Светлана Лубенец - Люби меня, как я тебя

Аллочка медленно прошла мимо. Может быть, ей казалось, что, чем медленнее она идет, тем больше вероятность того, что Антуан ее окликнет? Но тот даже не смотрел в ее сторону. Он молча и сосредоточенно ковырял кроссовкой подтаявший снег. Когда Любимова завернула за угол соседнего дома, Венька опять неожиданно для себя заметил Антуану:

– Может быть, тебе стоит посмотреть в сторону Любимовой?

Клюшев сплюнул, оценивающе оглядел Веньку с головы до ног, будто примериваясь, стоит ли обсуждать с ним такой щекотливый вопрос, и все же ответил:

– Я сам разберусь, в чью сторону мне смотреть. А тебя, Козлов, я предупреждаю: не нарывайся! Пожалеешь! – Он еще раз смачно сплюнул и пошел в сторону своего дома.

Венька остался стоять столбом возле школы, как вчера стоял Антуан возле детского дома на улице Десантников.

Она не знала, что ей еще предпринять. Козлов не давался ей, ускользал. Он явно пугался ее взглядов, отскакивал, как ужаленный, при любом ее неосторожном прикосновении. И, как назло, активизировались Антуан и Петя Комиссаров. Осокина постоянно нужна была им обоим. Антуан после встречи у детского дома к Тане не подходил, но смотрел на нее такими глазами, что ей делалось не по себе. Страшным взглядом он провожал и Козлова. Казалось, он чувствовал, что Тане вдруг стал интересен Венька, и, похоже, мириться с этим не собирался. Таня побаивалась, что он как-нибудь отлупит Козлова, но, как предотвратить драку, не знала.

Петя Комиссаров навязывался активно: по каждому пустяку звонил по телефону, приглашал гулять, каждый день пытался проводить ее из школы. Лена Прижняк давно перестала на это обижаться. Она уже воспринимала откровенное ухаживание Комиссарова за Таней как должное и даже начала давать подруге советы:

– Я на твоем месте как-нибудь обнадежила бы Комиссарова, а то что-то он совсем спал с лица. Прямо на себя не похож!

– Забери себе обратно своего Комиссарова, – хмуро отвечала Таня. – Он мне надоел и совершенно не нужен.

– Мне он, знаешь, теперь тоже не нужен.

– Да ну? – рассмеялась Таня. – А ведь, кажется, такая любовь была! Я хорошо помню, как ты рыдала у меня на плече и от расстройства не могла даже правильно куртку застегнуть.

– Да! – кивнула Лена. – Не спорю, было дело: я хотела отдать ему все самое чистое и нежное в моей душе, а он этого совершенно не оценил. Я ему – почти что признание в любви, а он что?

– Что?

– А он в кафетерии купил мне всего один молочный коктейль, а на мороженое денег пожалел.

– Так, может, у него их не было?

– Надо было накопить, если уж решил девушку в кафетерий сводить. И вообще, мне теперь Максим Петренко из 7-го «Б» нравится. У него такой хвостик прикольный, как у какого-нибудь представителя шоу-бизнеса. Прямо удивляюсь, как ему разрешают в таком виде ходить по школе!

– А кроме хвоста, тебе в нем что-нибудь нравится? – усмехнулась Таня.

– Пока ничего, но я же его еще совсем не знаю. У нас с ним все впереди. Я, знаешь, хочу для завязывания с ним серьезных отношений воспользоваться старым проверенным способом, если ты, конечно, не возражаешь.

– Это каким же?

– Тебе ведь не нужна та розовая анкета, которую тебе Вера купила?

– Не нужна…

– Так вот: я хочу там написать, что была бы очень рада собирать грибы вместе с Максом Петренко, и подкинуть ее ему. Будто бы я эту анкету потеряла. Он найдет, прочитает – и все: в моих руках, как миленький!

– Смешная ты, Ленка, там же написано, что ты без ума от Комиссарова.

– Ну и что! Я те листы вырву. Там еще чистых, то есть незаполненных, – полно.

– Но ведь с Комиссаровым тебе этот способ абсолютно не помог…

– Так то Комиссаров! Я же не виновата, что он оказался бездушным эгоистом, который не смог оценить душевных порывов влюбленного человека. Макс Петренко – совсем другое дело!

– Откуда ты знаешь?

– Во-первых, это невооруженным глазом видно, а во-вторых, мне Зойка из 7-го «Б» много про него рассказывала.

– Зойка-то откуда знает?

– А Зойка с ним дружила в прошлой четверти.

– Чего ж теперь не дружит? Решила тебе сплавить? – рассмеялась Таня. – На тебе, боже, что нам негоже…

– Ничего подобного! Петренко ее бросил.

– Значит, он тоже бесчувственный эгоист, как и Комиссаров.

– Что б ты понимала! Зойка параллельно с Максом встречалась еще и с Бердяевым из «В», а Петренко это не понравилось.

– Конечно, кому же такое понравится… – согласилась Таня.

– Вот и я так считаю. А Зойка раньше считала наоборот и поплатилась за это. Она бы и хотела Макса назад вернуть, да он теперь не желает ее видеть. Вот я и хочу попытать счастья…

– А вдруг не получится?

– Я уж постараюсь как-нибудь! Мне Зойка рассказала, что Максу нравится, когда у девочки волосы длинные, так я свои решила отрастить.

– Тогда ты, Ленка, еще долго не сможешь ему понравиться. С твоей-то стрижкой…

– Понравлюсь! – убежденно произнесла Лена. – Волосы у меня, конечно, еще короткие, зато глаза как раз такие, какие ему нравятся, – карие. А потом, я же сказала, у меня большая надежда на твою анкету. Ты, главное, дай, не жмись!

Таня порылась в рюкзаке, вытащила оттуда розовую книжицу с уже несколько потрепанными и помятыми страницами и протянула ее Лене. Та тут же безжалостно, с мясом, вырвала страницы, посвященные Комиссарову, и сказала:

– Только вот, к сожалению, про автобус написать не удастся, потому что мы с Максом в соседних домах живем и выходить нам с ним на одной остановке. – Она просяще посмотрела в глаза подруге: – Может, ты, Танька, чего-нибудь еще посоветуешь? Все-таки ты свою анкету лучше меня знаешь!

– Не можешь про автобус, напиши тогда про товарный поезд.

– Как это про товарный?

– Так это! Мол, каждый вечер мечтаешь ехать в поезде, который мимо Максова окна проезжает.

– Издеваешься, да? С чего бы мне ехать в товарняке? Тем более что и железная дорога проходит совершенно в другой стороне…

– А мало ли о чем человеку может мечтаться!

– Знаешь, Танька, я к тебе обратилась, как к лучшей подруге, а ты! Я ведь могу и к Зойке уйти…

– Ладно, Ленка, я больше не буду, честное слово! – успокоила подругу Осокина. – Так и быть, посоветую тебе еще один вопросик. Про любимую планету. Ты напиши, что тебе больше других планет нравится Марс.

– А почему именно Марс? Надо же это как-то мотивировать!

– Мотивируй тем, что название планеты Марс неплохо рифмуется с именем Макс. – Таня, несмотря на свое обещание, опять шутила, но Прижняк этого не заметила и восприняла Танино предложение абсолютно серьезно.

– Точно! Марс – Макс… Отличная рифма! Ты – самая лучшая подруга в мире! – обрадовалась Лена. – Как ты думаешь, может, мне стихи написать про Макса и планету Марс? А то одна рифма – это как-то несолидно.

– Пиши. Только предупреждаю: без меня!

– Ну… ты хотя бы анкету-то Максу подбросишь?

– Я Комиссарову уже «подбрасывала». И что из этого вышло?

– Да, ты права. Лучше без тебя. Я, пожалуй, сама как-нибудь справлюсь или Катьку Дронову попрошу.

Лена умчалась сочинять стихи про Макса Петренко, зажав под мышкой розовую анкету, а Таня задумалась. Вот Козлов – совсем не то, что Макс и даже не Петя Комиссаров. С человеком, который может возводить такие церкви, хотя бы и из бумаги, номер с глупыми рифмами про планеты не пройдет. Тут нужно что-то совсем другое. Но что? Таня теперь все время рисовала церкви. И не только бревенчатые, как Венькина, а любые. Она листала журналы, рассматривала книги по архитектуре в библиотеке. Ей казалось, что так она становится Веньке как-то ближе. Им теперь будет о чем поговорить, если он, конечно, захочет с ней разговаривать. У Тани скопилось уже листов десять с изображениями разных церквей, колоколен и соборов. Особенно ей нравилась срисованная из старого учебника по истории церковь Покрова на реке Нерли. Вот бы показать Веньке…

Лениво бредущей из школы Осокиной дорогу преградил Антуан. Таня вздрогнула от неожиданности и поняла, что сейчас ей придется говорить о том, о чем ни с кем говорить не хотелось.

– Он тебе нравится? – прямо спросил ее Клюшев.

– Кто? – фальшивым голосом спросила Таня, хотя понимала, что Антуан уже давным-давно ее раскусил.

– Сама знаешь… Но я могу и уточнить – этот… церквестроитель?

Таня промолчала.

– Сама же называла его бабой, – напомнил ей Клюшев.

– Это было давно, – сказала Таня, и ей действительно показалось, что это было очень давно. Может быть, даже в прошлой жизни, о которой остались лишь смутные воспоминания.

– Не слишком уж и давно. В этом году.

– Не помню.

– Врешь! – разозлился вдруг Антуан. – Ты все прекрасно помнишь! И все помнят! Вениамин Козлов ведь эмблема нашего класса.

– Что ты имеешь в виду? – почему-то испугалась Таня.

– Ну как же! Когда спрашивают: «Ты в каком классе учишься?», лучше всего отвечать: «В том, где Козлов», потому что всем сразу все становится понятно.

– И что из этого? – Таня попыталась вложить в свой вопрос как можно больше независимости от чужих мнений.

– А то, что, если я дам ему в глаз, он не устоит!

– Я знаю, что ты у нас – молодец против овец, а против молодца… Ты и сам знаешь, что! – Осокина презрительно скривилась и по своему обыкновению сощурилась.

Клюшев наверняка догадался, что Таня имеет в виду Жорика и ту сцену, которая разыгралось перед школьными дверями в день их дежурства, но виду не подал.

– А тебе, значит, вместо нормальных парней нравится какая-то слезливая овца? Вернее, Козел… – хмыкнул Антуан и тоже сощурился.

Таня почувствовала, как в груди ее опять, как тогда на физике, поднимается горячая волна, которая делает ее абсолютно бесстрашной и действительно свободной от чужих мнений.

– Да! Он мне нравится! Он мне так нравится, что вам и не снилось! – крикнула Таня. – И если хочешь, я могу сказать то же самое на классном собрании… или даже на школьном. А можешь и весь наш район собрать! Вы выслушаете меня, пообсуждаете, похихикаете и в конце концов заткнетесь навсегда!

Таня дрожащими руками поправила выбившиеся из-под шапочки волосы, обожгла Клюшева надменным взглядом и, не оборачиваясь и не опуская головы, пошла к дому. В висках у нее билось: «Он мне нравится! Он мне нравится! Он мне нравится! Всем вам назло!»

То, что случилось, Венька еще долгое время спустя не мог оценить. С одной стороны, это было очередное поражение, неудача, следующая в ряду многочисленных предыдущих, а может быть, даже и позор. С другой стороны, Венька в этой передряге все-таки больше приобрел, чем потерял.

А случилось вот что. Сначала, простудившись, заболела Танька Осокина. Венька сразу заметил, что ее нет в школе, потому что мгновенно освободился от ее сверлящего затылок взгляда. Ему бы обрадоваться вновь обретенной свободе, а он почему-то стал испытывать дискомфорт. Венька все время оборачивался назад и, натыкаясь взглядом на пустое место за Танькиной партой, ежился.

На следующий день состояние дискомфорта стало настолько трудно переносимым, что Венька решил Осокиной позвонить и справиться о здоровье. Загвоздка состояла в том, что он не знал номера ее телефона. Проще всего, конечно, было посмотреть последние страницы классного журнала, где записаны адреса и телефоны всех учащихся 7го «А», но… Посмотреть-то можно, однако как это сделать, не привлекая внимания? Венька нарочно после каждого урока задерживался в классе. Вдруг какой-нибудь учитель, заторопившись по своим многочисленным делам, попросит занести журнал в учительскую? В конце концов его военные хитрости увенчались успехом. Борис Иванович, трудовик, захлопнув журнал, увидел перед собой Веньку и очень обрадовался:

– Веня! Будь другом, отнеси журнал в учительскую, а то, пока я поднимаюсь на второй этаж, этот сумасшедший 5-й «В» всю мастерскую вдребезги разнесет.

Венька, стараясь не выказать особенной радости, кивнул, взял журнал и вышел в коридор. Расположившись у окна, он как раз записывал на обложку своей тетради по русскому Танькин телефон, когда опять, как, впрочем, довольно часто в последнее время, когда дело касалось Осокиной, рядом с ним возник Антуан. Он выхватил у Веньки тетрадь, увидел номер Танькиного телефона и порвал тетрадь в такие мелкие клочья, что было странно, как у него на это хватило сил.

– Я же тебя предупреждал, – зло проговорил Антуан, взял с подоконника журнал и, больше не говоря ни слова, пошел с ним в сторону учительской.

Веньке было жаль только свою «домашку» по русскому, на которую он убил вчера часа полтора. Танькин телефон он, пока писал, запомнил. Угрозы Антуана его почему-то не пугали. Венька и сам не мог бы толком объяснить, почему. Может быть, потому, что Клюшев всегда был ему симпатичен, и в его подлость Веньке не верилось. А может быть, просто радостно было оттого, что телефон запомнился. Да, запомнился, и никакими тумаками его теперь из него не выбьешь!