Боря написал. Девушка ответила.

Боря писал ей почти каждый день. Девушка отвечала одним письмом на несколько Бориных — по мере получения их от своей тети, удивлявшейся такому обилию корреспонденции.

Боря описывал в подробностях службу на Камчатке, красоты этого далекого сурового края, а девушка писала ему о своей работе и о том, как строится и хорошеет их город. И ни слова о женихе и отношениях с ним — что, честно говоря, очень устраивало старшего сержанта, а потом и лейтенанта срочной службы пограничных войск. Порой он даже забывал о существовании еще кого-то в жизни своей подруги — правда, не настолько, чтобы написать ей о своей любви…

Да, он любил ее. Любил давно — и столь же верно и без сомнений, сколь тайно и безнадежно.

Три года прошли незаметно, хоть и без отпусков. Боря вернулся в ставший своим, родным и любимым город, но девушки в нем не было. Перед самым его возвращением она написала, что должна уехать на несколько месяцев — куда и зачем, не сообщила, добавив только: «Я тебя найду».

Борис Владимирович сразу приступил к работе и ушел в нее с головой, потому что собирался посвятить ей всю свою жизнь и все свои силы.


Настала зима. Красивая, мягкая и пушистая — не то что пронизывающие влажные холода с колючими океанскими ветрами. Поскольку зимой в полях и садах работы почти не было, Боря, скучая по природе, по ее каждодневно переменчивым красотам, уходил в воскресенье на лыжах — куда глаза глядят.

Однажды, возвращаясь уже в потемках, он увидел, что в его окошке горит свет. Он очень удивился и прибавил шагу. Все невообразимые сюрпризы, которые промелькнули в его голове, не могли сравниться с тем, что он увидел, перешагнув порог.

На его тахте, застеленной казенным серым одеялом, сидела она — его давний друг, его любимая девушка. Ее пышные золотистые волосы спадали с плеч и были похожи на летнее солнце.

Девушка смотрела на него снизу вверх — немного испуганно?.. Скорее растерянно.

Боря не мог сказать ни слова. Он боялся спугнуть хрупкую мечту, вдруг впорхнувшую в его душу — нелепую, словно яркая бабочка среди снегопада, — мечту о том, что девушка пришла к нему… пришла навсегда. Он просто стоял и смотрел на нее, смотрел на дивную зимнюю предновогоднюю сказку, стараясь запомнить каждую деталь, каждый звук.

Было тепло и уютно в его аскетической комнатке — трещал огонь в печи, пустое обычно пространство не было сейчас пустым, и это было так неожиданно и так приятно. Хотелось, чтобы все осталось так навсегда — пусть даже он никогда не узнает, что привело сюда его любимую, просто пусть она будет…

Девушка поднялась и подошла близко-близко. Он перестал дышать. Она тронула его холодную щеку теплой ладонью.

— Замерз? — спросила она.

Он молчал. Она все еще была ему другом, и сейчас Боре было от этого особенно тяжело.

Он ничего не понимал. Зачем она пришла — проведать? А может, пригласить, наконец, на свою свадьбу?

— Почему ты молчишь? Ты не рад меня видеть? — сказала она очень просто, как в давние-давние времена.

— Рад, — сказал он чужим голосом.

— Что-то не очень-то заметно! — сказала она смеясь.

И вдруг осеклась и изменилась в лице.

— Я люблю тебя и не могу без тебя жить. Но ты можешь меня выгнать, если тебе это не нужно, — выпалила она и опустила лицо.

К Боре вернулась жизнь, вернулось дыхание — и от этого даже закружилась голова. Только миг он не знал, что делать. А потом прижал к себе девушку — крепко-крепко — и удивился, какая она тоненькая и хрупкая: ведь он никогда прежде не прикасался к ней.


В этом месте Саша непременно перебивала папу:

— Как ты прижал ее к себе?

— Крепко-крепко, — говорил папа небрежным тоном, словно не понимая, к чему клонит Саша.

— Нет, ты покажи! — говорила она.

Тогда папа останавливал свой джип и легонько обнимал дочку.

— Это не крепко! — возмущалась Саша.

Папа чуть сжимал свои объятия.

— Еще! Еще! — восклицала она, пока папа не стискивал ее так, что она начинала пищать от боли и восторга.


Они расписались на следующий же день в поселковом совете и стали жить да поживать, да радоваться жизни, друг другу и своей любви. Они поначалу даже не замечали, что у них нет детей — так им было хорошо вдвоем.

Закончив работу, они встречались, как в тот памятный воскресный зимний вечер — словно после многолетней разлуки. А отпуска проводили с рюкзаками за плечами то в Карпатах, то на Кавказе, то в Крыму, а то на Байкале.

Но однажды случилось невероятное: большой и крепкий мужчина, каким был Сашин папа, впервые в жизни испугался до полусмерти.

Как-то летней ночью он проснулся от грохота. Не обнаружив никого рядом, он кинулся в прихожую и увидел там свою любимую жену лежащей на полу с кружкой в руке.

Он бросился к ней, перенес на постель и принялся тормошить и звать ее по имени. Он так кричал, что прибежали соседи по дому — как были, в исподнем. Соседка оттолкнула папу и стала брызгать водой на бледное лицо молодой женщины и хлопать ее по щекам. Когда та открыла глаза, папа снова кинулся к ней, но соседка опять оттолкнула его, а сосед увел на крыльцо. Через некоторое время вышла и соседка. Она дала папе хорошего шлепка, еле дотянувшись до его затылка, и сказала, смеясь: «Иди, муженек перепуганный!»

Любимая лежала, сияя немного усталой и смущенной улыбкой. Папа прижался к ней.

«Что с тобой, моя милая?» — спросил он.

«Отгадай», — сказала она.

«Ты переутомилась?» — догадался папа.

«Какой же ты глупый! — сказала она. — У нас будет ребенок».

«Не может быть!» — сформулировал папа очень умно, а главное — оригинально свои чувства.


В конце февраля на свет должен был появиться Санька, папин товарищ, с которым они вот уже девять месяцев водили тесную дружбу.

Все так и получилось, за одним небольшим исключением — у этого товарища не оказалось… Одним словом, девочку назвали Сашей.

Вот такая была папина история.

А дальше начиналась история девочки Саши.

* * *

В жизни каждого человека есть момент, с которого ведется отсчет той самой его истории, которую он знает и помнит без чужих подсказок.

В Сашиной жизни это был страшный момент. И если бы не любовь мамы и папы к своей дочке, не их мудрость — неизвестно, какой след мог бы оставить он в ее душе.

Однажды ночью маленькую Сашу что-то разбудило. Недолго думая, она пошлепала босыми ножонками к маме с папой, как делала это и прежде.

На пороге спальни она замерла, увидев жуткую картину: мама лежала с запрокинутой головой, цепляясь обеими руками за блестящие прутья широкой кровати, и стонала, а папа, схватив маму за плечи, пытался перегрызть ей горло.

Саша оцепенела от ужаса.

Сколько времени прошло, пока папа случайно не заметил ее, неизвестно.

Когда он вскочил с постели и прижал к себе маленькую дочь, та дрожала. Она не издала ни звука, а папа качал ее на руках, приговаривая: птичка моя, не дрожи, я сейчас тебя согрею. Он положил Сашу между собой и мамой, и оба принялись нежно разговаривать с ней и целовать ее испуганное личико.

Почувствовав, что опасность миновала, Саша немного успокоилась.

Тогда папа спросил: «Тебя что-то испугало, малышка моя?»

Она сказала: «Зачем ты грыз маму?»

«Я не грыз, — засмеялся папа, — я целовал, вот так». — И он осторожно стал целовать мамино плечо, потом грудь, потом шею.

Саша внимательно следила — не станет ли от этого больно маме. Нет, мама улыбалась и гладила папины волосы.

«А почему же мама вырывалась?» — спросила Саша.

«Потому что она хотела меня перебороть, чтобы тоже поцеловать, правда, мама?» — сказал папа.

«Правда», — сказала мама и поцеловала папу.

«А почему же ты меня так не целуешь, как маму?» — спросила Саша.

«М-м-м… — замялся папа, — потому что так целуются только взрослые».


Саша заснула умиротворенная под покровом переплетенных родительских рук.

А через несколько дней, встречая папу на пороге и по своему обыкновению повиснув у него на шее, она вдруг прижалась губами к его уху и зашептала: «А когда я вырасту, ты поцелуешь меня так?»

«Как?» — спросил папа.

«Ну так, — сказала Саша, — как маму».

«А-а! — понял папа и засмеялся. — Конечно, обязательно!»

И Саша стала ждать, когда же она станет взрослой.

Прошло время, девочка превратилась в девушку — тоненькую, стройную, с золотыми, как у мамы, волосами и зелеными, как у папы, глазами.


Настала пора, когда на нее стали заглядываться и мальчики-ровесники, и взрослые юноши. Но только одному из них суждено было удостоиться взаимности.

Случилось это, когда Саша окончила восьмой класс, а ее избранник — десятый. Тем летом дочка гораздо меньше времени, чем прежде, проводила со своим папой в его джипе.

А осенью юношу провожали в армию.

Играл оркестр поселкового клуба, светило вечернее солнце, и автобус с новобранцами удалялся по обсаженной тополями дороге.

Когда Саша возвращалась домой, держась за папину руку, и едва сдерживалась, чтобы не заплакать от грусти и одиночества, папа вдруг остановился, повернул к себе дочь, приподнял за подбородок ее печальное лицо и сказал: «Не обижайся, моя птичка, но у твоего избранника никудышное рукопожатие, пусть послужит, станет мужчиной, тогда посмотрим». Саша не обиделась — она очень любила папу и верила ему.

Через год избранник приехал в отпуск и привез с собой из Литвы, где служил, жену. Он оставил ее у своих родителей и поехал дослуживать, даже не заглянув к Саше. Вскоре его жена родила мальчика, и новоиспеченного папашу отпустили на несколько дней взглянуть на ребенка. И снова он не появился даже близко с Сашиным домом.

Папа успокаивал Сашу и говорил, что избранник ее — не мужчина, а выходить замуж за немужчин категорически не рекомендуется; она должна радоваться, что так рано раскрылась его непорядочная сущность, и что это еще не все.

Саша погоревала, но скоро поняла: папа прав — ее счастье, что она не успела стать женой предателя. А те горячие поцелуи — на солнечной лесной поляне перед расставанием на два года — она простила и себе и ему.

Она взгромоздилась на папин джип и смотрела на все происходящее свысока.

И еще она сказала себе: или как у мамы с папой, или никак.


Потом приехали родители литовской жены и забрали дочь домой. А после — в свой срок — вернулся со службы бывший возлюбленный Саши.

Саша к тому времени окончила школу и, не пройдя по конкурсу в медицинский институт, работала у мамы в фельдшерском пункте и готовилась к новому поступлению.

Бывший возлюбленный принялся обивать Сашин порог, убеждая ее, что любил и любит только Сашу, что случилась ошибка, что теперь он разведен и, стало быть, свободен и предлагает Саше быть его женой.

Саша только однажды соизволила выслушать его, на что ответила: «Ты должен понимать, что между нами все было кончено в тот момент, когда ты прикоснулся к другой, даже если я этого и не знала. Такие вещи понятны без объяснений, — добавила она, — а если непонятны, то их и не объяснить». И нажала на газ папиной новенькой ярко-васильковой «нивы», почти такой же большой и высокой, как отправленный на пенсию джип.

Летом Саша поступила в медицинское училище, окончила его и стала хирургической сестрой.

Вот так. Вот откуда ноги растут у темно-зеленого «джипа-чероки» 4x4.

* * *

Хотя никакого темно-зеленого джипа в действительности у Саши нет. Где хирургической сестре — даже если она работает в самой серьезной косметической клинике — взять двадцать семь с половиной тысяч условных единиц? В своей жизни ей довелось подержать в руках ровно полторы тысячи таковых. Тогда мама с папой выкупали вторую комнату в квартире умершей тетушки — той самой, что была почтальоном у двух молодых влюбленных, — чтобы их дочь жила там одна, без соседей.

И все-таки он есть — этот «чероки»… Впрочем, если вы запутались, прочтите все с самого начала.

Можно продолжать?..

* * *

Однажды в отделении пластической хирургии что-то праздновали — то ли удачную операцию, то ли чьи-то именины. Был предвыходной день, поздняя весна, светило солнце, пели птицы — словом, жизнь была прекрасна и без этого не слишком выдающегося повода.

Саша… пардон, Александра Борисовна Листопад сидела напротив своего шефа — главного хирурга отделения, Антона Яновича Ли, симпатичного мужчины тридцати трех лет, по венам которого текла на четверть корейская кровь.

Болтая о том о сем, Саша, Александра Борисовна, заговорила с кем-то о прелестях утренней рыбалки на озере Мичиган — так они с папой называли самое крупное из озер, расположенных в двадцати с лишним километрах от ее родного поселка, — и о тонкостях таковой, связанных с ветром, облачностью и прочими погодными обстоятельствами. Она отметила, что Антон Янович стал прислушиваться к ее рассказу, но не придала этому большого значения — в конце концов, каждый волен выбирать себе собеседника в подобного рода компаниях.