— Хэллоу, Гэрри! — Она паясничала, демонстрируя свое безукоризненное английское произношение. — Йес… Йестедей… По-русски так по-русски. Только вы не орите на меня, как портовый грузчик на портовую же шлюху… О’кей? О’кей! Нет, приезжать нельзя… Нельзя, и все! У меня тут муж ревнивый, как десять мавров. Укусит еще вас…

Ненормальная! Пойти трубку отобрать да сказать самой все, что она, Лера, думает о них обоих?..

Но Катька уже сама прекратила разговор, сказав на прощание что-то на непонятном языке.

— Валер, подлей горяченького, а то не дают чаю попить всякие…

Лера не шелохнулась.

— Катя, зачем ты так? Зачем ты его так?

— Как так? Как так?! — Пар спущен, и через несколько мгновений она уже хлюпает носом, размазывая слезы. — Я знаю, как надо, но не могу. Он не дает мне так, как надо. Почему? Лерочек, почему?


Лера мыла посуду, уложив Катьку доревывать в подушку, когда в дверь позвонили. Так поздно могла быть только…

В дверях стоял Гарри и протирал концом шарфа свои очки.

— 3-здравствуйте. Извините, поздно. — Все тот же холодный зеленый взгляд.

— Здравствуй…те. Проходите. — Лера прекрасно знала, чем кончается его первый после возвращения Катьки визит, но приглашение повторяла каждый раз.

— Сп-пасибо. — На этот раз он вошел.

Взлет руки — снята вязаная шапка. Высокий красивый лоб и коротко стриженные пепельные кудри. Отрезал свой хвост, а ведь при последней встрече был с ним…

Еще взлет — скинута куртка. Он пульсировал в пространстве.

Когда Гарри присел, чтобы расстегнуть сапоги, вышла Катька в халате поверх длинной ночной рубашки. Она села на свое излюбленное место, свесив по обыкновению руки между колен.

— 3-здравствуй, К-катя.

— Хэллоу, Гэрри. — Очень круглое и очень английское «р». — А теперь одевайся и уходи.

— Г-гостеприимно. А где к-кусающийся муж?

— Как раз дезинфицирует полость рта перед укусом.

— Значит, я ус-спею сказать все, что х-хочу.


Лера выключила воду и услышала:

— А как же мой муж?

— Я его усын-новлю.

И тут раздался Катькин смех — внезапный и искристый. Он обрушился, как водопад с ненароком задетой ветки, пропитанной дождем.

Лера вышла, чтобы позвать их в кухню, где закипал чайник.

Катька смеялась, запрокинув голову. Перед ней на корточках сидел Гарри и держал в своих больших ладонях узкие Катькины ладошки, похожие на розовые створки перловицы, и смотрел в них внимательно, будто читая. Вдруг он резко отвернулся, тряхнул головой — очки упали на половик и сложили дужки, как дрессированные. Гарри снова склонился над Катькиными ладонями и очень медленно вложил в них свое лицо, как вкладывают хрупкий сосуд в специально для него предназначенный футляр.

Катька оборвала смех и застыла с запрокинутой головой.

Гарри не шевелился.

Она выдохнула едва слышно:

— Я больше не могу без тебя, Гарри…

Часть вторая

Растаяли звуки флейты,

затихла последняя нота в гулком чреве виолончели.

Выровнялось пламя свечи.

На миг воцарилась полная тишина.

Но чуткое ухо смогло бы уловить

шелест скользнувших по струнам пальцев

и вдох флейтиста.

Значит, музыка еще не окончилась

и вот-вот зазвучит снова.


Только через несколько дней Лера задумается, как она все это пережила.

А сейчас она идет по коридору из морга в сопровождении врача, который наверняка удивляется — если врачи, работающие в больнице скорой помощи, вообще способны удивляться — то ли железной выдержке, то ли полной безучастности: не покачнулась, не вздрогнула, когда откинули простыню с лица этой красивой девушки, ее сестры. Только сказала тихо: «Катюша, как же так?» Поправила волосы, коснулась лба. Врач, выждав немного и убедившись, что она в себе, показал ей небольшую рану на голове, из которой даже кровь не потекла. Потом сказал: «Вас просит молодой человек, ехавший с вашей сестрой».

И вот она идет к нему.

«Реанимация» — издали видно светящуюся надпись.

— Я должен вас предупредить — у него нет шансов… Почти нет. Мы обычно хоть один из тысячи, но даем. У него — один из ста тысяч. Он держится неизвестно на чем. Разумеется, мы делаем все, что диктуют обстоятельства. Так что вы…

— Хорошо, доктор.


Гарри лежал с высоко поднятым изголовьем, как обычно лежат выздоравливающие после долгой тяжелой болезни. Он был накрыт до подбородка простынями, через которые проступали бурые пятна. У носа — кислородная трубка. Сестра что-то вводит в вену на шее. Лицо белое. На нем огромные зеленые глаза.

— Лера… Скорей, у меня нет времени… Сестра, бросьте все, я уже одной ногой там… Мне нужно туда, там Катя, не заставляйте ее ждать, она и так слишком долго меня ждала… — Он говорил почти как здоровый человек, только дышал чуть тяжелее. — Лера… Первое… Молодец, что не плачешь, словно все знаешь… Катя улыбается… — Он прикрыл глаза, улыбнулся и только что не помахал приветственно рукой. Потом открыл глаза. — Первое. Отца я не застану. Он не успеет… за городом живет. Дождись его, побудь с ним. Он очень хороший… Вы должны были познакомиться на днях… Конечно, при других обстоятельствах… — Гарри усмехнулся, но его лицо сразу исказилось болью. Он переждал и продолжил: — Запомни, что ты должна ему сказать… Я раскаиваюсь во всем. Во всем… Долго перечислять… Лера, во всем. — Он осторожно, чтобы не спровоцировать приступ боли, с нажимом выговорил эти два слова. — Отец поймет. Еще. Я всегда любил его. Запоминаешь? Пусть не думает, что я предал его. Я любил маму. Но его я тоже любил… нет, люблю… Скажи отцу — я люблю его… Сестра, налейте в рот воды… немного… язык прилипает…

Лера отстраненно отметила, что Гарри совсем не заикается.

Сестра пипеткой накапала на его высунутый язык несколько капель. Гарри выдохнул: хорошо-о-о… И продолжил:

— Второе. Я виноват перед тобой. Ты же знаешь… и я знаю, что был не прав… Прости, если сможешь… И еще я тебе очень благодарен… за Катю… за твою душу… Лера, я хотел бы встать перед тобой на колени… и несколько раз повторить это… Но я не успею, Лера, прости…

Неподвижные до этого глаза двинулись в ее сторону. Он поймал Лерин взгляд, но не смог удержать его: словно сократилась натянутая пружина и вернула его глаза в нейтральное положение. Веки тяжело опустились.

— Сейчас, Катенок, еще немножко… — прошептал он. — Ждет… — Он снова усмехнулся и снова скорчился. — Лера, ты тут? Я многое понял… Нет, не успею… Короче, мы с Катей любили… любим друг друга. Я был дурак… Нет, тоже ни к чему… Мы хотели пожениться завтра. Навсегда… — Опять усмешка и гримаса. — То есть мы муж и жена. Не плачьте о нас. Мы вместе… Теперь уж навсегда… Это ерунда — здесь, там… Там даже лучше — ни смертей, ни болезней… Ни разлук… Мы вас там будем ждать… С Катей.

Он замолчал. Лера не отрываясь смотрела на него.

Гарри открыл глаза.

— Я еще здесь? Лера, ты здесь?

— Да, Гарри.

— Значит, еще немного времени есть… Самое главное — не забудь отцу передать… Тогда слушай…

— Гарри, помолчи, тебе тяжело…

— Мне не тяжело… Я ничего не чувствую. У меня одна голова осталась… А раз я еще здесь, так, значит, для того, чтобы говорить. Хорошо… — Его дыхание стало хриплым. — Лера… Отец… Сестра… Люди… Люди, любите… Любите… Только любовь имеет смысл… Больше ничего… Только любовь. Все, Катенок, иду… Лера, до встречи… Отец, прости… Врачей жалко… сестра, спасибо вам… — Он улыбнулся и затих. Глаза остекленели и стали незрячими.

Сестра смотрела на Леру. Лера — на Гарри. Она потянулась к простыне, туда, где должна быть его ладонь. Сестра перехватила Лерину руку и сказала:

— Не надо.

— Почему?

— Не надо…

— Он… уже… это все?..

— Да.

— Можно я побуду?

— Можно.

— Надо глаза…

— Хотите сами?

— Нет.

Сестра закрыла Гарри глаза. Он все так же улыбался.

— Не накрывайте, можно?

— Можно.

— Я хочу взять его за руку. — Лера снова потянулась к простыне.

— Не надо! Не трогайте.


Лера ничего не понимала, но слушалась. Потом она узнала, что у Гарри раздавило обе кисти и все ниже грудной клетки. Он пытался удержать дверь такси, которую вминал автобус, налетевший на них на перекрестке.

Это все снегопад. Они с Катькой так его любили… Автобус не смог затормозить — его понесло по пуховой подстилке, под которой был лед.

Катя умерла сразу, от удара в голову. В тот момент она ничего не успела понять и лежала на каталке с удивленной улыбкой на лице.

Таксист отделался переломом ребра.


Сестра убрала трубку от лица Гарри.

— Вам ничего не нужно?

— Нет, спасибо.

— Вам вызвать такси?

— Нет. Я буду ждать его отца. Его же вызвали?

— Да.

— А откуда он едет?

— Не знаю.

Вошел доктор. Посмотрел на Гарри, потом на сестру. Потом на Леру.

— Вам такси вызвать?

— Нет. Я жду его отца. Он скоро приедет?

— Думаю, да.

— Я побуду здесь. Можно?

— Можно. — Он глянул на сестру и вышел.

Сестра села в углу и прикрыла лицо ладонью.


О чем думала Лера, неотрывно глядя на Гарри, ни тогда, ни потом она не смогла бы сказать. Вероятнее всего, ни о чем. Хотя так не бывает. Изредка закрывая глаза, она видела Катькино недоумение, проступающее под улыбкой, наверняка адресованной своему любимому.


В палату снова вошел доктор. За ним в дверях стоял Гарри Анатольевич… лет сорока пяти — пятидесяти. Те же зеленые глаза, те же пепельные волосы, только прямые. В длинном черном пальто с длинным темно-зеленым вязаным шарфом, обернутым вокруг шеи.

Лера встала. Сестра тоже.

— Гарри… — сказал мужчина в черном пальто. — Он заснул?

— Да! Тише, — быстро ответила Лера и двинулась к нему, не давая доктору опередить ее. — Мы выйдем, а потом вернемся. — Она так сжала локоть доктора, что тот вздрогнул, но ничего не сказал и пропустил Леру.

Лера буквально вытащила отца Гарри из реанимации. Они сели в холле друг против друга.

— Я — Валерия. Катина сестра… Вы же знаете ее?.. — сказала Лера. — Можно Лера… Как угодно… А вы — Анатолий… как вас по отчеству?

— Меня зовут Гарри… Как сына…

— Н-но…

— Это долгая история… Гарри… отчество сложное, можно просто Гарри.

Лера уловила легкий приятный акцент. Он говорил тихо, то ли боялся разбудить сына, спящего где-то в недрах этого невеселого заведения, то ли это у него такая манера.

Он был возбужден, но держался. Видимо, помогало то, что худшие его ожидания не оправдались. Сын спит. Значит, все хорошо.

— Гарри просил сказать вам… — Она судорожно пыталась вспомнить, что же просил Гарри сказать отцу. В голове была пустота. — У вас есть сигареты? — Она тянула время и ждала, что ее осенит.

— В машине. Принести? Или спустимся?

— Да, пойдемте… Нет, сходите, я подожду тут.

Отец Гарри… Гарри встал, посмотрел на Леру.

— С вами все в порядке?

— Да-да…

Он удалялся по длинному-длинному коридору, то исчезая, то появляясь снова: темно — светло, темно — светло… Пульсировал в пространстве, совсем как его сын…

Лера все вспомнила.

— Гарри! — Она бросилась за ним.

Он услышал и остановился. В полосе неонового света его волосы казались белыми. И лицо бледное, как у Гарри… У того, который лежит сейчас на согнутой пополам кровати.

— Не надо. Я не курю… Я забыла, а теперь вспомнила. — Она стояла в двух шагах от высокого широкоплечего мужчины, так похожего на своего высокого широкоплечего сына, и боялась заговорить, чтобы не убить его. Почему она решила, что он слабее ее? Извечное женское?.. — Пойдемте.


Они вернулись в холл. Большие квадратные часы показывали три двадцать пять. Опередив Лерины сомнения по поводу их дееспособности, большая стрелка прыгнула на одно деление.


— Гарри просил сказать вам, что он раскаивается во всем. Он сказал, вы знаете…

— Почему он вам это говорил, он что, сам не может мне?.. — Его лицо напряглось. — Что с Гарри? Он спит?.. А что с Катей? Где она?

— Подождите, а то я опять все забуду… — Лера коснулась его руки. — Он просил сказать, что он вас очень любит… Не перебивайте! Он сказал, что не предавал вас и всегда любил…

Отец… Гарри положил лицо в ладони. Длинные волосы — прямые и тяжелые — упали на пальцы, закрывающие лоб.