Город засыпал, долго прятался в комнате остывающими лучиками. Терялся в ковре и занавесках, таял и превращался в промозглую серую мглу. За окном город каменел и гас, а в комнатке на чердаке “Генеральской дачи” было тепло, почти по-летнему. Вероника ждала, когда Егор расставит точки над “И”, а Егор ждал, когда же она уже скажет, что устала и всё за эти дни передумала.

Но у них не выходило закончить бесконечный вязкий разговор. Он прерывался снова и снова, потому что они так и не разомкнули рук.

Как всё было понятно, когда была ярость. Когда Егор Иванович не мог себя держать в руках, а Вероника Соболева от его агрессии рассыпалась на частицы и боялась спросить, что же дальше.

Как всё было понятно тогда, в закутке кафешки, в парке на лавочке, в его тёмной спальне, в его кровати. Сколько раз в его кровати она молчала и не задавала вопросов, просто жила секундой.

И вот они говорят, а толку нет. Слышат друг друга как никогда хорошо, а ясности никакой.

И Веронике казалось, что даже целовать его теперь не стоит.

А Егору казалось, что с их последнего поцелуя прошла целая вечность, и мечтал его украсть.

Потому они ходили по кругу, где она почти была готова сдаться, а он боролся за то, что ему принадлежало с остервенением и жадностью.

— Можем ли мы с вами остаться наедине?

— Я сдал квартиру, — Егор поймал Веронику, которая наблюдала за закатом из маленького чердачного окошка, и крепко обнял, оставляя на её тонкой шее невесомые поцелуи.

Он впервые был зависим от нежностей, которые хотел раздавать сам и без ограничений.

— Зачем? А как же ваша комната…

— Сдал квартиру — повесив замок на комнату. Выручил друзей. За это они мне оказали услугу. Как-то всё удачно сложилось.

— Вы хотели быть подальше от меня?

— Да, — честно ответил Егор. — Я до последнего надеялся, что дело только в том, что ты за стенкой. И я за стенкой. Что и тебе и мне нужно просто ненадолго остыть. Что всё это флёр “от ненависти до любви”. Не важно, ладно. Когда твой брат приходил ко мне разбираться за твою драку, я хотел тебя увести и побыть наедине. А привёз сюда… По дороге решил, что нельзя и дальше тебя ко мне привязывать, когда понял, что даже неодобрение брата тебя не волнует. А теперь вот что. Я тебя сейчас увезу. Хорошо?

— Как?.. Ночь же уже.

— Не страшно. Пошли.

* * *

Веронике казалось, что Егор её похитил.

Как принц на белом коне, которого обещают сказки. Или даже дракон, на которого остаётся только возлагать надежды, что он на самом деле принц. Он же должен прийти, протянуть руку и позвать за собой. И будь ты хоть кем. Хоть принцессой, хоть простой девушкой.

Веронике казалось, что её похитили, и ночью везут далеко-далеко, обещая хижину, а не дворец. И она, принцесса, едет одурманенная и заколдованная. Уверенная, что стоит только поцеловать дракона и вот он принц! Как заказывали. И конь тут же, прилагается.

Веронике казалось, что это похищение — самое романтичное, что с ней происходило, и она даже отказалась от музыки, чтобы сохранить момент чистым и правильным, не создавать якорей и не вздрагивать потом всякий раз от удачно подошедших друг другу нот.

— Зачем вы увозите меня? — спросила она, когда пригород остался далеко позади.

— Ты же хотела, — улыбнулся он. — Но вообще мне просто не сиделось на месте. Не ищи скрытых смыслов.

— Мы… вместе? — честный вопрос требовал честного ответа.

Егор недолго думал, но всё-таки эти несколько секунд провисели в машине, и их будто кто-то отсчитывал метрономом.

— Ты хочешь это как-то назвать? — наконец проговорил он. В машину будто прорвался ледяной ветер.

— Это выше ваших сил?

— Нет. Я просто не знаю как. У меня никогда не поворачивался язык говорить кому-то “девушка”, а для тебя мне это кажется и вообще неподходящим. Говорить, что ты моя… — он покачал головой. — Давай пока говорить просто, что ты — моя. А там будет видно.

Вероника кивнула.


Примечание:

Ты — мое дыхание,

 Утро мое ты раннее.

 Ты и солнце жгучее

 И дожди.

 Всю себя измучаю,

 Стану я самой лучшею,

 По такому случаю

 Ты подожди.

 По такому случаю

 Ты подожди.

"Ты моё дыхание" — А. Якушева

=Закрыв глаза, счастливо улыбался…

Они добрались до места минут через пятнадцать, после того, как стали ясны их роли, и всё это время оба не могли перестать слышать эти слова. “Ты — моя!”

Простая фраза, но она волной о камень, билась о их уши. Снова и снова накатывала, отступая лишь ненадолго ради краткого отдыха.

Ночь была гуще за городом, воздух как черничное варенье, насыщенно-чёрный. Дачный посёлок совершенно пуст. Беден и непривлекателен.

Это было то самое место, которое представляешь себе, когда видишь уставшую грязную женщину в маршрутке, или нагруженную вилами и лопатами “Шестёрку”, которая мчит за город в субботу в шесть утра.

Дача не от слова шашлыки, а от слова “прополка”.

— И это дача Льва?.. — шепнула Роня, глядя по сторонам. — Вы вообще видели, что покупали?..

— Я мало того что видел, я её с руками и ногами отрывал.

— Зачем?..

— Не нравится? — удивился Егор и пошёл прямиком к остаткам калитки.

И несмотря на то, что забора ни справа, ни слева не имелось, всё равно распахнул перед Вероникой косую деревянную дверцу.

На участке явно когда-то кто-то что-то садил. Имелись и три ветвистые яблони, сейчас облысевшие. Землю под ними устилал плотный ковёр промёрзшей листвы. Вдоль практически полностью отсутствующего забора кусты малины, всюду высохшая трава. И покосившиеся сараи, и основа недостроенной бани, и маленький серый домик, обветшавший настолько, что страшно смотреть.

Это видим мы, а для Вероники всё было просто серым, замороженно-искрящимся и таинственным, как древний сад из старинного фильма.

Она смело шла по тропинкам, которые практически не угадывались в темноте и запустении, смотрела по сторонам и глубоко дышала, наслаждаясь остро-пряным запахом не городской осени.

— Не знаю. Не понимаю. У меня не было дачи, но так я себе это представляла в страшных снах о поездках “на картошку”. А что в доме?

— Да я бы знал… надеюсь не бомжи.

Они нашли под половицей ключ и открыли навесной бесполезный замок. Изнутри домик выглядел не так плохо, особенно в свете телефонных фонариков. Его даже поделили на комнаты, используя вместо перегородок старые двери. Стёкла в них запылились, закоптились, но смотрелось весьма неплохо.

— Покрасить бы всё тут и отмыть. Представьте как бы стало симпатично.

Стены в домике были ровные, а потолки на удивление высокие. Будто когда-то планировалось соорудить второй этаж, но планы так и остались планами. Зато под потолком теперь имелся обрубок перекрытия, на который даже вела хилая лестница. По центру гордо высилась на свои полтора метра крохотная печка.

— Ты когда-нибудь таким занималась? Это же кошмар!

— Что вы… это интересно. Представьте — этот домик может быть живым. В нём может быть уютно… Он такой маленький и странный.

— Это дача, Вероника. Она и должна быть мательной и странной! Тут вёдра хранят и лопаты…

Егор открыл дверку печки и скептически туда заглянул.

— Такое ощущение, что кто-то очень культурный всё-таки ходит сюда и потом возвращает на место замок… потому что печку, явно, топят.

Он вышел, оставив Веронику одну, в компании фонарика. Не будучи трусихой, она смело прошла по пыльному полу, чтобы достать из угла веник и начать подметать. К тому моменту, как Егор вернулся с охапкой веток и тремя поленьями, она смела всю грязь к выходу, а телефон закрепила так, что он освещал приличный участок комнаты.

— Держи, — Егор протянул пакет. — Я всё-таки готовился к поездке. Там заряженный фонарь и несколько свечей. Всё что нашёл у Игнатовых.

— Откуда вы знали, что тут света нет?

— Осенью садоводства его отключают, дурында…

Нашлись и спички, и несколько старых стопок в стенном шкафчике, из которых вышли прекрасные подсвечники. А когда в печке затрещали дрова и немного проветрилось от открытых форточек помещение, стало даже уютно.

— Блин… это так круто, что если начну говорить, вы решите, что притворяюсь, — шепнула Роня, опасаясь говорить громко и спугнуть магию “дачных духов”.

— Говори, — Егор подтащил к печке два стула, которые они в четыре руки хорошенько протёрли от жуткой грязи, и накрыли двумя старыми одеялами, которые пожертвовали Игнатовы.

— Да я всё… здорово тут. Меня от заброшек всяких просто… торкает!

— Прямо-таки торкает? — Егор протянул к ней руки и усадил рядом с собой на стул.

— А что мы будем есть? — спросила она, пряча нос в вороте его рубашки и глубоко вдыхая знакомый запах.

— Ничего.

— А пить?

— Ничего, — он отвечал буднично, будто в этом нет ничего странного.

— Мы же тогда умрём?

— А ты хочешь тут остаться навсегда? — он засмеялся и Вероника поёжилась. Ей от этого звука захотелось слишком уж во многом признаться и многое потом сделать.

— Хочу… это как будто ваша комната, которую выстригли из квартиры и поместили в лес. Выйдем отсюда — и там будет лес волшебный. С эльфами и всё такое…


— Вот вроде кажется, что ты взрослый человек, способный послать куда угодно Иванову, и тут же выдаёшь чепуху про лес и эльфов, — руки Егора сжались сильнее.

А Вероника задумалась… ещё утром она проснулась уверенная, что всё плохо, а теперь всё…

— Слишком хорошо. Вы… мы ещё утром были друг другу… — она отстранилась и заглянула ему в глаза. — Вы уверены?

— Тебе страшно? — он склонил голову на бок и даже нахмурился.


Сейчас уйдёт. Скажет, что устала и уйдёт.

Ей некуда идти, дурак!

Пешком пойдёт… от меня уйдёт. Заставит отвезти домой.

Ну зря ты, чтоли завёз её в глушь? Скажи ей всё! Давай же!


И Егор не дал ей договорить. Жестом попросил подождать, и стал собираться с силами. Он до сих пор ещё её не смог поцеловать. Она так и осталась для него недосягаемой. А ещё, он до сих пор не успел ей сказать в лицо, что чувствует. И казалось, что сейчас самый нужный момент, но сил не хватало.

— Я тебя поцелую, окей? Не дёргайся только! — предупредил он, приблизился и очень легко коснулся её губ.

Очень медленно, очень осторожно. Так что она не отпрянула и не испугалась, это было естественно, как дышать… целоваться с ним. Целоваться с ней.

И оба не знали о том, что другой жмурится и дольно сжимает руки в кулаки, чуть не прокалывая кожу ногтями, так сильно хотелось вцепиться друг в друга и до мяса растерзать.

Оторвавшись на секунду он перевёл дыхание, снова попросил тишины, а потом с новой силой прижался к её губам.

И ещё раз, и ещё раз.

Отрывисто и поверхностно, будто боясь зайти дальше, он целовал её пока не набросился по-волчьи, так как обожал это делать, выбивая дух и заодно лишая голову мыслей. А когда Вероника всё-таки застонала в ответ, придвигаясь ближе, протрезвел и отстранился.

— Так. Это подождёт, а то мы не остановимся! — предупредил он и самолично пересадил перебравшуюся к нему на колени Соболеву, обратно на стул.

— Ч-что? — пьяно спросила она.

— Ничего! Молчи и слушай, — он даже шею размял, выигрывая себе пару секунд времени, а потом кивнул и начал.

— Так. Я должен признаться, — она на это кивнула, немного даже испугавшись серьёзного тона. — Я… блин, фраза такая идиотская, её будто миллион человек обсосало. В общем, я тебя… ну как бы да. Любовь… — растеряв всю серьёзность он мотнул головой и уставился на Веронику так, что она отпрянула.

— Вы меня пугаете, — честно призналась она.

— М-м… ага… — кивнул Егор. — Короче ты поняла?

— Ну… вы пытались мне в любви признаться? — с осторожностью сапёра уточнила она.

— А на что это похоже? — съязвил он в ответ.

— На “чё попало”…

— Сама ты “чё попало”! Слово-то какое… — он встал с места и сделал пару решительных шагов.

А Вероника, испугавшись, что он уйдёт всочила следом и спикировала на него со стула, повиснув на шее.

Она прижималась грудью к его спине и крепко обнимала, обхватив и руками и ногами. А он стоял опустив голову и не мог не улыбаться. И знал, что она не увидит, а всё равно прятался.