Виктория Холт - Любимицы королевы

Когда леди Мальборо напомнили о бедных родственниках, Хиллах, она сочла это пустяковой неприятностью, однако впоследствии — много лет спустя — пришла к выводу, что то была едва ли не значительнейшая минута в ее блистательной жизни.

Дело в том, что напоминание было сделано ей в пику, и графиня отмахнулась от него, будто от докучливой мухи.

Произошло это на праздновании дня рождения принцессы Анны. Тогда все внимание ее высочества было отдано сыну, маленькому герцогу Глостеру. Поглощенность принцессы мальчиком, хоть и вполне понятная, поскольку он был единственным ее ребенком, несмотря на многочисленные беременности, которым леди Мальборо потеряла счет, раздражала последнюю. Еще до рождения этого ребенка Сара Черчилл, леди Мальборо, привыкла претендовать на все внимание Анны. Дружба их была притчей во языцех у всего двора; наедине Анна и Сара почтительно называли одна другую «миссис Марли» и «миссис Фримен», так как принцессе хотелось, чтобы никакие формальности не омрачали их теснейшую близость. После рождения ребенка дружба не ослабела, хотя сын занял в душе Анны первое место, и, когда она без умолку твердила «мой мальчик, мой мальчик», Саре хотелось кричать.

В тот день, когда мальчика должны были официально представить ко двору, Анна нарядила его в костюмчик, специально сшитый для этого события. Кроме того, ей в голову пришла нелепая мысль украсить его своими драгоценностями. Сама Анна не питала особой любви к церемониям. Гораздо приятнее было устроиться на кушетке с чашкой шоколада или тарелкой сладостей и тешиться либо игрой в карты, либо сплетнями. Однако ей хотелось, чтобы «ее мальчик» выглядел великолепно.

«Бедняжка! — подумала Сара, любившая называть пренебрежительно тех, кто знатнее ее. — Он нуждается в украшениях». И когда сравнила с ним своего красавца-сына, носящего имя Джон, как и отец, родившегося на несколько лет раньше маленького герцога, у нее возникло желание торжествующе закричать. Говорить Анне о разнице между их сыновьями ей не хотелось. Вскоре она представит Джона ко двору, и Анна сама увидит, какие они разные.

Правда, маленький Глостер, несмотря на хилость, был незаурядным ребенком. Очень умным, сообразительным. Врачи утверждали, что головная водянка только обострила его ум, и казалось, это соответствует истине. Развитой не по годам, он отличался изобретательностью. Весь двор с любопытством наблюдал, как он муштрует в парке девяносто мальчиков, которых называл своей армией. Но голова его была непомерно большой по сравнению с туловищем, он не мог ходить прямо, если по бокам не шли двое сопровождающих. Вполне понятно, что мальчик вызывал у родителей и восторг, и ужас.

По случаю празднества, маленький герцог был одет в камзол из синего бархата, украшенный вокруг петлиц алмазиками. Его маленькая фигурка сверкала драгоценностями матери. Через плечо мальчика была переброшена голубая лента ордена Подвязки. Смотреть на это без злобы Сара не могла. Ей очень хотелось, чтобы орден получил Маль, ее дорогой супруг — она была уверена, что он гений и, будь у него такая возможность, прекрасно бы правил страной. Поэтому вид ребенка, щеголяющего орденской лентой, приводил ее в бешенство. Однако при взгляде на пудреный парик, нелепый на мальчике, и мысли о громадной голове под ним герцогиня утешалась тем, что хоть графу Мальборо не дают ордена Подвязки, а голландец Вильгельм держит его в тени, у нее все же здоровые дети. Нужно только дождаться смерти Вильгельма, тогда на трон взойдет Анна, и члены графской семьи получат все, чего заслуживают.

Маленький Глостер принес из детской полученную от короля драгоценность. То было украшенное бриллиантами изображение святого Георгия верхом на коне. Подобная щедрость Вильгельму была не свойственна. Но, как и все при дворе, он был расположен к мальчику. Своими очаровательными странностями мальчик растопил холодность короля.

— Это мне дал его величество король, — сказал герцог, — при пожаловании ордена Подвязки. Орден он прикрепил своими руками, а это, уверяю вас, в высшей степени необычно. Все потому, что он обо мне высокого мнения. Разве это не счастье? Но я не останусь в долгу перед его величеством. Смотри, мама, какое письмо я ему написал.

Анна взяла письмо. Сара и леди Фицхардинг, гувернантка мальчика, глядя через ее плечо, стали читать вместе с ней:

«Я, наипреданнейший подданный вашего величества, охотнее отдам жизнь за ваше дело, чем за чье бы то ни было. Надеюсь, вы вскоре покорите Францию. Мы, подданные вашего величества, будем стоять за вас до последней капли крови.

Глостер».

Анна с довольной улыбкой поглядела на Барбару Фицхардинг, потом на Сару. «Пришла в восторг», — подумала Сара. Мальчик, конечно, развит не по годам, но все же это ребячество. И его предложение королю своих солдат — сверстников, вооруженных игрушечными шпагами и мушкетами, не заслуживало ничего, кроме улыбки. Однако суровый Вильгельм принял все это всерьез и отправился в Кенсингтон осмотреть маленькое войско. «Возможно, — ехидно подумала Сара, — это не так глупо, как представляется на первый взгляд. Только в таких вот случаях, появляясь в глазах толпы, он может услышать одобрительные возгласы в свой адрес».

— Королю наверняка понравится, — сказала Анна.

— Он, несомненно, сочтет, что я одеваюсь слишком уж пышно, — задумчиво протянул мальчик. — Но моя преданность, возможно, умерит его раздражение моей одеждой.

Принцесса Анна восторженно закатила глаза. Существовал ли на свете подобный ребенок? Что за ум! Что за проницательность! Каким королем он станет, когда взойдет на престол!

Когда герцог ушел, обеим женщинам пришлось выслушивать уже не раз слышанные восхваления его ума и мудрости. Сара выходила из себя, но Барбара Фицхардинг казалась столь же восхищенной, как принцесса; и они, словно две кумушки, без умолку стрекотали об этом чудесном мальчике.

Потом, наедине с Барбарой, Сара дала волю своему раздражению.

— Королю небось уже надоел этот мальчишка, — заметила она с усмешкой.

— По-моему, король искренне привязан к своему племяннику, — ответила Барбара. — Но он не слишком щедр на проявление своих чувств. Может, потому он так одинок?

— Нет, у него есть добрые друзья, верный Бентник и благородный Кеппель. Да и любовница.

Сара лукаво поглядела на собеседницу. Любовницей этой была сестра Барбары, Элизабет Вильерс, связь ее с королем началась вскоре после его женитьбы и длилась до тех пор, пока королева не умерла. В предсмертном письме, вскрытом после похорон, жена укоряла Вильгельма и просила прекратить эту связь. Король был так потрясен, что надолго оставил Элизабет. Однако Сара полагала, что отношения их втайне возобновились, и Барбара, шпионка, доносившая обо всем сестре, чтобы та передавала Вильгельму, знает об этом.

— Он очень болен, — ответила леди Фицхардинг. — Сомневаюсь, что у него есть время и силы для развлечений.

— Друзья остаются подле него. Я слышала, они хлещут голландский джин в заведении Хэмптона. У Вильгельма находятся силы и время ублажать своих голландцев.

— Но ведь он с каждым днем выглядит все хуже.

— Вот потому и не стоит наряжать Глостера так пышно. Это все равно, что назвать его принцем Уэльским, хотя мать его еще не стала королевой.

— Удивляюсь, — не без колкости сказала Барбара, — что ты не предостерегла его мать. Тебя-то она бы определенно послушала.

— Я предупреждала ее.

— И она не послушалась?

Завуалированная шпилька! Сара терпеть не могла Барбару Фицхардинг с тех пор, как она, будучи еще маленькой Барбарой Вильерс, жила вместе с ней и принцессами Анной и Марией в Ричмондском дворце, где их и еще нескольких девочек воспитывала мать Барбары.

— Она без ума от этого мальчишки.

— Это ее сын.

— Его чересчур балуют. Я бы не позволила так портить своих детей.

Может, это намек на гувернерство Барбары. Как и все при дворе, леди Фицхардинг недолюбливала Сару Черчилл. Пусть Сара распоряжается в покоях принцессы Анны, но соваться в воспитание герцога Глостера Барбара ей не позволит.

— Его никто не портит. Это на редкость умный мальчик. Такого одаренного ребенка я еще не видела.

— Вот как? Надо как-нибудь пригласить тебя в Сент-Олбанс и познакомить с моими детьми.

Барбара рассмеялась.

— У тебя все непременно должно быть лучше, чем у других.

— Должно быть? Это как понять? Мои дети крепкие, здоровые, умные, это естественно. Сравни их отца с этим… дурачком… не могу назвать его иначе… который мямлит «Est-il possible [1]?» в ответ на все, что бы ему ни сказали! Георг, принц Датский! Я называю его «Старый Est-il possible». И все понимают, о ком речь.

— Можно подумать, ты — принцесса, а ее высочество — твоя служанка, — сказала Барбара. — Будь поосторожнее, Сара Черчилл. Вспомни, с чем ты прибыла к нам в Ричмонд. То явилось величайшим счастьем… для тебя. Признай, что не была нам ровней. Мы все происходили из знатных семей, а ты…

— Барбара Вильерс, твоя родственница, ставшая миледи Кэстлмейн, принесла почести вашей семье, ублажая короля в спальне. У нас в роду не бывало подобных женщин.

— По-моему, твой муж неплохо нажился на отношениях с миледи Кэстлмейн. Она платила ему за услуги… в постели. Не на ее ли пять тысяч фунтов ему удалось приобрести ежегодную ренту? Тебя должно это радовать, поскольку граф Мальборо сейчас в немилости и не имеет должности при дворе.

Если Сара и любила кого-то искренне, то своего мужа, Джона Черчилла, графа Мальборо. И хотя до брака он имел репутацию повесы, впоследствии ни разу не изменил ей. Она была твердо в этом уверена. Упоминание о его прежних похождениях привело ее в ярость.

Сара ударила Барбару Фицхардинг по щеке.

Ошеломленная Барбара уставилась на нее, занесла руку для ответного удара, потом вспомнила, что дамам их положения драться не подобает.

Однако разъярилась она не меньше Сары.

— Я не удивляюсь такому твоему поведению, — заявила леди Фицхардинг. — Этого следовало ожидать. Ты не только надменна и невоспитанна, но и жестока. Постыдилась бы поворачиваться спиной к бедным родственникам, когда они голодают.

— Это что за ерунда?

— Не ерунда. Я только вчера услышала печальный рассказ о семье Хиллов. И заинтересовалась ею… как и моя собеседница… из-за родства этой семьи с заносчивой леди Мальборо! Твои дядя, тетя, двоюродные братья и сестры… умирают с голоду! Две девочки работают служанками, двое мальчишек пропадают на улице, оборванные и голодные.

— Эта душещипательная история делает честь вашему воображению, леди Фицхардинг.

— История печальная, леди Мальборо, но мое воображение тут ни при чем. Навестите их и убедитесь сами. Позвольте заметить — я не считаю своим долгом молчать об этом в высшей степени постыдном положении дел.

На сей раз Сара лишилась дара речи и, когда леди Фицхардинг в гневе выбежала, уставилась ей вслед, припоминая: «Хилл, Хилл!» Фамилия эта была ей известна. Она слышала от отца, что ее дед, сэр Джон Дженнигс, имел большую семью, в ней было двадцать два ребенка. Одна из его дочерей, Мэри, вышла замуж за некоего Френсиса Хилла, лондонского торговца.

Об этом человеке Сара ничего не знала. Ни к чему поддерживать отношения с родственником-торговцем — разве лишь для того, чтобы избежать дурной славы.

Решение Сара, как всегда, приняла быстро.

Придется вмешаться в судьбу этих Хиллов.

Дело было слишком щекотливым, чтобы поручать его кому-то. Заняться им требовалось самой.

Сара разузнала адрес Хиллов и поехала туда в неброском платье — путешествие было рискованным, грабежи случались на лондонских улицах даже среди дня, и грабители ухитрялись распознавать состоятельных людей, как бы скромно те ни были одеты.

Она вышла из кареты у дома — жалкой лачуги — и велела кучеру подождать, поскольку долго не задержится. Двое торчащих у двери мальчишек в рваной одежде поглядели на нее с удивлением.

— Хиллы живут здесь? — властно спросила леди Мальборо. Мальчишки ответили, что да. Судя по их речи, они получили какое-то образование.

— И вы тоже?

— Наша фамилия Хилл.

Сара внутренне содрогнулась. Эти оборванцы ее родственники! Невероятно. Надо что-то делать… и побыстрее. Нельзя позволить этой Фицхардинг злословить о графине Мальборо.

— Ведите меня к отцу с матерью, — потребовала она.

В доме, к ее облегчению, было чисто, однако столкнувшись лицом к лицу с Мэри и Френсисом, Сара пришла в ужас. Худоба их явно объяснялась голоданием.

— Я Сара Черчилл, — объявила леди Мальборо. — В девичестве Сара Дженнингс.