— Только представь, какой аппетитный бифштекс в бургундском вине ожидает нас сегодня вечером в «Ле Гаврош»! — оживленно сказал он, отламывая очередной кусок шоколада от плитки и протягивая его Генри. — К тому моменту ты уже будешь богаче, чем сейчас. Точно тебе говорю!

— Черта с два! — отозвался Генри, засовывая шоколад за щеку. — К тому моменту я так и останусь жалким банкротом, который разве что выиграл себе еще небольшую отсрочку перед окончательным разорением. Проклятые кредиторы…

— Небольшую? — с воодушевлением продолжал Макс. — Речь идет о нескольких месяцах, дружище!

Они ехали в город с намерением продать две акварели раннего Тернера. Это был роскошный подарок некогда богатого отца Генри, который полагал, что картины будут напоминать о нем сыну.

Продажа была неизбежна, так что Генри предпочел не углубляться в воспоминания и крепче вцепился в руль.

Фредди тоже поехала с ними и теперь сидела на заднем сиденье в обнимку с картинами, оберегая их от падения, когда машина прыгала на ухабах. До этого ей не приходилось бывать в Лондоне, а выходных с непоседливыми детьми Аркеллов у нее не было вовсе. Решено было, что Генри доедет до картинной галереи на Понт-стрит, где работал его знакомый, а Макс с француженкой позавтракают где-нибудь поблизости, чтобы потом отправиться погулять по Лондону.

К сожалению, на дорогах были пробки, так что к галерее «ровер» подкатил только к обеду. Времени на степенный завтрак не оставалось, поэтому Макс и Фредди торопливо перекусили в баре и вышли на улицу.

— Итак, куда пойдем?

— Всегда мечтала увидеть Биг-Бен! И Букингемский дворец! Как считаешь, времени хватит?

Макс улыбнулся, тронутый таким энтузиазмом. Он помнил свою первую поездку в Париж во время школьных каникул вместе с одноклассниками. Тогда он точно так же, как Фредди, осматривал достопримечательности французской столицы, полный восхищения и восторга.

В руках Фредди был старый выцветший зонтик (на всякий случай), карта (если вдруг Макс забудет, куда идти), а за спиной болтался крохотный рюкзачок (на случай, если идти придется долго).

— Времени хватит, — заверил Макс, забирая у Фредди карту и зонт и швыряя их, к ее ужасу, в ближайшую урну. — Это тебе не понадобится, можешь мне поверить. Ну, идем?

Они направились на Парламент-сквер, где Фредди с каким-то священным восторгом осмотрела аббатство. Постепенно Макс увлекся ролью гида и принялся рассказывать француженке все, что знал и слышал о достопримечательностях Лондона. Максу всегда нравилась история Англии, поколения королевских особ, дворцовые интриги, важные вехи правления, но он не вспоминал обо всем этом с самого колледжа.

— Ты восхитительно рассказываешь, — улыбнулась Фредерик по окончании прогулки и благодарно расцеловала Макса в обе щеки на французский манер.

Макс смутился.

— Ну, не знаю, во мне ли дело. Просто ты так внимательно слушала, что со мной приключился словесный понос. Не всякая девушка твоего возраста стала бы смотреть исторические памятники, вместо того чтобы пройтись по магазинам.

— Что значит «девушка моего возраста»? — поддразнила Фредди, ткнув кулачком Максу под ребра. — Ты не намного старше меня, между прочим.

Макс как-то невзначай заметил, что она очень красиво отбрасывает ладонью со лба челку, а когда смеется, рот ее изгибается чуть кривовато и очень необычно. А эти взгляды из-под ресниц. Уж не флиртует ли с ним Фредерик?

— Ну… э-э-э… — На Макса внезапно напало косноязычие. — Ты же понимаешь, о чем я. Просто современных девушек куда больше интересуют шмотки, нежели груды старых камней.

К этому моменту они уже сильно проголодались, поэтому Макс предложил зайти в «Фортнум энд Мейсон», чтобы купить все необходимое для пикника в Грин-парке.

Фредди долго вглядывалась в ценники, изумленно поднимая брови.

— Не верю глазам! Получается почти сотня франков за два кусочка гусиного паштета! — восклицала она. — Неудивительно, что у твоего брата финансовые проблемы. Какая же дорогая в Англии еда!

Макс со смехом заверил девушку, что Генри никогда не закупает продукты в «Фортнум энд Мейсон». Правда, устроившись на зеленой траве в парке и откусив кусочек паштета, Фредди тотчас заохала по другому поводу:

— Боже, какой великолепный вкус у этого паштета! — От избытка чувств она даже замахала руками. — Просто объедение! А я-то наивно полагала, что англичане не умеют готовить.

Макс расхохотался, едва не подавившись.

— Только не говори этого Маффи. Она умрет от стыда.

Он был удивлен той легкостью, которую чувствовал. За все долгие месяцы, что прошли с момента разрыва с Сиеной и его позорного бегства из Америки, Макс не чувствовал себя так хорошо и весело. Он постоянно был напряжен и мучительно думал о прошлом, хотя всякий раз ругал себя за это на все корки. Конечно, Маффи и Генри пытались его развлечь, но даже в тишине и уюте их замка Максу было плохо. Боль занозой сидела в сердце, порой адски свербела, а порой лишь слегка ныла, но никогда не уставала о себе напоминать. Даже успех пьесы и последовавшие вслед за этим восхищенные отзывы критиков не могли вырвать эту занозу. Мысли о Сиене постоянно были рядом, незримые, неосязаемые, но неизбежные, как головная боль с перепою.

Сегодня же, впервые за долгие месяцы, чувства Макса были близки к довольству собой и миром. Что может быть прекрасней, думал он, этого голубого неба над головой, ласковых солнечных лучей и зеленой травы, на которой можно лежать и не думать о проблемах? К тому же рядом была милая девушка, которая разделяла его интерес к истории и слушала его рассказы с искренним любопытством первооткрывателя. То, что Фредди проявляла интерес и к самому Максу, причем так ненавязчиво и наивно, было приятным бонусом. Рядом с новой знакомой он чувствовал себя свободно и расслабленно.

Фредди легла рядом на бок и подставила под голову ладонь.

— Как любят говорить англичане, — сказала она, поглаживая себя по плоскому животику, — я обожралась, как свинья.

Макс расхохотался. Когда он был еще юным парнишкой, то это выражение частенько употреблял Генри, и было забавно слышать те же слова от Фредди.

— Что значит обожралась? Ты же съела всего один кусочек хлеба с паштетом и горстку черешни! Мы еще и не начали пировать. — Он указал на два закрытых пакета с провизией, лежащие на траве.

Фредди покачала головой:

— Я больше ничего не смогу в себя запихнуть. Давай лучше отвезем остальную еду детям.

Макс скосил на нее глаза и как-то некстати заметил, что тонкая маечка плотно обтянула груди Фредерик, обрисовав соски. Девушка была не только ниже Сиены, но и вообще являлась ее полной противоположностью. И все же в ней была какая-то изюминка, некая своеобразность и притягательность. При всей своей открытости француженка казалась загадочной и ни на кого не похожей. У нее было худенькое тело гимнастки со смуглой гладкой кожей, загорелые изящные ножки и маленькая упругая грудь. Фредди не пользовалась косметикой, как всякая девушка, уверенная в своей природной привлекательности.

— Тогда давай понемногу собираться. Заглянем во дворец на минутку и прогуляемся, — предложил Макс, отводя в сторону взгляд. — Уже почти четыре. А нам нужно встретиться с Генри в районе шести.

— Хорошо.

Фредерик тотчас вскочила, полная энергии, и протянула ему руки, чтобы помочь встать.

— Не так быстро. Я же сказал, потихоньку, — пробормотал Макс.

Однако он все-таки взял девушку за руки, но подниматься не стал, глядя на нее снизу вверх. Казалось таким простым решением потянуть Фредерик к себе и поцеловать, и забавные искорки в ее глазах подсказывали, что она не станет противиться. И все же Макс заколебался.

Несколько секунд они смотрели друг на друга не отрываясь, словно оценивая ситуацию и взвешивая все «за» и «против». Затем Макс выпустил руки Фредди и поднялся.

— Ладно, раз тебе не сидится на месте, идем, — сказал он, хватая пакеты с провизией с преувеличенным энтузиазмом. — Идем во дворец. Там есть на что полюбоваться.

* * *

Бегло осмотрев Букингемский дворец, Макс и Фредди направились в Белгрейвию, но их такси застряло в пробке, так что на встречу с Генри они опоздали на пятнадцать минут. Тот сидел на скамье возле галереи, и уже за пятнадцать метров по опущенным плечам и хмурому выражению лица Макс догадался, что встреча Генри прошла не так гладко, как хотелось.

— Прости за опоздание, — виновато сказал Макс. — Ужасные пробки, а в такси просто пекло. Как у тебя?

Он заметил две картины, которые стояли за скамьей, и покачал головой.

На Генри было жалко смотреть.

— Это было ужасно. Хуже некуда. Картины оказались подделками.

Макс и Фредди с ужасом уставились на него.

— Что? — потрясенно спросил Макс. — Как это возможно?

— Увы, возможно. — Генри попытался улыбнуться, и лицо у него стало виноватым. — У Хамиша даже сомнений не возникло.

— Господи! — Макс знал, как сильно рассчитывал брат на деньги, которые можно выручить с продажи картин. Теперь ничто не могло отдалить банкротство и крах всех надежд.

— Думаю, нам всем надо выпить, — тихо предложила Фредерик. — Давайте найдем какой-нибудь паб и напьемся. И только после этого пойдем ужинать.

— Боюсь, я не смогу составить вам компанию, — пробормотал Генри, безнадежно глянув на часы. — Идите вдвоем и наслаждайтесь вечером. А мне нужно перехватить Ника Франкеля, пока он не ушел из офиса. Я должен с ним посоветоваться.

Максу очень не понравилось отчаяние в голосе брата.

— Ты уверен? — настойчиво спросил он. — Может, пойдешь с нами, проветришься, а с Ником встретишься завтра утром?

Генри упрямо покачал головой:

— Я не могу, Макс, правда. Я должен… обдумать один вариант. — Он поколебался, словно собирался в чем-то признаться, но так и не нашел в себе решимости. — Есть одно дело, и оно слишком важное, чтобы откладывать на завтра. — Генри вымученно улыбнулся. — А вы идите. Поверьте, из меня сейчас плохой собутыльник.


Макс и Фредди сидели в «Ле Гаврош» за дальним столиком и потягивали выдержанное вино, такое дорогое, что Макс едва бы стал заказывать его при других обстоятельствах.

— Глупость какая-то, — повторил он пьяным голосом уже в десятый раз, обращаясь к не более трезвой Фредерик. — Как могло оказаться, что картины висели в замке столько лет и никто не знал, что это фальшивки?

Фредди молча отпила вина. Она смотрела, как белокурая прядь болтается над бровью Макса, и изо всех сил приказывала себе не протягивать руку, чтобы ее поправить.

— Прости, — пробормотал Макс, отрезая ножом кусочек бифштекса. — Наверное, тебе до смерти надоело слушать разговоры о Генри. Давай лучше поговорим о тебе. Понравился Лондон? Ты таким его представляла?

— В какой-то мере, — уклончиво ответила девушка. Казалось, она не слишком желала обсуждать недавнюю прогулку, которой так восхищалась. — И вовсе мне не надоело обсуждать твоего брата и его несчастья! Мне нравится, что ты делишься со мной своими переживаниями. Значит, ты мне доверяешь.

Макс смотрел на нее с возобновившимся интересом. Ему не приходило в голову, что обсуждать Генри означает «делиться переживаниями» и «доверять». Однако в словах Фредди что-то было.

— Ты молчишь? — смутилась девушка. — Надеюсь, я не сказала ничего обидного? Иногда ты так странно ведешь себя, как-то погружаешься в свой мир, замолкаешь и становишься очень грустным. Это как-то связано, — она потеребила себя за челку, — с твоей бывшей девушкой? С той, которую зовут Сиена?

В устах Фредди знакомое имя прозвучало так необычно, с ударением на последний слог, что Макс не сразу его узнал. Если встречаешься с известным человеком, приходится привыкать, что каждый встречный может упомянуть имя твоей девушки так, словно знаком с ней сто лет. Такая фамильярность частенько раздражала Макса. Однако Фредди произнесла имя Сиены осторожно, словно нащупывала почву и опасалась задеть его чувства.

— Иногда я действительно думаю о ней, — признался Макс, не желая обидеть француженку резким ответом. — Нет, не так, я думаю о ней очень часто, почти всегда. Говорят, время лечит любые раны, и я честно жду исцеления. Мне кажется, я потихоньку начинаю выздоравливать. Например, сегодня я впервые вспомнил о Сиене, только когда ты упомянула о ней. Сейчас то есть.

Фредди улыбнулась и опустила глаза, смущенная словами, слишком похожими на комплимент.