Глава 1

Клава не могла осмыслить случившегося. Сознание отказывалось принять очевидное: те, кого она любила всем сердцем, мертвы, вернее, «зверски убиты». Эту формулировку зачитала судья, пожилая, болезненного вида женщина с колючим взглядом. Глядя на неё, Клава вскользь подумала, что, наверное, она бывшая революционерка, но почему-то не испытала к ней никакого уважения за её героическое прошлое. Эта измученного вида судья обвиняет в убийстве её, Клаву, любимую племянницу тети Марии и дяди Симы. Их убили в их собственной маленькой квартире.

Было видно, что судья привыкла вершить скорый суд, самоуверенно доверяя своей способности видеть человека, как ей думалось, насквозь. И даже мотив убийства для неё сейчас был понятен: девушка, прописанная тетей к себе за два дня до преступления, не пожелала делить жилплощадь со стариками. Судья была в этом внутренне уверена, и не принимала во внимание Клавиных доводов и разных несоответствий в деле, мнений соседей и друзей, которые хорошо знали убитых и их племянницу.

Хотя может быть, эти мнения судьей всё же были отмечены?.. Вместо возможного расстрела девушка получила десять лет тюрьмы. Отбывать наказание она должна будет в колонии. Суд завершился.

…За недельное пребывание в одиночной камере Клава постепенно пришла в себя и немного успокоилась. Она понимала, что слезами делу не поможешь, необходимо узнать, за что убили её любимых старичков. В ходе допроса, который был всего один раз, следователь ни разу не спросил про тайник. Выходит, он не был обнаружен, родных ей людей убили не по этому – и с жестокостью, которая поражала. Особенно досталось дяде: на нём были следы пыток. У тети тоже нашли следы побоев, но умерла она от остановки сердца.

Значит, преступники вообще не знали про тайник, или тётя не успела его показать, чтобы спасти дядю – иначе, зачем его было пытать? Бедный дядя Сима, он так и не понял, что эти нелюди от него хотели! Остальные версии не годились. Клавдия думала об этом всё время, как попала под стражу. Кто мог желать смерти двум одиноким старикам? Врагов у них не было, если это не так, Клава знала бы об этом. Надо самой разобраться во всём, найти этих подонков. Она подумала, что после суда, когда все убедятся в её невиновности и отпустят, она сможет это выяснить.

Глава 2

Суд начали в десять часов. Клава всматривалась в лица пришедших в зал суда. Защитить её пришли немногие, одни женщины. Ничего удивительного – все мужчины, которые могли ей помочь, на фронте или в учебных частях. А самый главный свидетель её невиновности, любимый муж, красивый, смелый и сильный, уже далеко, летит на своём истребителе бомбить врагов, беспощадно уничтожает фашистских гадов, посмевших напасть на их страну и разлучить его с любимой…

Ещё Клава сразу заметила в зале его, этого удивительного старика. Он сидел в заднем ряду, не произнес ни одного слова, и только внимательно слушал других. Когда зачитали приговор, он поднялся и подошел к судейскому столу. Глядя в глаза судьи, старик негромко произнес:

– Безвинную осудила, чистую душу обидела, надломила!

Судья от неожиданности не нашлась, что ответить на такую дерзость. Потом она опомнилась и взвизгнула:

– Кто это? Как посмел, кто его пустил?

Тихон Митрофанович прошел рядом с решеткой, за которой была Клава, и тихо сказал:

– Ты, барышня, не отчаивайся. Бог сильных духом любит, им помогает. Молись Господу, он не оставит.

Старик неспешно вышел из зала. Судья продолжала кричать, чтобы задержали оскорбившего Советскую власть в её лице. Милиционеры метались, не зная кого схватить, никто в зале тоже не понял толком, что и как произошло. Все тихо выходили из зала под впечатлением от слишком сурового приговора, бросая на Клаву жалостные взгляды. Что могли изменить и чем помочь, никто не знал.

Клава тоже не услышала, что сказал судье дед, но сказанное в свой адрес она поняла. Она вдруг почти успокоилась, к ней пришла уверенность, что всё закончится хорошо, нужно немного потерпеть и подождать. Почему была такая уверенность, она не могла бы объяснить, но она исходила от этого человека, от его сутулой спины, которая через секунду скрылась из виду.

Клава снова и снова перебирала в памяти подробности суда. Она очень удивилась, когда в зал в качестве свидетеля вызвали сестру Сашу. У Клавы поднялась волна благодарности к ней – Санька, её сестра и подруга, не смотря на всю враждебность, возникшую между ними в последнее время, пришла выручить её! Но что это она говорит?.. Что никакого мужа у Клавы нет, а тот, с кем она якобы встречалась, во время убийства просто не мог быть с ней, потому что он уже два дня как на фронте. К своим словам она приложила справку, подтверждавшую это. После дачи свидетельских показаний Саша, не глядя на сестру, прошла на свободное место и села.

За сестрой вызвали Лидию Бородину. Судья чуть из юбки не выскочила, всем видом выказывая уважение к этой свидетельнице. Бородина с наглым видом заявила, что Матвей является не Клавиным, а её мужем, и она сама провожала его в тот день на вокзал и горько плакала у поезда… А от подсудимой Глашки она будто бы не раз слышала, как надоели ей старики, и она очень хотела жить одна в их квартире. Клава удивлялась наглому вранью Лидки. Они не встречались уже давно, прошло месяца три, не меньше. А та злобно продолжала:

– Вы не смотрите, это она с виду такая приличная и правильная! На самом деле, она подлая и лицемерная! Ее в школе даже в комсомол не принимали, она в церковь постоянно ходила, и ребят агитировала в бога верить. Родной её дядя тоже в церкви служил, его за это даже расстреляли!

Клава с отвращением глядела на неё. Вспомнила, как в школе эта Лидка, по приказу своей матери, колхозного парторга, караулила в вербное воскресенье ребят, шедших к заутрене освятить вербные веточки, как им наказывали родители. Это было по пути, школа стояла рядом с церковью, хотя и за два километра, а взрослых бы и не отпустили ради этого так далеко с работы. Мать Клавы тоже спешила на работу и наказывала:

– Не забудь, доченька, у деда вербочек взять.

А Клава всегда и рада была зайти в церковь. Ей нравилось, как проводит службу их с Санькой дед Данила (батюшка Даниил), и поёт в хоре по большим церковным праздникам их дядя по отцу Игнат. Дядя Игнат иногда разрешал ребятишкам, после школы толпившимся возле церкви, даже позвонить в колокол. Церковь была не богатая, но и не бедная, чистенькая и приветливая. Больше и богаче церковь стояла в городе, но до неё было далеко.

В этот день Лидка стояла у самого входа в школу и ехидно улыбалась. А на следующий день при встрече Лидка потащила Клаву к доске, со стенной газетой:

– Вот, полюбуйся на себя, сектантка! Покажи всем, где крест прячешь.

Лидка стащила с Клавы шубку и схватила с ее шеи медный крестик на тесёмочке. Ребята равнодушно наблюдали за всем этим. У многих из них были с собой такие же, припрятанные, крестики – каждая мать верила, что он оградит ребёнка от беды. Хотя были и те, кто громко поддержал эту расправу. В стенгазете, явно не детской рукой, были нарисована группа ребят, с испуганным и рабским выражением лиц державшие в руках ветки вербы, и комичный поп, с радостной улыбкой поливавший их святой водой из ковша.

Клава сумела вырвать крестик из рук Лидки, но та бросилась в драку. Их остановила старая учительница, Эльза Иогановна. Выяснив в чём дело, она взяла из рук Клавы крестик и всех отправила в класс. После уроков она остановила девочку, погладила её по голове, вернула то, что взяла, и попросила приехать в школу ее отца.

Глава 3

Эльза Иогановна ещё до революции учила и родителей нынешних учеников немецкому языку, а кто пожелает, музыке, пению и танцам. Её муж, уже не молодой, но очень хороший врач, приехал в Россию из Германии, чтобы лечить от туберкулёза своего друга, местного помещика, да так и остался здесь жить. Вскоре к нему приехала жена, очень молоденькая симпатичная женщина. Это была её заслуга, что несколько мужиков и парней научились играть на гармошках, балалайках – самых доступных инструментах. Многие смогли свободно говорить на немецком языке. Среди жителей деревень эта немецкая пара стала пользоваться большим уважением.

В голодные двадцатые муж Эльзы Иогановны погиб при не выясненных обстоятельствах. Напрасно жена ждала его зимними холодными вечерами домой. Поняв, что никогда больше не увидит его живым, она мечтала найти хотя бы его тело, чтобы похоронить, да так и не нашла. Ходили слухи, что врача убили два брата, которые ездили по деревням и собирали с крестьян продовольственный налог. Один охотник встретил доктора, который ехал верхом на коне, к себе домой (они были соседями). До их деревни оставалось ещё километров пять. Сойдя с коня, доктор немного прошёлся рядом с соседом. Они немного поговорили о больной, которую доктор навещал – она шла на поправку. В хорошем настроении, пожелав мужику удачной охоты, врач поскакал дальше.

Когда охотник, проверив силки, направился к дороге, он заметил, что со стороны их деревни едут три подводы. Две первые были нагружены мешками и ящиками, третья везла связки лука, наваленного в беспорядке на рогожу. С неё на дорогу накапали капли крови. Убийцы проехали мимо, не заметив его. Видно, были довольны, что собрали хорошую дань. Старший сидел на коне вороной масти, том самом, на котором совсем недавно проезжал врач. Охотник сразу понял, что случилось несчастье.

Всё это позже он рассказал своим односельчанам, когда все стали искать пропавшего доктора. Умолчал он лишь о том, что не удержался и, зарядив ружье единственной пулей, выстрелил в голову тому, что был на подводе. Этот седок был лучшей мишенью, потому что сидел неподвижно. Пуля лишь скользнула по его черепу, лишив сознания. Охотник поспешил скрыться в рядом стоящем ельнике, но его никто не собирался преследовать – второй ездок быстро соскочил с лошади и зарылся в снег. Он долго лежал в нём, крутя головой во все стороны. Когда первый очнулся и со стоном сел, второй, всё ещё озираясь, перевязал его, и они тронулись дальше.

На пятый день войны, через двадцать пять лет после того случая, жену доктора Эльзу Иогановну арестовали – только за то, что она немка. От кого-то поступил донос, что на уроках немецкого языка учительница кричала на нерадивых учеников. Она говорила им, что вот скоро сюда придут немцы, а ученики даже не смогут понять их… Всего этого никто не мог вспомнить. Все решили, что учительницу оговорили намеренно.

В школе было немного учителей, но каждый был уникален, со своими странностями преподавания своего предмета. Клава с улыбкой вспоминала старенького учителя географии. Он всегда вешал карту мира вверх ногами. Ученик должен был указкой показывать города, реки, долины, неизменности, горы… При этом он читал вслух их названия в стихотворной форме. Например, называя горы, ученик приговаривал:

– Урал, Кавказ, Карпаты, Альпы, Пиренеи, Крымские, Апеннины и Балканы, Пиндар, По, Канарские.

Такие же стихи сопровождали название рек, озёр, столиц мира и т.д.

Учителя истории, Силантия Елизаровича Зорина, забрали в тридцать седьмом году, в возрасте семидесяти шести лет, как врага народа. Он преподавал, не раболепствуя перед переписанной заново историей Советов, рассказывая детям и о царе, и о несправедливости власти, которые замечал. Поплатился.

И в комсомол Клаву не приняли тоже из-за Лидки. Та припомнила случай в церкви и ехидно спросила на собрании во всеуслышание:

– Ты, Званцева, все ещё в бога веришь?

Клава, немного подумав, честно призналась, что верит. Лидка была секретарём комсомольской организации школы, поэтому указала Клаве на дверь, и то, что Иван Данилович, ее отец, уже давно имел партийный билет, ей тогда не помогло. В техникуме все удивлялись, что она не комсомолка, а Клава твердила одно – будто не достойна этого высокого звания. В общественной жизни Клава участие принимала охотно, разные поручения и нагрузки исправно выполняла, поэтому от неё отстали – мало ли какие странности у каждого.

Глава 4

Вот Клава и прибыла в это страшное место, в колонию. Невиновная, но с таким тяжелым приговором, она твердо решила для себя выдержать любое испытание и выйти на свободу. Угнетало одно – нет известий о муже. Писем заключённым не приносили – не положено. Матвей даже и не знает, что с ней случилось. Пишет, наверное, на адрес тёти. Слёзы снова затуманили глаза. Больше никогда не обнимет её тетя Маша, не проснётся она от её ранней утренней молитвы. Тетя, думая, что они спят, каждый раз тихо молила бога за близких ей людей. Сейчас уже никогда не посидят рядом, не выпьют чайку, она не будет рассказывать о своей жизни, про которую, кажется, уже все знаешь, но всегда выплывет что-то новое и необычное.