Лицо Сиены не изменилось. Губы не дрогнули, горло не дернулось, как если бы девушка ожидала от матери подобных слов.

— Это невозможно. — Она медленно покачала головой.

— Что ты говоришь?! Я забираю тебя с собой. Ты не должна оставаться в доме этого маньяка. К тому же… — Глаза Клэр против воли наполнились слезами, она замолчала на секунду, чтобы вытереть их, надеясь, что Сиена не почувствовала слабинку в ее голосе. — Это может быть твой последний шанс повидаться с отцом. Мы уезжаем вдвоем, сегодня же!

Сиена снова покачала головой:

— Я не могу уехать, мама, пойми. Это слишком опасно. Рэндалл может приехать со дня на день, а я все еще не придумала, что ему противопоставить. Он может разрушить всю мою жизнь, испортить карьеру и репутацию, не говоря уже о деньгах. К тому же с ним приедет доктор Санфорд, он должен снять повязки и осмотреть мои глаза. Я не могу просто исчезнуть!

— Ради Христа! — не выдержала Клэр. — Да как ты можешь думать о карьере и деньгах, когда речь идет о твоей безопасности?! Умоляю, Сиена, поедем. — Она понимала, что будет вынуждена уехать, а оставлять дочь было более чем рискованно. Если Стайн узнает о визите фальшивой сиделки, он придет в бешенство, и Сиена может пострадать еще сильнее. — Забудь о Санфорде! Есть и другие доктора. В Лос-Анджелесе есть прекрасная клиника, где тебя осмотрят специалисты узкого профиля, а не продажные докторишки, которые закрывают глаза на преступления! Неужели ты можешь оставаться в доме этого ужасного человека после всего, что он с тобой сделал?

— Могу, мама. — Сиена села и закуталась в плед, словно защищаясь. — Я вынуждена. Речь о моей карьере, о моей жизни. Ты просто не понимаешь…

— Ах, я не понимаю? Вот как? Что ж, позволь тогда высказаться без обиняков. — Клэр встала. — Нет, пожалуй, я лучше тебе покажу.

Она наклонилась к дочери и принялась снимать бинты с ее глаз.

— Не нужно менять повязку, она же еще свежая, — попыталась воспротивиться Сиена. — Мелисса меняла ее утром.

Однако Клэр упрямо продолжала разматывать бинты, пока не сняла их совсем. Затем она чуть надавила дочери на плечи, принуждая опуститься на подушки.

— Я знаю, что я делаю, — настойчиво сказала Клэр. Сиена сквозь закрытые веки увидела, как на ее лицо упала тень матери, загородившая свет из окна.

— Что же именно ты делаешь?

— Я хочу, чтобы ты поняла, что этот псих с тобой сделал.

Сиена сжалась на постели.

— Нет! — Ей стало безумно страшно. Вдруг она почти утратила зрение? Вдруг она никогда больше не сможет видеть?

Почувствовав, как напряглось тело лежащей на постели дочери, Клэр погладила ее по волосам и прошептала на ухо успокаивающие слова. Затем она принялась осторожно снимать с глаз Сиены швы. Странно, у нее даже не дрожали руки. Хирургические нити и тонкие скобы легко выскальзывали из заживающей кожи, почти не причиняя боли, но сердце Сиены сжималось от страха.

— Вот и все, — сказала наконец Клэр. Мягким ватным тампоном она провела по закрытым векам дочери, стирая толстый слой мази с ресниц. — Я закончила.

Вытащив из сумочки зеркальце, она положила его возле дочери и снова погладила ее по волосам. Лицо Сиены было бледнее белой наволочки, на которой покоилась ее голова.

— Сначала левый глаз. — Клэр знала от Мелиссы, что этот глаз пострадал меньше. Доктор Санфорд говорил, что к нему как минимум должно вернуться слабое зрение. — Я осторожно приподниму тебе веко, ладно? — Сиена кивнула. — Поначалу будет режущая боль от яркого света. Только не паникуй.

Сиена почувствовала, как ей открывают левый глаз, и тотчас инстинктивно оттолкнула руку матери. Острая боль пронзила глаз, слезы потекли ручьем, смачивая пересохшую слизистую. Однако уже через пять секунд девушка смогла различить очертания комнаты и увидела чуть расплывающееся взволнованное лицо матери.

Облегчение накрыло Сиену с головой, так что она едва могла дышать.

— Господи, я вижу! — Поймав ладонь Клэр, она прижала ее к груди. — Черт побери, я не ослепла!

Однако через несколько минут ее радость померкла. Правый глаз почти не видел. Конечно, она смогла различить силуэты мебели и проем окна, но этим дело и ограничилось. Похоже, травма оказалась слишком серьезной. Клэр обняла дочь, пытаясь успокоить.

— Ты даже не представляешь, на что сейчас способна глазная хирургия. — Она тщетно пыталась говорить с воодушевлением. — Как только мы вернемся в Лос-Анджелес, я сразу же отправлю тебя к лучшему специалисту.

Лос-Анджелес. Даже мысль о родном городе наполнила Сиену паникой. Возможно, там ей частично вернут утраченное зрение. Но что еще ждет ее в Лос-Анджелесе?

Отец болен, возможно, даже умирает. Наверняка это станет их последним свиданием, болезненным, невыносимым. Решившись на визит к отцу, Сиена будет вынуждена пройти через все то, на что не хватало ее смелости долгие годы.

А еще в Лос-Анджелесе ждет Рэндалл.

Мать права, от него нужно бежать. Но в голове Сиены все еще крутились слова бывшего жениха. Он обещал раздавить и уничтожить ее, если она ослушается. Он не отступится, не остановится ни перед чем, чтобы стереть ее в порошок, смешать с грязью, и можно быть уверенной, что это ему удастся. Даже мысль о том, что она потеряет все то, к чему так долго шла, была мучительной, как агония.

— А теперь, милая, — ворвался в мысли Сиены твердый, деловитый голос матери, — я хочу, чтобы ты увидела свое отражение. — Она протянула дочери маленькое зеркало и ободряюще кивнула. — Ты готова?

Сиена судорожно вздохнула. Ей было страшно, но останавливаться она не собиралась. Девушка взглянула в зеркало.

Поначалу она не издала ни звука, только вжалась головой в подушку, словно пытаясь слиться с ней воедино. Замерев от ужаса, Сиена смотрела на чужака в зеркале.

Несколько недель подряд она изучала свое лицо на ощупь, пальцами, пытаясь понять, как велики повреждения. Однако ничто не могло подготовить ее к тому, что предстало глазам. Уродливый извилистый красный шрам, похожий на толстого червя, тянулся от внешнего угла правого глаза вниз, к линии губ. Именно сюда врезалась кромка стекла, располосовав лицо.

Вокруг глаз были многочисленные порезы, словно на веки обрушился метеоритный поток. Скула была сломана, ее форма изменилась, отчего лицо стало асимметричным. Вся левая половина от носа до уха казалась какой-то нелепой, словно кость выехала наружу, натянув кожу, как тонкую бумагу.

Выронив зеркало, Сиена уставилась на свои руки, украшенные теперь шрамами от осколков стекла. Пальцы казались тонкими и почти синими от худобы, сквозь кожу просвечивали голубые сосуды.

Сиене стало дурно.

Рэндалл уже уничтожил ее.

Нет, не так! Это она позволила себя уничтожить.

— Я знаю, что тебе сейчас нелегко, — мягко сказала Клэр, с болью глядя на дочь. — Но несколько минут назад ты утверждала, что не можешь уехать со мной. Ты была готова остаться здесь, с этим психом, говорила глупости о карьере и славе… Ты должна была увидеть собственными глазами, что он с тобой сделал. Прости. — Голос Клэр дрогнул, но она взяла себя в руки. — Ты просто не знала, и мне пришлось действовать напрямую, вот так вероломно. Карьера — это не самое главное в жизни, детка. Ты не просто можешь, ты обязана поехать со мной. Ради себя самой.

Сиена словно оглохла. Уничтожено было не только ее лицо. Рэндалл сломал ее дух, стер в порошок ее амбициозность и желание пробиться на вершину славы. Он раздавил ее, словно ребенок хрупкого жука.

Она стремилась во всем походить на Дьюка, жила его надеждами и мечтами, шла за ним шаг в шаг, медленно, но верно пробивалась в Голливуд, который стал ее сказкой и наваждением. Она зарабатывала деньги, славу и имя, с раннего детства ставила почти недостижимые цели и все-таки достигала их вопреки всему. Сиене казалось, что дедушка Дьюк одобрительно кивает, глядя на нее с небес, восхищаясь ее упорством и талантом. Даже после смерти деда Сиена продолжала воплощать в жизнь его мечту. Но какой ценой? Скольких людей она оттолкнула от себя? Сколькими пожертвовала? Скольких обидела? И была ли сама счастлива на этом пути?

Глядя на свое отражение, Сиена поняла, что главный человек, которым она пожертвовала, смотрит сейчас на нее из зеркала.

Она любила Дьюка. Любила, пока он был жив, и будет любить еще долгие годы после этого страшного момента. Но лишь сегодня Сиена поняла, что дед мог ошибаться. Дьюк топтал тех, кого считал слабее себя, не делая исключения даже для своей семьи. Но ведь именно слабость делает человека человеком, а жестокость превращает в отвратительное животное вроде Рэндалла Стайна, не знающего границ собственной воли, жестокого и жалкого одновременно.

«Да, — с горечью подумала Сиена, — Рэндалл был жесток, а я была слабой и податливой, держалась за него из страха и отчаяния, пыталась докричаться, но не могла».

Как Минни держалась за Дьюка.

Как Клэр держится за Пита.

Сочувствие к матери и бабке обрушилось на Сиену, угрожая затопить с головой. Много лет она презирала Клэр и Минни за слабость, пока однажды не повторила их путь. Чем отличалась Сиена Макмаон от своих предшественниц? Ведь Минни и Клэр во многом были лучше ее и смелее. По крайней мере обе любили мужчин, которые вытирали о них ноги. Она же никогда не любила Рэндалла. Так по какой причине тогда хваталась за него, словно утопающий за соломинку?

Деньги? Слава? Возможно.

Дьюк считал, что деньги и слава делают человека неуязвимым, и Сиена слепо, по-детски пыталась угодить деду даже после его смерти, разделив его убеждения. Она мечтала быть такой, как Дьюк, и куда завело ее следование за кумиром?

В венах Сиены текла не только кровь Дьюка. Она перемешивалась с кровью Клэр, и теперь, впервые в жизни, Сиена ощутила гордость при мысли об этом.

Солнце, перебравшееся на другую сторону горизонта, заглянуло в окно как-то неожиданно, торопливо, словно опасаясь опоздать. Сиена подслеповато моргнула.

Клэр бережно забрала из рук дочери зеркальце и погладила ее вялые пальцы. Сиена сжала ладонь матери.

— Окажи мне услугу, — произнесла она твердо, все еще жмурясь от яркого света.

— Конечно, детка, — нежно ответила Клэр и улыбнулась. Она мысленно молилась, чтобы у дочери хватило сил пережить этот страшный момент. — Все, что попросишь, мой ангел.

Сиена подняла глаза на мать и неожиданно улыбнулась:

— Собери мои вещи, пожалуйста.

Глава 50

Макс просматривал сценарий в крохотной комнатушке, служившей ему кабинетом в замке брата, когда услышал по радио новости о сердечном приступе, постигшем Пита.

Хотя фамилия Макмаон до сих пор раздражала его до зубовного скрежета, узнав, что отец Сиены стоит одной ногой в могиле, Макс не испытал никаких сильных эмоций. Он знал, что Пит всегда был бездушным придурком, всю свою жизнь положившим на развитие семейного бизнеса и совершенно не заботившимся о чувствах близких людей. Макса радовало, что он больше не живет в Лос-Анджелесе, городе, которым правят неприятные личности вроде Пита Макмаона и Рэндалла Стайна. Он полагал, что и Сиена не станет лить горьких слез по отцу, когда узнает о том, что он попал в больницу с инфарктом. Да и вообще, напомнил себе Макс, жизнь Сиены больше никак не пересекается с его собственной, так что и думать о ней не следует.

«Темные сердцем» гастролировали по всей Европе, а к Рождеству спектакль должен был дебютировать на нью-йоркских подмостках. Макс не переставал удивляться успеху постановки. То, что он считал смелой и некоммерческой пьесой, которая вызовет восторг разве что у узкого кружка театралов, теперь гремело по всему миру, собирая немалые барыши. Конечно, доход был большим лишь по театральным меркам, но Макс не смел рассчитывать даже на него.

Переезд обратно в Штаты создавал ему массу трудностей. Во-первых, приходилось бросать Генри в затруднительной ситуации, почти в стрессовом состоянии. С каждым днем вокруг замка на прекрасных лугах появлялось все больше строительных материалов и шумных рабочих, доводивших Маффи чуть не до истерики. Во-вторых, существовали проблемы с Фредди. Несмотря на все усилия, которые приложил Макс, стараясь загладить свою вину, отношения между ним и француженкой оставались довольно натянутыми. Макс все чаще чувствовал себя глубоко несчастным и одиноким и боялся, что его подруга чувствует то же самое. Разумеется, Фредди видела, что он тяготится романом, и это привнесло полный разлад в их жизнь.

Когда Хантер позвонил сообщить, что, по слухам, Сиена порвала со Стайном, Фредди всячески пробовала отвлечь Макса от невеселых дум, старалась быть тактичной, но это только увеличило трещину, которую дали их отношения. Макс был благодарен подруге за поддержку и понимание, но то, что она предпочитала молчание и недомолвки откровенному разговору, раздражало его. Макс предпочитал строить открытые отношения, а не замалчивать существующие проблемы. Таким образом, дистанция между ним и Фредди все росла и росла, пока не превратилась в пропасть.