Ксюша Левина - Любимый (м)учитель

Хотя чего ей плакать? Она же любит, да, Егор Иванович?

И правда… радоваться должна! Они целовались. И круто целовались. Никогда ещё он так не сходил с ума, чтобы на ледяной лавочке, осенью час к ряду зажиматься с девчонкой и не мечтать уже уйти или с ней или без неё домой.

И почему не ушёл? Ну чем она хуже Ивановой? С Ивановой, ты, Егор Ианович, так не целовался.

Что? Сам не знаешь?

На свитере остался её длинный рыжий волос, Егор свернул его, намотав на палец. Скрутил и хотел было выбросить, но зачем-то оставил на столе. Ярко-рыжее колечко лежало на белой столешнице, странно выглядело. Красиво.

— Бред!

Увы, бред, никто не спорит.

Так почему она плачет? Или это стоны совсем иного рода? Не-ет, слишком она правильная!

Правильная? Да кто её знает! Она только что целовалась как… как самая развратная в мире девчонка!

Уверен? А может ей плохо? Может она поранилась? Порезалась? Ударилась? Простыла? Замёрзла?

Ну нет, ты же не пойдёшь, не перелезешь через низкий бортик всего-то в метр высотой, не войдёшь в её комнату через балконную дверь…

Нет! Нет… она просто ноет, потому что глупая! Она просто ноет. Это ерунда. Она ничего не ждёт.

Или ждёт тебя, Егор Иванович! Полуодетая… Ещё замёрзшая после целого часа на улице?

И он ушёл спать.

Глупый Егор.

Примечание:

*Ангел, стань человеком!

 Подыми меня, ангел, с колен.

 Тебе трепет сердечный неведом,

 Поцелуй меня в губы скорей.

"Ангел стань человеком" — ария Рязанова — "Юнона и Авось"



Вероника проснулась больная, невыспавшаяся и не дома.

Остаться у Веры было хорошей идеей, потому что мысль о Егоре спящем за стенкой мучила всю предыдущую ночь, а поцелуй их снился так часто, на повторе, что ещё и соседства она выдержать не могла.

В итоге это были уже вторые сутки без нормального сна, самочувствие жуткое, а сегодня первый “публичный зачёт”. Так что Вероника кое-как заправилась кофе, кое-как впихнула в себя кусочек хлеба "без всего" и поехала в ВУЗ уверенная, что сразу после зачёта сбежит. От недосыпа жутко болела голова, саднило виски, в глаза будто насыпали песок и всё вокруг мерцало и кружилось.

От подруг она сбежала сразу, едва увидела на их пути Иванову, потому спряталась в пустой аудитории неподалёку от лекционной и вцепилась в тетрадку с конспектом темы зачёта. Имена… города… буквы… что-то про Польшу. Что-то всё не то, мутит жутко и выпитый утром кофе с несчастной коркой хлеба — уже просился наружу. Роня зажала рот рукой и бросилась к туалетам, едва успев добежать, а оттуда вышла уже совсем синенькая, приятного небесного цвета, так гармонирующего с рыжими локонами.

Поплелась в лекционную и просто упала на своё место, спрятавшись за тетрадкой, в ожидании Егора Ивановича.

— Прости, но хочу быть поближе к подруге, да и моё место занято, — услышала Вероника голос Веры, сквозь толщу собственных мыслей и тут же открылась дверь, сердце её оборвалось и больно ударилось о пятки, забрызгав всё кровью.

Он выглядел свежим, живым, будто вампир высосавший только что всю кровь у жертвы. Или высосавший всю кровь позавчера на лавочке в тёмном парке и до сих пор полный сил и энергии.

— Э-м-м, — завыла Альбина Валикова, которой Вера отказалась уступить место рядом с местным умником Аполлоновым.

— Альбина, не мучьте ни себя, ни меня, ни народ! Идите на последнюю парту и лягте, поспите. Сон полезен для растущего организма необременённого важными делами, — голос Егора Ивановича был ядовит и насмешлив. В аудитории шутку оценили, а Роня испуганно застыла, чувствуя, что обескровленные щёки уже покалывает.

— Важ… — проблеяла было Валикова, но безуспешно.

Да с кем ты споришь… дура? — подумала Роня, цепляясь за эту мысль, чтобы думать о чём угодно, только не о двух расстёгнутых пуговках на шее историка. Там, в районе ключицы, был засос, прости господи. И откуда он, Роня хорошо знала. Нет, не какая-то посторонняя девица его оставила, а она сама, в минуту тишины, пока он не целовал, а только крепко обнимал давая возможность изучать собственное тело, гладить его и касаться, греться крепко прижавшись.

— Ну же, Альбина! Идите уже с глаз моих, сегодня звёздный час великой танцовщицы Соболевой! — на губах Егора Ивановича злобная усмешка, и Роне она, как нож по сердцу.

Он знал, что она увидит след на ключице, он оставил пуговки расстёгнутыми. Сознательно.

Где-то на пару рядов выше разрыдалась Иванова, но Роня даже головы не повернула, встала и пошла к доске.

Ей и невдомёк было, что Егор глаз не сводил с остекленевшей Рони, уставившейся в тетрадку, что не одна она увидела злосчастный засос, что у Ивановой глаза на месте и бедняга всё ещё страшно ревнует.

Иванова плакала, Роня пыталась отвечать.

Вытянула билет и поняла, что не то что смысл вопроса понять не может, она ни слова прочитать не в состоянии. Буквы просто рассыпались и не хотели собираться.

— А…а… — дважды она выдохнула, слишком громко, из-за участившегося дыхания.

— Я…

Егор смотрел пристально и нахмурившсь, он понимал, что что-то не так, но никак не мог это предотвратить.

— Екат… — перед глазами Вероники всё плыло, плыло… и бледность её уж очень сильно бросалась Егору в глаза, и он понимал, что не сдаст она зачёт, и что он не сможет спокойно перешагнуть через её бездыханное тело.

Он встал за секунду до её падения и она безболезненно приземлилась ему прямо в руки. Егор всех прогнал. Егор всех назвал олухами. Егор просто кивнул Нике Весёлкиной, которая сказала, что позвонит брату Соболевой. Егор остался с Роней наедине.

Ледяные руки, так и просились, чтобы он их согрел, сам не думая, что делает, сжал их, поцеловал пальцы.

— Дура… я же не расстреливать вызвал… — шепнул зачем-то Егор, снял с себя пиджак и укутал мелкую заразу в него.

Достал бутылку воды, побрызгал на лицо, зачем-то в лоб поцеловал, зачем-то обнял. Коснулся кончика её носа и прижался щекой к её макушке, а услышав шаги в коридоре уложил на стол Веронику, которая одновременно с этим заворочилась, приходя в себя.

Егор и не думал, что просидел без действий с Соболевой на руках, достаточно, чтобы приехал её брат. Влад смерил Егора странным взглядом, достал из сумки танометр, градуник и прямо как есть на столе, стал изучать сестру с совершенно холодным выражением лица, будто пациентку.

— Переволновалась? — решился спросить Егор, а Влад кивнул. — Пиджак оставьте, там холодно и она… холодная вся. Я её куртку из гардероба заберу, занесу вам.

Влад поднял на Егора полные недоверия глаза, а потом коротко кивнул, пошарился у сестры в сумочке и отдал соседу номерок из гардероба.

— У меня вечером смена в больнице, но парни должны быть дома. Отдадите им. Думаю, что она будет спать. Ей… не спится в последнее время.

И ушёл.

А Егор остался стоять столбом и смотреть вслед человеку, уносящему Соболеву.

Она плакала вчера, а тебе, Егор Иванович, её слёзы не нужны, да?

Тогда почему ты так напряжённо уставился в одну точку? Почему так тянет… поехать домой, где за стенкой, на расстоянии метровой перегородки будет лежать эта Веlьма?

Примечание:

*Я знаю, чем скорей уедешь ты,

 тем мы скорее вечно будем вместе.

 Как не хочу, чтоб уезжал,

 как я хочу, чтоб ты скорей уехал,

 Возьми меня, возлюбленный, с собой.

 Я буду тебе парусом в дороге.

 Я буду сердцем бури предвещать,

 Мне кажется, что я тебя теряю…

"Ты меня на рассвете разбудишь" — "Юнона и Авось"

Егор Иванович Волков стоял на балконе, вцепившись в короткую перегородку, и смотрел на открытую дверь комнаты Вероники Соболевой.

Балкон их был странным произведением искусства, даже необычным. И о том, кто живёт за стенкой, Егор только чудом не узнал. Будучи открытым, он имел ту самую метровую перегородку. Перешагни — и уже у соседей, но перед заключением договора застройщик поинтересовался, не надо ли балкон остеклить? Остеклите, будьте любезны. И так же ответила семья Соболевых. И вышло что у них на две квартиры практически общая площадь. Глупо конечно, потому никто туда не выходил, пользуясь двумя лоджиями на другой стороне квартиры, а вот у Егора балкон был один! И ему выбирать не приходилось.

То что сейчас пользуясь глупостью застройщика, Егор мог запросто перекинуть обе ноги через перегородку, сделать два шага и открыть балконную дверь — было чудом и подарком судьбы.

Но!

Зачем?

Она пострадала из-за тебя, Егор Иванович!

Бред! Это её жизнь и её здоровье.

Ты хочешь туда. Она волнует тебя…

Ни капельки не волнует. Просто девчонка. Я с ней целовался дважды, это всё, что нас связывает.

У неё твой пиджак.

На здоровье.

Ты хочешь войти и посмотреть как она… увидеть, как она спит. В чём она спит. Под одеялом ли. Где стоит её кровать.

Мне это не интересно. У меня другие дела!

Нет дел.

Есть.

Нет!

Есть!

Ну же… одним глазком посмотри…

Только одним?

Да, да! Только одним. Просто по-смот-ри…

Он перекинул ноги через перегородку и выматерившись про себя, спрыгнул на чужой балкон. Дверь открыта, как всегда. Шторка спокойна, потому что форточка закрыта. У Егора отчего-то голова закружилась, он коснулся шторки и отодвинул её.

Комната, как комната… Пушистый ковёр, белый комод, письменный стол. Светлые обои и кровать у стенки, его кровать стояла так же по другую сторону.

Девчонка спала укрывшись одеялом и кремовым пушистым пледом сверху, но при этом одну ногу высунула наружу, а руку уронила и теперь пальцы касались пола.

Затечёт рука-то, — подумал Егор и сделал шаг. Пальцы утонули в пушистом ковре.

На стуле остался висеть его пиджак, посмотрев на это, Егор почему-то решил, что от него телепрь пахнет Вероникой.

Сел рядом с ней, поднял её руку и сжал пальцы. Она тут же сжала в ответ, на губах Егора появилась улыбка от этого. Мило так, это очень всё мило. Он потянулся и поцеловал замёрзшие пальцы.

Затекла видимо. Дура, она и во сне дура! — и сжал её руку в своих, погрел дыханием, а потом поднял плед и укрыл девчонку по самый нос. Рыжие волосы красиво разметались по кремовому пледу… и так тепло от неё, как будто она раскалённая печка в ледяном доме.

Не стал сдерживаться. Горит сарай, гори и хата. А чего? Ну уже пришёл, почему бы и не… погладить круглую очаровательно-хомячью щёку. И как могут быть такие щёки у худышки? Танцовщицы же ничего не жрут!

Она завозилась, подалась ближе и прижалась у его руке щекой, как собака.

Ляг рядом с ней, полежи. Просто минутку, ты очень хочешь, у тебя всё тело сводит от желания узнать как это… лежать с этой противной девчонкой рядом!

Нет! Это чушь и дичь!

Ну одну минуту… когда ещё она будет спать и не знать о тебе? Попробуй… Ты же хочешь!

Ничего я не хочу!

Ну мне-то не ври! Ляг. На минутку. Просто обними её… она так замёрзла!

Нет!

Она такая тёплая, такая мягкая. Знаешь, какая она на самом деле?

И знать не хочу.

И стоило так подумать, как Егор наклонился и поцеловал эту круглую щёку, на которой теперь горел болезненный температурный румянец, вместо бледной синевы.

И так это было тепло, так нежно, что осторожно лёг ей за спину поверх одеяла, протянул руку, чтобы обнять поперёк живота и она тут подстроилась, будто влилась в него, срослась с ним, не просто прижалась к нему, а естественно подошла, как деталька лего. Вероника уже через минуту оказалась как-то вся в нём, на нём, им. Её голова оказалась на его руке, её замёрзшая ступня прижата к его ногам, её ладони обнимающие его руку. Всё так как-то сложилось, что он сам этого не понял, просто глаза сами собой стали закрываться.