– Этим почерком был написан донос на меня. Найди, кто написал, и спроси её, зачем она это сделала? В чём я перед ней провинился?

Иван положил письмо в карман. Игнат ушел, и он отчетливо понял, что больше его не увидит. Сердце защемило, больно стало дышать. Иван присел на лавку, но стало ещё хуже, он потерял сознание. Гликерия всё это время с детьми была в доме Татьяны. У Веры был день рождения. Зина сшила сестре коричневый пиджак из вельвета в мелкую полоску. Имениннице немного нездоровилось, декабрь стоял холодный, ее где-то продуло. Однако взглянув на подарок, она ожила:

– Зиночка, миленькая, как ты узнала, что мне очень нравился этот отрез?

Зина рассмеялась:

– Да у тебя, сестрёнка, всегда всё на лице написано. Как мамин сундук открывали, ты с него глаз не сводила. Вставай-ка, померить надо, может, чего не так.

Верка быстро накинула обновку и подбежала к зеркальцу, висевшему на стене, стала вертеться, рассматривая себя со всех сторон. Девчонка снова всех рассмешила своими увёртками, но пиджак был что надо и очень хорошо сидел на Вере. Она и сама была в восторге.

– Ну и сестра, ну и тихоня, это же надо! Сшить такую вещь без единой примерки. И когда успела, ведь всегда на виду, если только ночью постаралась!

Зина улыбалась, довольная, что угодила. Все сели за стол. Поджидали Ивана, но тот задерживался. Потом пели песни, шутили. За разговорами время прошло незаметно. Старая мать Татьяны тоже вышла посидеть с ними. Толя удивился, как молодо выглядят её глаза – обычно у старых людей они становятся мутными, а у нее они были ясными, с тёмными, почти чёрными, зрачками. Толя сделал ей комплимент. Все тоже обратили внимание на её глаза, посмеялись такому чуду.

Домой гости засобирались уже поздно. Наконец, направились к выходу. Старуха задержала Анатолия возле себя и тихо шепнула ему:

– Ты, паренёк, зайди к нам, когда я одна буду, я тебе отдам то, что давно думала отдать, только не знала кому. Сейчас знаю, ты самый подходящий. Придёшь?

Анатолий, кивнул головой, про себя гадая, что это может быть, уж очень таинственный вид был у старухи.

Первым через порог дома шагнул Толя, и сразу увидел, что дело плохо. Сбросил полушубок, расстегнул у Ивана ворот рубахи и сразу стал разводить его руки в стороны. Руки у Толи были сильными, и он прекратил движения только, когда отец пришел в себя и стал дышать. Иван с трудом открыл глаза. Жена стояла над ним, вся бледная, прижав к груди платок. Дети были рядом, испуганно смотря на него. Самый маленький, Валька, держал его за руку, стоя на коленках, вытирая слёзы ручкой. Все стояли как зашли, в шубах, не замечая этого. Иван не мог говорить, поэтому показал глазами, что всё в порядке.

Вскоре его перенесли на кровать, дали выпить воды. Побежали к ветеринару, который жил по соседству. Дед Силантий был и за фельдшера. Вскоре он уже осматривал Ивана. Заподозрил у него сердечный приступ, велел не вставать три дня, а после целый месяц никуда не выходить, лежать, тяжелого не поднимать. Выписал сердечных порошков, оставил капель и траву, которую надо заваривать вместо чая. Анатолию одобрительно сказал:

– Молодец, спас отца, всё правильно сделал! В город за лекарством ехать нужно, и побыстрее. Пусть пьёт его постоянно.

Всё это узнала Клава от Анатолия, который вернулся в город, убедившись, что отцу стало лучше. Она удивлялась, как это брат догадался сделать искусственное дыхание, как оказался в нужный момент рядом, и какой он уверенный, со спокойным внимательным взглядом.

– Скажи, Толя, а где ты научился оказывать медицинскую помощь?

– Да у нашей Нюрки и обучился. А какие она умеет перевязки делать! Знаешь, крови совсем не боится, да что там, в морг ходит, покойников режет. Многие говорят, талант у неё, хирург какой-то интересовался, в Москву сманивал, только она здесь жить хочет. Я ей говорю, соглашайся, Аня, в столице жизнь хорошая, люди интересные, а она мне отвечает, что и здесь люди не хуже, взять хоть двоюродных братьев да сестер, да еще некоторых родственников. Это она нас такими считает, а родственник – это Андрей. Она, Глаша, его давно любит, прямо сохнет по нему. Не знаю, как ей сказать, что дядя арестован, а Андрюха неизвестно где.

Толя промолчал, что когда раздевал отца, из его брюк выпала справка, в которой одна женщина перечисляла, что было конфисковано у Игната Даниловича Званцева:


– тридцать подвод тёса соснового,

– одиннадцать подвод доски для настилки полов,

– бруса – девять подвод,

– пакля и мох две подводы, черенки деревянные – 120 штук,

– гвозди и скобы около сорока кг,

– пилы ручные – 10 штук,

– пилы механические, бензиновые – 4 штуки,

– станки деревообрабатывающие – 4 штуки,

– лопаты, вилы, грабли, ломы, ножовки, топоры, рубанки – 80 штук,

– набор столярных инструментов – 5 комплектов.


Подпись внизу была не разборчивой, витиеватая, с длинным росчерком.

Анатолий спросил отца, когда тому стало немного лучше, что это за бумага и откуда она у него. Иван Данилович рассказал, как в тот вечер приходил его брат Игнат попрощаться и оставил ему этот документ.

– Говорил, что подпись на этой бумаге и подпись под письмом доноса одинакова, просил узнать, что за женщина написала на него донос и почему.

Толя сразу догадался, отчего отцу стало плохо – он очень любил своих братьев и сейчас терял их одного за другим. Однако ему пора было уезжать, ждала работа. С тяжелым сердцем оставлял старший сын больного отца, но больше помочь ничем не мог. Он отдал матери все заработанные деньги, зная, что они им пригодятся.

Анатолий отправился к бабушке Мишихе. Та обрадовалась, повела его во двор к старому заброшенному погребу. Когда он помог ей открыть перекошенную дверь, с потолка посыпались комья земли. Старушка не обращала на это внимания. Она осторожно стала копать прихваченной во дворе лопатой прямо у входа и вскоре откопала грязный свёрток. Тряпка вокруг свёртка совсем истлела, а рогожка, пропитанная дёгтем, уцелела, и была вся в земле. Когда старушка его развернула, Толя увидел потёртый небольшой чемодан. Он снял ключик с ручки чемодана и открыл. Парень ахнул – в чемодане лёжали хирургические инструменты.

– Бабушка, откуда это у тебя, у кого взяла?

Мишиха, довольная, что удивила парня, стала рассказывать. Она стащила этот саквояж у двух бандитов, которые убили доктора и забрали у него всё ценное. Это было ещё в двадцатые годы. Парни были молодые и наглые. Ещё раньше они забрали у нее корову. В этот раз грузили на телегу все, что увидели. Полотно, натканное длинными зимними вечерами, рыболовные сети, ещё муж ими рыбу ловил, кур-несушек, которым парни прямо во дворе рубили головы и бросали на подводу… Она сразу заметила чемоданчик и сумку-планшет. В сумке оказались деньги, золотые часы на цепочке, разные бумажки. Злодеи не обнаружили потери, так и уехали. Мишиха сразу догадалась, что это были вещи доктора, которого эти двое убили и ограбили. Мишиха отдала планшет жене убитого, которая заезжала в их деревню, когда разыскивала мужа, рассказала той, как он попал к ней. Про саквояж тогда смолчала, сама не зная зачем.

В городе, придя на работу к сестре Анне, Анатолий протянул ей ценную вещь. Анна открыла его и не поверила своим глазам:

– Толя, откуда ты это взял, это же большая ценность! Немецкое качество. Только у нашего главного врача есть такие инструменты. Он прямо трясётся над ними, никому не дает даже прикоснуться к ним!

Анатолий понял, что поступил правильно, когда решил отдать это сестре – ведь так они послужат на пользу людям.

Глава 16

Двоюродный брат Глаши Алексей Угаров зашёл вечером навестить тетю и сестру. С ним пришла и Анна. Первым делом они выложили из сумок кучу продуктов, в том числе и сливочное масло. Брат с улыбкой вручил свёрток тёте:

– За качество ручаюсь и прошу ещё раз прошения за родителей. Но перевоспитывать их поздно, а главное, невозможно. Нам с сестрой остаётся одно – не бросать их одних без присмотра и по возможности исправлять их, так мягко сказать, нехорошие поступки.

Клава рассмеялась:

– Устанете исправлять, а можно и вообще не узнать об этих поступках. Аня весь день на работе в своей аптеке, а ты, Андрюша, погостишь у нас и снова долго не появишься.

– А логически подумать не можешь, сестрёнка? Сама сказала, что Анютка в аптеке работает, а туда сарафанное радио новости в свежем виде исправно доставляет. Анна давно на жалобы трудящихся реагирует.

За разговорами девушки собрали на стол, дядя Сима достал бутылочку, ловко сковырнул ножом пробку и разлил водочку по рюмочкам. Жене и девушкам налил по половинке. Все снова улыбнулись тому, как ловко дядя всё это проделал. Первую рюмочку выпили за встречу. Второй помянули тех, кого любили и о ком постоянно думали, кому несправедливо пришлось умереть не своей смертью, не зная за собой никакой вины.

Алёша всё расспрашивал, и Клава рассказывала обо всём, что знала. Брат тяжёло вздохнул: по всей стране творится что-то странное, в Москве был арестован каждый десятый. По непонятной причине забирали даже тех, подозревать которых было полной чушью! Все надеялись, что человека арестовали по ошибке, но он так и не возвращался… Немного посидели молча. Анна посмотрела на Клаву и тихо спросила:

– А об Андрюше что слышно? Мне Толик говорил, что он исчез, никто не знает куда. Новостей как прежде нет? И о Лизе и Насте хоть что-то знаете? Андрюша очень любит сестёр, если с ними всё будет хорошо, ему от этого легче станет.

Клава сразу поняла, что Аня и правда любит двоюродного брата и страдает от этой неизвестности. Сестра проговорилась, что очень рада его исчезновению, словно зыбкой возможности для него спастись. Клава поняла – сестра готова была хоть никогда не видеть больше любимого, лишь бы только знать, что он жив.

Алёша в это время вспоминал своё детство. Тетя Маша тогда взяла его, пятилетнего, в гости к своей сестре Гликерии. Было Рождество. Брат дяди Ивана прислал за ними тройку лошадей с бубенцами. Много народа забралось в сани! Малышей держали на руках, дети постарше стояли на ножках в проходе. Ехать было очень весело – одни пели, другие смеялись, третьи разговаривали. Мальчик не успел как следует насладиться поездкой, и вот уже доехали.

Девятилетняя Клава взяла за руки его и Толю, прошла с ними в дом, помогла раздеться, повела к другим детям в зал. Там стояла большая, вся в игрушках, новогодняя ёлка. Андрей не сводил с неё глаз, не слышал, что ему говорили. Начался праздник. Дети читали стихи, пели песни, танцевали, угадывали загадки. Андрей тоже угадал несколько, и Настя с улыбкой вручила ему длинные тоненькие разноцветные сосульки. Мальчик смотрел на них заворожено, пока Клава не объяснила, что они съедобные. Было очень вкусно.

После детей усадили за отдельный стол, возле ёлки, а взрослые ушли в другую комнату. С малышами теперь была не только Клава, но и Саша, Анастасия, Елизавета и Андрей. Все они Алёше ужасно нравились, ведь они разговаривали с ним на равных и слушали, что он говорил. Андрей катал всех по очереди вокруг ёлки на спине, а Алёшу даже два раза подряд. Уставших полусонных ребятишек одевали, вручали подарок и выводили во двор. Когда взрослые уселись в санях, Клава взяла Лешу на руки. Тут он увидел, что брат сел к отцу на место кучера и стал проситься к ним. Его стали отговаривать, мол, там холодно, он приготовился зареветь, но его подняли, пронесли надо всеми и усадили, где он хотел. Рядом присел тот, кто это все проделал. Алёша поднял голову – это было Андрей, который подмигнул ему и подвинулся как можно ближе, для тепла. Лошади, звеня колокольчиками, повезли гостей обратно. Алёша вспоминал всё это вслух и после сказал, ласково глядя на тётю:

– Знаешь, после этой поездки я понял – как хорошо, что у меня есть родные. Как здорово, что они знают о тебе, ты им нравишься, они всегда рады видеть тебя. Когда я рассказал родителям, где был и что видел, пытаясь удивить их, заинтересовать, мать равнодушно сказала, что Званцевым деньги девать некуда, грабят народ в своей церкви, и она больше не отпустит его с Машкой никуда. Я не понимаю, за что она с тобой так? До сего времени носит твои бусы и серьги, скатерти по праздникам стелет твои, да и весь коридор и половина комнат из той мебели, что она от тебя вывезла. Когда бабушка Таня к нам приезжала, она мать сильно ругала, всё говорила, что и дом ты помогла ей купить.

Тётя обняла племянника, уже немного пьяного:

– Не суди мать строго, милый Алёшенька, видно не совсем она плохая, раз смогла вырастить таких, как вы с Аней, настоящих людей. Все ей простится за любовь к вам, своим деткам, а я на её слова давно внимания не обращаю и не обижаюсь.