бы она не была моей дочерью, я бы тебя близко к ней не подпустил. Ты хорошо подумал? Кто тебе сказал, что завтра она не окрасится в синий цвет и не начнет все сначала? Это мой ребенок и мое горе, понимаешь? Тебе здесь делать нечего.

— Папа, я не начну. Оставь Сережу. Поверь мне. Иди на работу и не беспокойся, все будет хорошо. Поцелуй меня, папочка.

Саша обнял дочь, поцеловал ее в лоб, забрал Сережкино заявление и ушел. Сергей прошел к Марине в комнату.

— Мариша, я с тобой, можешь ничего не рассказывать. Для меня важно только то, что ты меня позвала. Последние два года мы почти не общались. Но ты меня позвала, значит, я тебе нужен.

— Сережа, мне очень больно, и не только физически. Все, что я скажу, не имеет никакого значения. Я уже не человек. Если ты уйдешь, я пойму. Я не жду ничего хорошего. Я столько всего натворила, что если все от меня отвернутся, я буду только рада. Пойми, я не ною. Отец все эти дни боялся, что я покончу с собой. Вот он и сидел со мной. От его присутствия мне было только хуже. Я устала его ненавидеть. Мне давно все все равно. Я хочу быть любимой маленькой девочкой, но уже слишком поздно. Я так хочу увидеть маму. Ей я могла бы все рассказать. Она бы поняла мою боль. Сереженька, уходи. Не трать на меня время и силы. Я тебя недостойна. Раньше я пыталась тебе себя предложить, но ты не брал, а теперь мне и предложить-то нечего.

— Прекрати, Мариша. А тебе черные волосы идут больше, чем разноцветные. Все, все твои неприятности кончились. Ты начинаешь жить. Если ты позволишь, я буду рядом.

— И тебе все равно, что со мной?

— Нет, мне далеко не все равно, и потому я с тобой.

— Ты думаешь, они меня простят?

— Кто, Мариша?

— Мама и папа. Они меня ненавидят. Папа плакал, представляешь.

— Они любят тебя, ты их дочь. Тетя Люба ничего не знает. Ваню прооперировали, твой отец ничего ей не сообщил. Она приедет и ты ей все расскажешь сама. Давай, я расчешу твои волосы. Ты можешь сесть?

— Могу, я и ходить могу, но не хочу. Значит, ты не уйдешь?

— Нет, я больше не уйду.

— А ночью?

— Если ты хочешь и дядя Саша разрешит, я останусь.

— Хорошо.

— Мариша, давай попробуем начать все с начала. Я все еще люблю тебя. Ты позволишь мне любить тебя и дальше?

— Нет. Сережа, я тебя унижала, смеялась над тобой. Издевалась, как могла, выставляла тебя придурком перед этой сволочью Настей. И еще меня изнасиловали, мое тело изрезано. Я не могу раздеться, это стыдно. Шрамы останутся на всю жизнь, если она будет. Шрамы на теле и в душе. Я опозорена. Ты понимаешь? Мой папа плакал, когда увидел, что со мной сделали. И после всего этого ты продолжаешь меня любить? Это невозможно, нереально. Зачем я тебе такая?

Марина плакала. Сергей попытался ее обнять, но она его оттолкнула.

— Сережа, не надо, не сегодня. Я еще не знаю, что будет. Подожди.

— Как скажешь. Хочешь, я приготовлю тебе поесть?

— Да, пошли на кухню. Я помогу тебе.

Они приготовили обед, поели.

— Хочешь, пойдем на улицу, погуляем по набережной или в парке.

— Нет, я не хочу выходить. Давай, посидим молча.

Он был рядом, но они почти не разговаривали. Сережа читал, что-то писал. Он занимался, работал. Она сидела напротив, смотрела на него и думала. Она сожалела о том, кем была последнее время. Она думала о родителях, о маме, о Ванечке. Она не знала, что ей теперь делать, как исправить все, что она натворила, как вернуть любовь и доверие отца. Она не знала, куда ей деваться, когда он возвращался с работы, обрабатывал ее раны. Она видела, чувствовала его боль, и ей было стыдно. Марина понимала, что слова ей не помогут, что бы она ни говорила, будет выглядеть фальшиво — кто поверит в искренность падшей девицы? И она молчала. Она старалась угодить, занималась домом, помогала Борьке с уроками. Вместе с Сережей они готовили ужин. Она стирала, гладила. Каждый день приносила отцу чистую рубашку, бежала к двери, когда он приходил с работы. И все это помогло. Отец стал улыбаться при виде дочери, он говорил ей спасибо за ужин и целовал, уходя на работу. У девушки даже появилась надежда, что все получится, что она сможет занять свое место в сердце отца. Но если с отцом она точно знала, чего хотела, и ее цель была очевидна, то в отношениях с Сергеем все было гораздо сложнее.

Марина хотела видеть его рядом, и он был рядом. Но кто он ей? Марина вспоминала свое детство. У нее не было подруг-девочек, так получилось, что она всегда была с братом Валерой и с Сережей. Они жили вместе, они вместе играли, у них были общие интересы, они были друзьями, почти братьями. И Марина росла с ними. Девочки ее возраста не хотели общаться со взрослыми мальчиками, и подруги отпали сами собой. В школе ее тоже не очень любили девочки. Она была слишком красивой, слишком яркой, броской. Ей завидовали. Мальчишки всегда дарили ей подарки. Угощали конфетами, приглашали на дни рождения. И она приходила, но с братом и Сережей. Она всегда все рассказывала Сереже про мальчиков, про учителей, про свои обиды и переживания. Он был ее единственной подружкой-дружкой. Но потом, лет в двенадцать, она стала смотреть на него по-другому. Она увидела в нем парня. Он даже стал сниться ей ночами. Она вздрагивала, если он к ней прикасался, она стала как-то по новому ощущать его. Он перестал быть ее подругой. Она вдруг осознала, что он взрослый, что он студент, что он мужчина. Но так он ей нравился еще больше. Ей еще больше завидовали ровесницы. Она встречалась с парнем. Но в тринадцать ей захотелось большего. Она выросла, у нее появилась грудь, она стала оформляться в очаровательную женщину, и просто зависть подруг ее не устраивала. Они уже тоже встречались с парнями, целовались, хвастались своими победами. Настя уже успела переспать с парнем. А Марина с Сергеем даже не целовались по-взрослому. Он не хотел, почему-то не хотел. И она переключилась на других. Стала встречаться с ровесниками, ходила в кино, на дискотеки. Она даже целовалась со своими новыми друзьями, но каждый раз девушка ловила себя на мысли, что в это время представляет, что она с Сережей. А он переживал, почему-то не родители, а именно он ждал, когда она вернется с очередной гулянки.

Она училась в девятом, а он уже имел высшее образование. Отец взял его на работу к себе в институт. Отец говорил, что Сережа очень умен и у него есть будущее. Но Марине совсем не нравилась его специальность. Она даже устроила ему скандал. Кричала, что быть хирургом здорово, престижно. Про хирургов снимают фильмы, они герои. Папа не хирург, но тоже герой. Ему нет равных. А Сережа решил быть патанатомом. Глупо, не престижно и грязно. Но он сказал, что это его призвание, а потом сказал, что любит ее. Он сказал это не так, как остальные ее кавалеры, как-то по-другому, так, что она поверила, что это не просто слова. Он просил ее подождать, обещал, что когда ей исполниться восемнадцать, они будут вместе. Говорил, что всегда ее любил и три года не срок. Они тогда поцеловались впервые. И она решила ждать. Но потом случилось история с отцом. И она больше не могла ждать. Она пришла к нему, все обитатели квартиры отсутствовали, и они были только вдвоем. Они целовались, он ее обнимал, прижимал к себе, и она решила, что готова, что сейчас все должно произойти и не надо ждать трех лет. Они были уже совсем голые и все почти случилось, но вдруг он остановился. «Марина, я не могу, я обещал, я дал слово, что не трону тебя до твоего совершеннолетия. Прости, пойми меня. Давай подождем».