—   Неужели и на тебя кидались? — рассмеялся Колька.

   —  Чего скалишься? Чем я хуже других баб? Вон до меня работала, старуха вовсе! Песок из задницы сыпался. А и ее завалили прямо рядом с могилой два мужика. Бабка хоть и боялась орать на погосте, а тут такой хай подняла! Ну и что? Никто не решился подойти, выручить старую, так вот и надругались над нею. Милиция и ответила:

  —   Бабка! Ты живая! Никакого урона здоровью нет! Мужики тебе молодость напомнили, радоваться должна! Как мы будем искать, если ты их не запомнила и описать не можешь? Не увидела в чем одеты, куда убежали.

    — Бабка плакала, все спрашивала:

    — А ежли над вашими матерями глумиться начнут, что делать будете, окаянные?

    — Ну, пошла к ихнему начальнику, тот искать заставил и нашли. А они на очной ставке сказали:

    — В другой раз встретим, тут же уроем облезлую кикимору. Не только пожаловаться, бзднуть не успеешь. Бабка на другой день уволилась из смотрителей и больше на кладбище ни ногой.

    — Теперь ты ждешь, когда на тебя налетят мужики? Зря, Оглобля! Нынче мужики дарма не насилуют, только за большие бабки. Я про то даже на зоне слыхал. А бабке померещилось. Нынче молодых полно, сами на шею виснут. Кому нужна старая кадушка? — не верил Колька и спросил:

    — Иль на тебя соблазнялись?

    — Нет, брехать не стану, такого за все время ни разу не было. Когда хоронят, иль на Радуницу, зовут помянуть покойных. Я отказываюсь пить, говорю, что на работе, потому нельзя. А еще на высокое давление жалуюсь, на аллергию, ну, люди отстают. Так вот отучила, больше выпивку не предлагают. Но пакостей никаких не говорят. А и мне не до разговоров. Пока на кладбище приберусь, уже конец дня, домой спешу. Сам знаешь, тоже дел полно.

    — И рад бы тебе помочь, но не получится. Сам до конца дня в говне по уши сижу. Как только базар закрывают, я начинаю туалеты мыть. Раньше только полы да кабинки мыл, теперь хозяйка потребовала, чтоб и стены, и раковины, и зеркала чистил. Вот размахнулась, чмо! А попробуй, поартачься, на дверь покажет. Я бы с радостью от нее слинял, да некуда. И она догадывается. Все грузит на мой горб. Но деваться некуда, терплю. Сама знаешь, три месяца отпахал. Меня уже весь город вспомнил. Директор рынка обещает к Дню города грамотой наградить! Как лучшего говночиста базара! Я ему и ответил, чтоб он свое большое спасибо, вместе с грамотой, себе оставил, а мне премию сообразил! Рассмеялся, сообразительным назвал. А вот о премии молчок. Ничего, напомню, я не гордый!

  —   Может, и мне своим сказать про премию, сами не вспомнят, не догадаются. А ведь на двух участках и на погосте убираю. Недавно нас проверяли. Иных ругали. Двоих даже уволить собираются. Мне ни одного замечания не сделали,— похвалилась Катька.

  —   Эх-х, Оглобля! Да разве это важно? Те замечания продышать можно. А вот я сегодня в сортире знаешь, кого встретил? Самого Остапа! Он не только в одной зоне, в одном бараке со мной «ходку» отбывал. Главным был. Бугром всех зэков. Сколько крови испортил мне. И вламывал ни за что! А попробуй, подними на него хвост! Все мужики за него горой встанут. Даже администрация к нему не лезла. Уж и не знаю, за что именно, но на зоне он ходил в авторитете.

  —   Теперь вышел? — спросила Катька.

  —   Ну да! На воле! И вот ведь смех, там у него полно кентов имелось. А теперь никого! Один сам мне раскололся. На воле у него много было должников. Вот только мало кого сыскал нынче. Да и те пустые, как барабан, в прорухе. Другие в ходках, иные на тот свет слиняли, не вернув долги. Остапу, хоть задавись, в кармане ни шиша, сам без угла, голодный как собака.

  —   К тебе клеился? — округлились глаза бабы.

  —   Этот не попросится. Я для него западло. Он бывший фартовый, только со своими законниками кентуется, я для него гнида. Остап поделился бедами. Этот из прорухи вырвется. Такие долго не бедствуют. Выход найдет. Я о другом подумал. Ведь на зоне он гонорился. А вышел на волю и никому не нужен. Негде дух перевести, никто его не принял. И нет у него своей семьи. В бараке базарил, что у него бабья как грязи. Но... Все за деньги. Это разве бабы! Кто его ждал, кому он сдался, кто ему откроет дверь и душу? Кто даст хлеба бездомному? Я, может, дал бы, не знай его! Но ведь он много раз хотел убить меня! Чтоб не вернулся я домой, к тебе и к сыну. А кто у меня есть, кроме вас? Он и это хотел отнять. Он богатый, остался нищим, а я— счастливый человек! Меня ждали!

   —  Да никто тебя не ждал. Вспомни, что сам вытворял, как издевался надо мною. Я и не думала тебя ждать! С чего ты взял? Я после тебя уже никому не поверю. Не нужен мне никто, кроме сына,— словно проснулась баба.

   —  Эх, Оглобля! А ведь мать права! Ты дура безмозглая, с подмороженной душой. Я так отдыхал сегодня и благодарил этот вечер за наше тепло, за общение, впервые за три месяца. Но ты и это испортила, отняла тепло. Какая ты жестокая! Как жаль, что ты ничего не поняла. Где ж в тебе женщина? Наверно, природа обделила тебя всем.

   —  Пусть я дура, тупая, но не вру никому и тебе сказала правду. Никто тебя тут не ждал.

   Колька, скрипнув зубами, пошел спать.

   Теперь он и сам не подходил к Катьке, не заводил с нею душевные разговоры. Баба сама надолго оттолкнула человека от себя. Тот замкнулся, обиделся.

   Колька не мог простить Катьке такой черствости и бездушия. И хотя, приходя домой, он по-прежнему отдавал бабе продукты и деньги, уже не общался с нею. Отпарившись в ванне, садился перед телевизором, часами смотрел фильмы, слушал новости. Иногда к нему подсаживался сын, они вместе смотрели передачи, обсуждали их, спорили.

   —  Нет, не хочу я в институт поступать. Нет смысла! Мне зарабатывать надо, себя обеспечивать, а не тянуть с вас «бабки», не валять дурака! Да и работа, какую выбрал, не требует высшего образования, в ней вся надежда на себя. Есть мозги, добьешься результата, а если их нет, лучше не браться. Я и без вузов разобрался в компьютере. Теперь уж не зову мастеров на помощь, на ремонт, сам справляюсь с проблемами. Моя машина уже послушная стала, не зависает, не сбрасывает информацию, как раньше. Мы с ней на полном уважении...

  —   А что она дает для жизни, кроме информации? В чем прок? — спрашивал Колька.

  —   Ну, как ты не врубишься? Без информации человек слепой. А из компьютера я узнаю все что надо. Любые сведения получу, самые свежие новости, за ними никуда ходить не надо. От курса валют и цен на машины до криминала, буду знать, где что случилось?

  —   Вот это да! — изумился Колька.

  —   Даже веяния моды покажут. Узнаю о новых товарах.

  —   А «бабки» на эти товары не подкинет твой компьютер? — хохотнул Колька.

  —   И это может. Только они ненастоящие. За такое в тюрьму попадают надолго. Вон в соседнем подъезде мужик решил побаловаться и отшлепал на цветном принтере несколько соток долларов. На базаре их разменял на рубли. А через несколько дней его накрыла милиция. За фарцовку получил круто. На всю катушку дали.

  —   А как нашли? Компьютер выдал?

  —   Не знаю. Но ведь и у ментов компьютеры есть. Быстро высчитали.

  —   Выходит, «бабки» на нем не сделать? Тогда зачем он нужен? Ради информации хватило бы на базар прийти. Столько ее получишь, что у твоего компьютера головка не выдержит, закружится и накроется.

  —   Ну нет! Тыщи людей не знают столько, сколько в одном компьютере заложено. И его данные постоянно обновляются. Вот смотри, новости из криминала, это сайт милиции, хочешь глянуть?

  —   Вали! — усмехнулся Колька.

  —   Читай! Видишь, в Читинской области зэки подняли бунт. Требуют улучшения условий содержания. И к ним уже выехала комиссия по проверке обоснованности нареканий,— читал Димка:

  —   А вот еще, заключенные зоны в Самаре взяли в заложники начальника зоны и требуют наладить нормальное питание и отношения к ним администрации зоны. Жалуются на побои и высокую смертность, требуют изолировать от них заключенных с опасными инфекционными заболеваниями...

  —   Ого! Мы о таком и не помечтали бы! — удивился Николай и поближе присел к компьютеру.

  —   А вот еще новость! Обезврежена банда Кирпатова, промышлявшая налетами на инкассаторские машины и банки. Их дерзкие преступления раскрыли ведущие криминалисты России. Все восемь бандитов обезврежены и взяты под стражу вместе с главарем, какой недавно освободился из мест лишения свободы,— увидел Колька портрет Остапа и вздрогнул. Ему поневоле вспомнился разговор в туалете, где Остап внезапно подошел к нему. Колька мигом узнал его, и что-то внутри дрогнуло:

  —   Хиляй наружу, Огрызок! Базар к тебе имею! Нет, здесь трепаться не стану. Тут не только у стен, у каждой жопы уши имеются,— пошел следом за Колькой и уже наруже потребовал с него деньги за крышевание на зоне.

   Колька скрыл от Катьки это требование бывшего пахана. А тогда вывернул карманы, показал, что нет в них ничего. Тот огляделся вокруг. Заматерился по-черному. После короткого разговора позвал с собой в дело.

   —  Стремачом беру. На шухер! Всего-то и делов, предупредишь, если легавые возникнут. Остальное сами! Тебе отслюним долю. Не обидишься, дышать станешь кучеряво. Хватит в говне ковыряться, ведь ты мужик!

  —   Не смогу! Здоровье не позволяет. Мослы не держат. Случись шухер, не слиняю, накроют менты. Им высчитать недолго. Узнают, где отбывал, засекут и другое. Тогда уж законопатят всех! Зачем в прокол влетать из-за меня?

  Остап пронзительно вгляделся в лицо Кольки и ответил сипло:

   —  Ну, если заложишь ментам, шкуру сам с тебя спущу до самых пяток! Врубился, гнида?

  —   Я никогда не фортовал!—ответил Колька, вспомнив, как пытали в бараке ссучившихся зэков. Не только испытать на себе, смотреть на эти зверства было невозможно без содрогания.

   —  Короче, слышь, Огрызок! Линяй и забудь, что видел меня. Если хоть бзднешь одним словом, считай себя жмуром! — исчез так, словно испарился. Кольке стало жутковато. Он до конца дня оглядывался по сторонам, но Остап больше не появился.

   Колька даже форточку на кухне закрыл. Балконную дверь взял на ключ, не разрешил своим высовываться на балкон и выходить из квартиры вечером. Хотя понимал, что для Остапа нет преград, тем более во времени. Он умел сводить счеты легко и быстро.

   Но вот теперь его взяли. А значит, можно спокойно ходить по городу, не опасаясь что кто-то придержав за локоть, назовет обязаником, потребует навар или услугу за прошлое, чего Колька не без оснований опасался.

        —   Слышь, Оглобля! Остап накрылся. Взяли его за жопу. Теперь кончились наши страхи! — решил поделиться с бабой человек. Та удивилась:

        —   А я и не боялась никого! Мой хвост в говне не валялся. И кроме тебя никто не брехнет в спину паскудное. Не за что...

        —   Глупая! Я тоже не заслужил. Но бывают такие как Остап, или ваш Васька, ни за что насерут на голову, еще и благодарность потребуют.

        —   Небольшою я была, потому не смогла от него отбиться. Попробовал бы теперь полезть, насмерть пришибла б и не посмотрела б что брат. Либо калекой до конца жизни оставила б. Небось, мозги враз сыскал бы! Мне бояться некого. Никому зла не сделала. И за себя теперь постоять сумею! Хоть козлу какому, иль бандюге, не охнув башку на жопу сверну шутя,— ответила уверенно.

        Она спокойно шла между могил по тенистой, заросшей тропинке. Не оглядывалась, знала, что посетители приходят сюда только на Радуницу. В остальное время никого не бывает. Слышала от людей, что именно здесь похоронены воры и бандиты всех мастей. Никто из них не умер своей смертью. Всем помогли уйти безвременно, молодыми. Кому-то помешали. А вот теперь лежат тихо под тяжеленными плитами, улыбчиво и беззаботно смотрят с портретов на бабу. Ни насмешек, ни брани от них не слышно. Угомонились, отсмеялись... И вдруг Катька слышит:

        —   Эй, чувырла, давай греби сюда! — разглядела двоих мужиков за столиком у могилы.

       —    Я не пью!

        —   А тебе и не предлагаем! Вот деловая! Самим не хватило. Слетай в магазин, возьми водки и пива, ну и закусь. Вот тебе «бабки», сдачи себе возьмешь Да пошустрей, пока перерыв не кончился.

   —  Сами чего не сходите? Магазин в двух шагах...

   —  Должности не позволяют! — ответил плотный, лысоватый человек, одетый очень модно. Второй, в джинсовом костюме, в черных очках, казался помоложе, он дал Катьке деньги и сказал:

  —   Родственника помянуть надо, давно тут не были. Так ты выручи! Здесь много наших работяг. Не хочется светиться.

   Баба быстро вернулась. Отдала все купленное. Ей вдобавок к сдаче дали еще денег. Катька цвела от радости. А вечером присела перед телевизором рядом с Колькой посмотреть новости и увидела фотографии тех двоих мужиков, каких сегодня встретила на кладбище, и услышала, что эти двое рецидивистов сбежали из следственного изолятора, скрываются где-то в городе. Они причастны к ограблению банка, на их совести смерти двоих сотрудников милиции и водителя оперативной машины.