Ксюша Левина - Любимый (м)учитель

— Ты — ведьма, — не то подумал, не то шепнул он.

И правда… он же не хотел идти, а уж тем более не хотел ложиться рядом. И вот лежит, обнимает, а она такая маленькая, милая. Тёплый мышонок, разомлевший и крепко спящий. Егор почувствовал, что проваливается в сон. А ещё, что наблюдать за Вероникой интересно.

Это оттого, что она молчит.

Решил он и коснулся губами её макушки, её виска и её щеки. Вероника завозилась во сне снова, подставляясь под поцелуи, а потом развернулась к нему, обняла, закинула ногу, уткнулась носом в его грудь и через пару мгновений он понял, что уже не в силах проснуться.

Егор уснул.

* * *

А Веронике снился волшебный сон… Ни с чем не сравнимый, красивый. Ей казалось, в бреду и температурной лихорадке, что он к ней пришёл. Что погладил по щеке, поцеловал, лёг рядом и обнял. Что был нежен и ласков, обнимал всю ночь и берёг неспокойный болезненный сон.

Вероника верила, что этого не было, пока не увидела, что пиджака нет.

— Ты куртку забрал? — спросила она утром, потягиваясь. Влад вернулся со смены и завтракал, а парни сонно бродили без особой цели, хотя должны были готовить еду для сестры.

— Он сам принёс, — ответил Влад.

— А пиджак отдал ему?

— А, блин, нет. Я на смену торопился. Надо отдать.

— Я… оставлю на перегородке, — кивнула и села пить кофе, не сдержав широченную улыбку.

— Ты чего?

— Ничего, просто хорошо проснуться почти здоровой! — она посмотрела на Влада так невинно, что он тут же заподозрил неладное.

— Смотри у меня!

— Смотрю, — кивнула и прислушалась. За стенкой ходили. А потом звонок в дверь.

— Мама-Ирина! — воскликнул Константин провожая в квартиру женщину. От неё пахло свежей выпечкой, в руках держала поднос со слойками, которые тут же забрали близнецы.

— А я тут это, слышала Вероничка нездорова? Вот, принесла! — улыбнулась мама-Ирина. — Я ж у Сашки была с Глебом, там ребятни тьма, устала. Вернулась к сыну! Как больная поживает?

— Хорошо, — выдохнула Роня, с восхищение глядя на добрейшую женщину, и уже грея руку, об обжигающую слойку.

— Кушай-кушай! — посоветовала мама-Ирина.

Снова раздался звонок в дверь.

— А это ещё кто? — слишком уж нелюбезно поинтересовался Влад.

— А, Лёвушка, наверное, я его у Игнатовых прихватила, он меня и довёз! Да! Он! — кивнула она на Льва, который с широченной улыбкой, цветами и апельсинами стоял в дверях кухни.

— Я слышал, что ты заболела! — воскликнул Лев и бросился целовать щёки Рони.

Выгрузил на стол апельсины, сам поставил чайник, поинтересовался можно ли сварить кофе.

— Люблю гостей, которые приходят с едой! — объявил Валера и протянул руку Льву. — Очень рад, дорогой друг! Валерий, это Константин! Влад тут ещё есть и вот, мама-Ирина. Но кофе тогда сам делай, коль назвался груздем! Ну и друзья у тебя, сеструндия! Мне нрав.

— Мне тоже! — кивнул Константин. — Особенно мама-Ирина. Всё, семейство, все завтракать!

И брат по-свойски похлопал великана-Льва по плечу.

Примечание:

Ты меня на рассвете разбудишь,

 Проводить необутая выйдешь.

 Ты меня никогда не забудешь

 Ты меня никогда не увидишь…

 Заслонивши тебя от простуды

 Я подумаю, Боже Всевышний!…

"Ты меня никогда не забудешь" — "Юнона и Авось"



Лев настойчиво желал выздоровления и обещался зайти на днях проведать… А Вероника мечтала вернуться к себе! Пиджак был! Она точно знала, и его не стало. Значит… он был тут.

Мама-Ирина уехала вместе со Львом, сказала, что как-то приболел и спит её сыночек, не хочет ходить там потому помчит к ещё не навещённой тётушке. Влад спать ушёл. Константин с Валерой на учёбу. А у Рони постельный режим.

Она встала на кровать и зачем-то приложила руку к стене.

Там?

Наверное…

Был тут?

Кто же знает…

Она сорвалась с места и стала обшаривать одеяло, простыню. Хоть какие-то следы Егора Ивановича, кроме фантомных ощущений от его прикосновений. У Вероники ответов не было, но ощущения и предчувствие же считается?

Ну коне-ечно, Вероника! Считается-считается! Ищи следы… поможет!

Она перерыла всё что могла и добралась-таки до балкона.

Её — нежилой. Его — почти благоустроенный.

Вероника стала открывать дверь, когда начали топить и в комнате поднялась жуткая жара, до этого они с братьями решили, что ничего хорошего не выйдет из столь тесного знакомства с соседями и отложили вариант открытия балкона до времён, когда на перегородку появятся деньги.

Роня осмотрелась. Казалось, она вообще тут впервые, почему-то решила для себя, что это — не её территория и всё. Ни шагу за пределы комнаты — только открыть на проветривание или настежь дверь — не больше.

Раздался цокот и лохматая неблагородная морда Николая появилась из двери соседней квартиры.

— Здрасьте, — кивнула Роня.

Николай ограничился ответным кивком, а потом подошёл ближе и поставил лапы на перегородку.

Роня протянула руку и осторожно коснулась одной лапоньки. Николай это понял, как приглашение и решил, что тут уместно рукопожатие.

— Какой вы умница, — шепнула Роня, вставая на колени, чтобы оказаться на одном уровне с лицом Николая, а у этого пса совершенно точно была не морда.

— Как ваши дела? — спросила она, а Николай ткнулся носом в её щёку.

— Николай… Николя! Можно я буду звать вас Николя? — Николай снова ткнулся носом в щёку Рони, а потом взял и всей своей тушей перепрыгнул через бортик.

Хозяйка квартиры ему тут же стала неинтересна и он уверенно зашагал прямо в комнату.

— Стойте! Николя, вас же непременно хватятся! — воскликнула Роня, но Императору это было по-барабану, он спокойно и невозмутимо шёл по делам. Обнюхал всё, поискал на кухне миски для еды, но увы, в этом дворце собак не кормили по-человечески, всё не как у людей, ей богу!

Тяжко вздохнув Император Российский завалился на бок, и подложив лапоньки под голову, уснул прямо посреди кухни на пушистом коврике.

— Какой вы бесцеремонный, — улыбнулась Роня, при этом на душе было неспокойно.

Он потеряет свою собаку… И будет переживать.

Вероника пошла в комнату и быстро написала на стикере:

Ваша собака у меня! Спит на коврике, на кухне!

Вероника

А потом без лишних раздумий вышла на балкон и перелезла через перегородку.

Войти в комнату было не страшно. Страшно было не удовлетворить своё любопытство и остаться в неведении. Ей было ужасно интересно как он живёт.

На балкон выходило две двери. Одна из гостиной, вторая из спальни. Дальняя дверь в гостиную оказалась закрыта, а вот ближайшая, в спальню — открыта, оттуда пришёл Император Николай, чтобы захватить Ронину квартиру.

Вспомнилось что-то про Польшу…

Но Польша осталась во “вчера”, а между “вчера” и “сейчас” прошла целая таинственная ночь, после которой Роня проснулась такой спокойной и почти здоровой.

На самом деле Влад нашёл у сестры температуру, но сейчас она будто и прошла. По крайней мере, держалась на том уровне что позволяет беспрепятственно скакать по балконам в октябре-месяце.

Вероника приблизилась и сделала уверенный шаг за порог. Тёмная комната, мягкая, деревянная. На стене дерево, на полу дерево. Стол старинный, обшарпанный. Рядом с ним древнее кресло, широкое. Даже жуткий торшер имелся, и книжные полки… другой мир.

— Мастер, — шепнула Роня, вспоминая “Мастера и Маргариту”. Так она представляла себе подвал в Арбатском переулке.

И почему до этого казалось, что Егор Иванович живёт в современных светлых апартаментах, как герой мелодрамы? Даже зная, что квартиры их должны быть примерно похожи, виделось Роне, что у него тут чуть ли не плазмы из потолка и окна панорамные с видом на Нью-Йорк… И пусть за окном вполне себе Россия, но дерево в новостройке?

Торшер?

Письменный стол? Не компьютерный даже…

Куча странных вещичек, не сувениров. Вазочка крохотная для цветов, ландышей бы туда. И плед вязаный на кресле. И при полном ощущении, что этой обстановке миллион лет… запах новой штукатурки и краски.

Если бы Роня прошла вглубь квартиры, она бы непременно увидела, что это единственная обжитая комната. Гостиная и кухня представляли совершенно другую картину: серые, чистые, абсолютно девственные стены и минимум мебели. Егору это нравилось… Егор не хотел делать ремонт где-то ещё.

Он тоже представлял себе, что входя в комнату попадает в подвальчик в Арбатском переулке.

Егор спал тут же, на кровати придвинутой к стене у которой и она сама спала. Спал свесив руку, спал на животе и его красивое лицо казалось милым, а поза беззащитной. С него свалилось одеяло и Вероника его поправила. А потом решила оставить стикер на видном месте, на столе, да там и осталась.

История

Значилось на тетрадке. Самой обычной в сорок восемь листиков.

Для таких, как Соболева

Было написано ниже, размашисто и нервно. Для неё. История для неё, для таких как она. И сверху тонкое колечко из ярко-рыжих волос. Сердце забилось чаще, даже как-то больновато стало. И удушливо. Разом вернулась температура.

Прикоснуться к тетрадке Роня не решилась, отступила на пару шагов, спиной вперёд, и тут же оказалась прижата к горячей после сна груди, обхвачена горячими руками, обожжена горячим дыханием.

— Я не читала. Я стикер принесла, — выдохнула она, но её никто не ругал.

Её просто держали очень крепко, и хоть страшно было до жути, не наслаждаться моментом было просто невозможно. Она в руках, которые узнает из тысячи, они держат — даже если для того, чтобы придушить. И пока Егор Иванович молчит ей не будет повода сбегать. Вмиг стало казаться, что её температура, всё же выше, и он не то это почувствовал, не то поддался желанию странному и мимолётному, но обнял Роню крепче. Даже прижался подбородком к её макушке.

Если бы Вероника могла сейчас посмотреть на него, то непременно увидела бы прикрытые глаза, спокойствие на лице и совершенную невозмутимость. Таким она Егора не видела и не знала, и боялась зря, но откуда ей было знать. Разве только найти его отражение в стекле висящей на стене фотографии… но это не слишком очевидно и она ничего искать не стала.

Егор держал её вечность, пока от волнения ей не стало тяжело стоять, а почувствовав как девчонка кренится на бок, он отошёл к кровати и сел на неё. Роню посадил рядом, облокотился о колени и замолчал.

Все её навестили сегодня, а он — нет.

И не станет.

Она сама придёт, так он подумал, когда провожал за порог мать, и нисколько не ошибся. Он ждал её, и уснул в ожидании. Он сказался больным, потому что хотел не выходить из дома. И хотел, чтобы все ушли. Чтобы Лев ушёл. Хотел остаться в одиночестве и дать "звезде" шанс снова прочитать его мысли, если она такая умная.

Егору казалось, что Веронику Соболеву он знает как облупленную. И не пришёл бы к ней Николай — она нашла бы повод. И вот сидит рядом, крутит в руках стикер, который так и не прилепила к столу. Такая же, какой он оставил её ночью. Растрепанная, в майке и шортах. Слишком обнажённая для похода в гости к соседу, слишком одетая для сна.

Она поняла?

Не факт.

Но пиджак!..

Ты сам его забрал… значит хотел, чтобы поняла!

Когда он к ней повернулся, Роня испуганно повела подбородком, будто хотела посмотреть на него, но не решилась.

— Я уеду на пару дней, — Егор почесал бровь и уронил руки обратно на колени. — Маме надоели эти гастроли. Отвезу её домой. Николая нужно покормить.

Роня кивнула.

— Я оставлю дверь открытой.

Роня кивнула.

— Еда на кухне. Поводок… он покажет.

Роня кивнула дважды. И её молчание Егору не нравилось просто категорически! Он мечтал проснуться и услышать её голос, чтобы убедиться снова, что им не будут сказаны какие-то гениальные слова! Чтобы стать трезвым и вернуть себе ясный ум.

— Скажи уже что-нибудь! — голос стал твёрже и звонче, прокатился по комнате, как острый дротик, отскочил от стен и вернулся чтобы ударить Роню прямо в лоб.

Она отстранилась, отвернулась и выдохнула.