Комната отражала его умонастроения и интересы. Это было вместилище самой точной информации, которое содержалось в образцовом порядке. Она напоминала кабинет исключительно методичного и аккуратного ученого, у которого все под рукой для самого тщательного и неукоснительного исследования. Аккуратный небольшой книжный шкаф почти весь был занят справочниками.

Было здесь и несколько произведений – наиболее знаменитых – современной литературы.

Один угол был занят поставленными одна на другую металлическими коробками, что несколько напоминало о конторе юриста, но на этих коробках не было алфавитного указателя, только скромные цифры. Этого, однако, было достаточно, чтобы Фонс знал точно, где что искать. Факты раз навсегда запечатлелись в книге его памяти.

– Наверное, мистер Фонс, у вас очень быстро накапливаются бумаги, – заметил Холдейн.

– Накапливались бы, если бы я им позволил, но я им этого не позволяю. Когда дело решено или передано мной в другие руки, я возвращаю все письма и документы, что накопились у меня, и сжигаю историю дела, которую вел сам.

– Значит, вы ничего не оставляете для будущих мемуаров?

– Все остается здесь, сэр, – отрывисто сказал сыщик и постучал по своему массивному лбу, – и однажды, да, однажды, сэр, я смогу поведать читающему миру то, что иногда правда страннее вымысла и даже более волнует. Но я должен быть начеку, говоря о литературе с автором «Мэри Дин».

Холдейн удивленно воззрился на Фонса и уже готов был отнести его замечание на счет самонадеянности собеседника, но, взглянув на его великолепно вылепленную голову и сверкающие умом глаза, подумал, что сыщик и писатель оба в равной мере занимаются интеллектуальной работой, и что в области мозговой деятельности этот человек из Скотланд-Ярда даст ему несколько очков вперед.

Фонс заметил этот взгляд и спокойно улыбнулся.

– Это расплата за знаменитость, мистер Холдейн, восхищение нижестоящих. Ваша книга, что у меня на полке, одна из самых моих любимых.

И Фонс указал на полку, где Холдейн увидел скромный темнозеленый переплет своего единственного романа, поместившегося между «Эсмондом»[27] и «Женщиной в белом».[28]

– А теперь к делу, сэр, и сначала позвольте сказать, что я рад видеть друга леди Перивейл.

– Благодарю, мистер Фонс. Но вы не должны думать, что меня прислала к вам сама леди Перивейл. Она даже не знает о моем намерении повидаться с вами, и я должен вас просить не упоминать о моем визите. Я узнал о предпринимаемых вами усилиях от ее приятельницы, а не от нее самой и пришел посоветоваться с вами о деле, не имеющем прямого отношения к тому, что произошло.

– Хорошо, сэр, я к вашим услугам.

– Мистер Фонс, буду с вами совершенно откровенен. Полагаю, что джентльмена вашей профессии можно рассматривать как исповедника и что все, о чем мы здесь говорим, останется строжайшей тайной.

– Без сомнения.

– Следовательно, я сразу же могу сказать, что леди Перивейл – женщина, которой я восхищаюсь, которую уважаю более, чем какую-либо другую, и что самая моя честолюбивая мечта – завоевать ее руку и сердце.

– Полагаю, оно очень естественно, это ваше стремление, сэр. Оно сделало бы честь любому джентльмену, который, располагая свободой выбора, имеет счастье быть знакомым с леди Перивейл, – ответил Фонс с энтузиазмом.

– Мне кое-что известно о предках полковника Рэннока, я встречал его в обществе, хотя никогда не был с ним в дружеских отношениях. Когда я услышал о скандальной истории, бросающей тень на леди Перивейл, меня осенило, что я могу сделать в ее интересах: найти Рэннока и потребовать опровергнуть напраслину, порочащую ее имя.

– Очень трудная задача для него, сэр, даже если бы он захотел это сделать.

– Полагаю, что если бы этот человек мог чувствовать, то нашелся бы и способ заставить его действовать. У меня самое плохое мнение о полковнике Рэнноке, но у людей подобной репутации всегда есть уязвимое место, и, думаю, я сумел бы вынудить его объяснить свои поступки.

– Боюсь, сэр, это слишком твердый орешек. Броненосец в человеческом облике.

– Но прежде всего его надо найти. Говорили, что он отправился в Скалистые горы, и я собирался последовать за ним, но подобная экспедиция теперь, кажется, не нужна. Я узнал, что он квартирует в Олбэни, но, наведя справки, узнал также, что в марте он отказался от комнат, продал аренду и мебель, а его настоящий адрес, если он в Лондоне, неизвестен. И…

– И тогда, насколько я понимаю, вы, сэр, не имея профессионального опыта в подобных поисках, прекратили их?

– Нет, я так легко не сдался. И думаю, Фонс, что ваша профессия таит в себе нечто притягательное для каждого. Всему человечеству со времен каменного века свойствен охотничий инстинкт. После множества хлопот я нашел последнего слугу Рэннока. Умный тип, теперь он работает маркером в биллиардном зале «Сан-Суси», и от него я узнал, что Рэннок отправился не в Скалистые горы, а собирался уехать на Клондайк. И отбыл в Нью-Йорк на американском лайнере в конце марта, взяв деньги, вырученные за аренду и мебель, и в Сан-Франциско должен был присоединиться к двум своим товарищам по путешествию. Слуга дал мне их имена. Все вместе они должны были проследовать в Ванкувер. Рэннок говорил, что сразу же по приезде в Нью-Йорк он напишет слуге относительно некоторых деликатных проблем. И что если ему повезет на золотых приисках, то станет посылать деньги на выплату определенных сумм, а также, задним числом, и в счет жалованья слуге, которое задолжал. Все эти договоренности не представляли для меня интереса, и я знаю лишь то, что он счел нужным мне рассказать.

Однако есть один неопровержимый факт: слуга ни разу и ни в каком виде не получал известия со времени отъезда хозяина и чувствует довольно большое беспокойство. Он написал агенту в Сан-Франциско на адрес, который ему оставил Рэннок, но агент ответил, что человек, так именующийся, ни разу его не посещал и не сносился с ним как-нибудь иначе.

– Ну, что ж, сэр, значит, полковник Рэннок внезапно и в самую последнюю минуту изменил свои планы, или же у него было основание притвориться, что он направляется в одно место, а на самом деле ему нужно было другое, – спокойно ответил Фонс, оторвав взгляд от записной книжки, в которой сделал две-три пометки карандашом.

– Это невозможно. Я телеграммой запросил того же самого агента, который писал слуге полтора месяца назад, и просил указать мне местонахождение тех двух товарищей, к которым Рэннок должен был присоединиться. Сегодня я получил ответ. О полковнике Рэнноке им ничего не известно, и 13 апреля они вдвоем отправились в Ванкувер.

– И вы хотите, чтобы я продолжил это расследование, мистер Холдейн?

– Да, мне нужен Рэннок. Возможно, это глупость, но леди Перивейл была грубо оскорблена упоминанием ее имени в связи с этим человеком. Может быть, в том нет его вины. А возможно, так случилось именно благодаря дьявольскому плану наказать ее за отказ принять его предложение.

– Это маловероятно. Такие вещи делали в прошлом веке, сэр, когда в обиходе была дуэль и знатные господа не гнушались биться об заклад на тысячу фунтов, что заставят женщину потерять ее доброе имя. И заносили подобные ставки в свой клубный реестр, если даме случалось оскорбить их. Но в наши дни это вряд ли возможно.

– Но я хочу, чтобы вы нашли этого человека, – упорствовал Холдейн, удивленный и немного задетый таким странным и даже несколько дилетантским отношением Фонса к высказанной просьбе.

Он не ожидал встретить сыщика, который разговаривает как образованный человек, и уже начал сомневаться в его профессионализме, несмотря на металлические коробки, справочники и очень умный вид.

– В интересах леди Перивейл?

– Безусловно.

– А вы не хотите, сэр, предоставить мне решить эту задачу в соответствии с моими собственными соображениями и навыком? Дело в том, что вы понуждаете меня развязывать узел не с того конца, с которого это надо делать. Я всегда упорно следую своим собственным путем, а вы хотите, чтобы я свернул с него. Должен вас уведомить, что я дойду, когда мне понадобится, и до полковника Рэннока.

– Но если так, я не стану вмешиваться, – сказал, все еще беспокоясь, Холдейн. – Я забочусь только о восстановлении доброго имени леди Перивейл, и каждый час промедления выводит меня из себя.

– Вы должны успокоиться и предоставить это дело мне, сэр. «Поспешайте медленно», – как говорили древние. А в таких делах спешить нельзя. Я отнесусь к этому делу с глубочайшим вниманием, уделю ему столько времени, сколько смогу, учитывая мой долг по отношению к другим клиентам.

– A у вас есть и другие дела?

Фонс сдержанно и снисходительно улыбнулся.

– Четыре года назад, когда я уволился из Криминальной полиции, я думал, что теперь осяду в коттедже в Патни со своей доброй женушкой и буду наслаждаться «почетным отдыхом» весь остаток своих дней, – отвечал Фонс доверительно, – однако, говоря по правде, мистер Холдейн, я нашел, что отдыхать довольно скучно. В это время – случайно, – мне подвернулись одно-два дельца, и я занялся старым ремеслом на новый манер и посвятил свое время распутыванию тех любопытных случаев, которые нередки в самых достопочтенных семействах. Эти дела требуют самого деликатного подхода, неистощимого терпения и высокого мастерства. С тех пор у меня работы свыше моих возможностей, но пока, по счастью, я удовлетворяю требованиям своих клиентов. Надеюсь, и леди Перивейл будет удовлетворена результатами моей работы.

Его голос звучал твердо и решительно, и Холдейн приободрился.

– Ну, во всяком случае, вам следовало узнать и о результатах моих, поисков, – сказал он, беря шляпу и трость.

– Конечно, сэр, любая информация по этому делу представляет ценность; благодарю, что вы пришли ко мне, – ответил Фонс, поднимаясь, чтобы проводить гостя до двери. Он не придавал никакого значения тому факту, что полковник Рэннок объявил о своем намерении уехать на Клондайк, но не попал туда. У полковника могло быть двадцать поводов к тому, чтобы пустить слугу по ложному следу. Он мог просто изменить свои планы. Золотые прииски расположены слишком близко к Северному полюсу, чтобы привлекать человека с роскошными привычками, обитавшего в комфортабельных комнатах в Олбэни, завсегдатая полудюжины веселых загородных особняков с их смешанным обществом и азартной игрой.

Спорт в Ирландии и Шотландии, спорт в Норвегии, даже в Исландии мог заставить человека его круга терпеть неудобства походной жизни, но вряд ли его соблазнит существование, полное непредвиденных случайностей и лишений в заснеженном мире близ Доусон-сити.

Джон Фонс сидел у камина, машинально прислушиваясь к доносившимся в окно звукам шарманки, и размышлял над тем, что ему рассказал Холдейн. Он тоже не терял времени и наводил справки о полковнике Рэнноке среди людей, которые могли что-нибудь знать. Например, побеседовал с модным оружейником, с которым Рэннок был связан уже двадцать лет, поговорил с секретарем клуба, который он часто посещал. У полковника были богемные вкусы, но он сохранил положение в обществе, откуда его, говоря его же словами, «так и не выперли»… Никто не лишал его права участвовать в карточных баталиях, хотя репутация Рэннока была несколько подмочена: подозревали, что у него нечисто со ставками. Но он знал все модные карточные игры и никто и никогда не поймал его на мошенничестве, хотя он всегда выигрывал. У него было много поклонников среди ветреной молодежи, они смеялись его шуткам и чуть не задыхались, куря его крепчайшие сигары. Друзей его собственного возраста и положения у полковника не было. Самые знатные дамы никогда не звали его в свой избранный узкий кружок, однако раз или два в год приглашали на большие вечера из дружеских чувств к его матери, которая уже двадцать пять лет вдовела и большую часть жизни состояла на придворной службе. Станет ли подобный человек мыть песок и скитаться по заснеженным берегам Юкона? Как бы странно это не выглядело, Фонс все же не исключал такую возможность. Рэннок хорошо проявил себя в горных сражениях в Индии, никогда не отсиживался в казарме, и его совсем не затронула преходящая мода феминизации мужчин. При этом он любил музыку – той прирожденной любовью, которая похожа на инстинкт, и стал замечательным музыкантом, вроде бы совсем к тому не стремясь, и это при таком требовательном инструменте, как виолончель, но он никогда не считал себя виртуозом и не делал вида, что на этом свете стоит жить только ради музыки. Он был своим среди артистов, художников, композиторов и музыкантов. Ему было свойственно многообразие талантов. Образование, полученное в Шотландском университете, армейская выучка, дружеские сборища и бродячая жизнь на Континенте в последние годы сделали его авторитетом во многих вопросах, которые интересуют всех. Он был своим и в лучших домах, и на дне общества.

В расцвете молодости это был солдат и спортсмен, высокий, крепкого сложения, замечательно красивый мужчина. Но он был хорош собой даже сейчас, в период своего морального и общественного ущерба. И нет никаких причин, подумал Фонс, чтобы такой человек побоялся опасностей и трудностей жизни на золотых приисках Аляски, если бы вдруг его туда повлек каприз. Но, с другой стороны, он вполне мог в последнюю минуту переменить свои намерения и отправиться в Остенде или в Спа, чтобы рискнуть капиталом в более привычной обстановке, вместо того, чтобы потратить его на золотых приисках. У Фонса были связи и на европейских курортах, и в местах отдаленных, и он написал туда, прося навести справки о полковнике, который был слишком заметной фигурой, чтобы не обратить на себя внимание. Отправив письмо, Фонс некоторое время занимался другими делами. Проделки полковника казались ему не столь уж важным обстоятельством, он не очень верил в возможность использовать его показания в интересах леди Перивейл. Ему важнее было отыскать женщину, чье сходство с миледи и послужило источником зла. А женщины были для мистера Фонса как бы залогом его успеха в делах розыска. Он редко терпел поражение, стремясь использовать этот чувствительный и импульсивный пол. Но сначала Фонсу надо было узнать, кто была эта женщина и где она теперь. И тут ему в голову пришла мысль, что красивая женщина вполне могла ранее украшать сцену оперетты или кабаре, будучи актрисой или хористкой. Подмостки театра – единственное место, где красавица из низов общества может завоевать признание, а каждая хорошенькая девушка уверена, что оно принадлежит ей по праву. И если это городская девушка, то она обязательно выберет театр, ведь с младенческих лет она слышит разговоры о знаменитых актрисах. Вырастая, она все чаще смотрится в зеркало и убеждается, что она хорошенькая. Тогда она разучивает мюзикхолльные песенки и пронзительно распевает их за домашними делами, в полной уверенности, что у нее тоже есть голос. Она прыгает и скачет под звуки дворовой шарманки и считает, что умеет танцевать. Наконец она узнает, что у троюродного брата папаши есть знакомый постановщик в театре «Талия»[29] и, вооруженная его рекомендацией и хорошеньким личиком, прокладывает путь в первый ряд кордебалета, и вскоре ее пронзительный голосок звучит в унисон с голосами других дурочек из простонародья. Возможно, таким же образом подвизалась на подмостках и особа, ныне известная под именем миссис Рэндалл, решил Фонс. Поэтому он посетил двух-трех театральных агентов, с которыми свел знакомство раньше, когда извлекал кое-кого из патрицианской молодежи из сетей театральных сирен.