ГЛАВА 15

Достопочтенная миссис Рэннок, вдова капитана Рэннока, второго сына лорда Киркмайкла, жила в доме времен королевы Анны. Дом отличался узким фасадом, обращенным к Веллингтонским казармам. Это был самый маленький из всех домов в этом фешенебельном квартале, велика была только арендная плата, но миссис Рэннок большую часть жизни прожила при дворе. Когда-то она была молоденькой фрейлиной у своей такой же молодой царственной госпожи и вряд ли смогла бы существовать вне этой разреженной атмосферы. Изысканность и утонченность были для нее столь же необходимы, как воздух и вода для обыкновенных смертных. Она бы зачахла в вульгарной обстановке. Ее насущные потребности были эфемерны, но окружающая обстановка непременно должна была соответствовать привычкам высокородной леди. И все в доме являлось верхом совершенства. Мебель – изделия Шератона и Чиппендейла, изготовленные на заказ этими знаменитыми мастерами XVIII века, – была семейной реликвией, например, великолепное бюро в стиле «буль», поспешно вывезенное из предместья Сен-Жермен в дни революционного террора во Франции, когда Париж был залит невинной кровью и знать бежала, спасаясь от разорения и смерти.

Входная дверь была выкрашена в небесно-голубой цвет, холл и лестница в белый, а сочные тона обоев создавали живописно-яркий фон для благородно-сдержанных тонов старой мебели. В изящной гостиной с бледно-розовыми занавесями, с драгоценным, изысканным фарфором «Челси» самым изящным украшением казалась сама старая миссис Рэннок с ее серебристой сединой, благородными патрицианскими чертами лица и горделивой осанкой. Она была высока, хрупкого сложения и облачена в длинное платье с прекрасной вышивкой и в элегантный чепец, чьи длинные ленты спускались почти до пояса. Это был идеальный образец старой леди, знатной дамы до кончиков ногтей. Портрет ее когда-то писал Хейтер. Д'Орсэ тоже оставил карандашный набросок. Почти прозрачная рука, лежавшая на ручке кресла, когда-то служила моделью для скульпторов и не раз была воссоздана в мраморе, когда Мэри Рэннок была молода и прекрасна.

Теперь ей было восемьдесят, и она вдовела уже четверть века, мирно спускаясь вниз по течению реки времени. У нее было очень мало радостей и немного друзей, большинство которых она пережила. Сейчас для нее существовал только один источник беспокойства – дурное поведение сына, которого она обожала. Когда-то она строила радужные планы касательно его будущности, так надеялась на него, такое высокое положение в мире для него предвосхищала, но он предал ее мечты, не использовал ни одной предоставлявшейся ему возможности и обманул все ее надежды. Но она все равно любила его, любила больше, чем дочь и ее детей, своих внуков, может быть, именно потому, что он потерпел в жизни крушение и утратил уважение общества. И чем большее сострадание испытывала она к своему сыну-неудачнику, тем больше его любила. «Моему бедному Дику никогда не везло», – повторяла она, стремясь его оправдать.

Она с нетерпением ожидала мистера Фонса – так утопающий цепляется за соломинку.

– Прошу вас, садитесь, – пригласила она любезно, а затем, обратясь к зятю, сказала: – мне бы хотелось поговорить с мистером Фонсом наедине, Гарри, – и майор Тогуд вскочил со стула, оскорбленно фыркнув:

– Но, дорогая матушка, мне известны все обстоятельства дела. А также, обладая опытом в житейских делах, я мог бы оказаться полезен…

– Но не во время моего разговора с мистером Фон-сом, Гарри. Я хочу сохранять спокойствие и рассудительность, доступные еще моей бедной старой голове.

– Хорошо, дорогая, вы лучший судья в данном случае, но ведь в самом деле…

– Дорогой Гарри, было бы так любезно с вашей стороны, если бы вы оставили нас вдвоем.

– Хорошо, матушка, если так. – Экспансивный коротышка-майор вылетел из комнаты, и слышно было его негодующее бормотанье, пока он сбегал с лестницы в столовую, где нашел утешение в сигаре.

– Мой зять – замечательный человек, мистер Фонс, но он чересчур много говорит, – сказала миссис Рэннок. – И он, несомненно, рассказал вам, почему мне нужна ваша помощь.

– Да, мэм.

– А теперь, пожалуйста, спрашивайте меня обо всем, что вас интересует, я ничего от вас не утаю. Я испытываю слишком большое беспокойство за судьбу сына, чтобы о чем-то умолчать.

– Могу я спросить вас, мэм, прежде всего, какие у вас основания беспокоиться о полковнике Рэнноке?

– Уже то достаточный повод, что он молчит почти десять месяцев. Мой сын очень аккуратный корреспондент. Я не припомню случая, когда бы он не писал мне больше двух месяцев кряду. Он очень, очень аккуратный корреспондент, – повторила она взволнованно, словно хотела сказать «он очень хороший сын».

– Но вы не допускаете, мэм, что суровая жизнь на Клондайке не способствует желанию сесть и написать письмо после целого дня работы, когда испытываешь смертельную усталость?

– Да, я это допускаю, но не могу поверить, что, если мой сын жив, – и ее глаза наполнились слезами, несмотря на все усилия казаться спокойной, – и в здравом уме, и может держать перо в руке… я не могу поверить, что он способен так небрежничать со мной.

– А вы сами, полагаю, ему писали, мэм?

– Я ему писала каждую неделю. Посылала письма на почтамт в Сан-Франциско и в Доусон-сити, куда он просил писать, я все время ему писала.

– А вы связывались с камердинером полковника Рэннока?

– С Чэтером? Да, конечно. А что вам о нем известно?

– Очень мало, мэм. Мне приходилось слышать о нем от джентльмена, который тоже наводил справки о вашем сыне.

– Для чего?

– В интересах леди Перивейл. С тех пор этот джентльмен успел на ней жениться.

– Мистер Холдейн! Да, я слышала о их браке. И была рада услышать. Леди Перивейл очень пострадала от своего сходства с этой презренной женщиной.

– Извините, мэм, но вы знаете поговорку: «ищите женщину». Если бы вы соблаговолили рассказать мне что-нибудь об этой женщине и об отношениях с ней полковника Рэннока, мне бы это помогло в моих поисках.

– О, это такая грустная, грустная повесть! Мой дорогой сын так прекрасно начинал свою карьеру, в полку деда, ведь Рэнноки жили в Ланаркшире со времен Килликрэнки. Он был хорошим солдатом и отличился в Афганистане и только после знакомства с этой ужасной женщиной начал сбиваться с пути, и все шло хуже и хуже. Правда, он и до этого позволял себе некоторые безумства, но не больше, чем многие другие. Но эта женщина и ее окружение его погубили.

– Очевидно, это произошло примерно десять лет назад?

– Да, а как вы узнали об этом?

– Я имел возможность познакомиться с прошлым мисс Делмейн, мэм. Прошу вас, расскажите мне все, что вы о ней знаете.

– Это было безумное увлечение со стороны сына. Он увидел ее в театре, там она имела очень большой успех у публики из-за красоты. Актриса она была никакая. Она жила в прекрасном доме в Сент-Джонс Вуд, на содержании у очень богатого молодого человека, которого тоже погубила и который вскоре умер. Мой сын стал частым гостем в этом доме. Там давали воскресные обеды и ужины после спектаклей, и мой сын неизменно на них присутствовал, он голову потерял из-за мисс Делмейн. Была ли она тогда для него больше, чем знакомая, не знаю. Могу лишь определенно сказать, что он не ссорился с сэром Хьюбертом Уизернси. Но после смерти несчастного молодого человека влияние Кейт Делмейн на моего сына испортило ему жизнь. Он подал в отставку, когда Ланаркширский полк получил предписание отправиться в Бирму, только чтобы не расставаться с ней. Он не решился взять ее с собой. Не знаю, какой образ жизни он вел после этого, хотя мы виделись иногда, но знаю, что его доброе имя пострадало, и лишь немногие из прежних друзей его отца поддерживали с ним отношения и приглашали к себе.

– Вам известно, мэм, что полковник Рэннок уделял очень большое внимание леди Перивейл?

– Да, конечно, и я очень надеялась, что он преуспеет в своих исканиях.

– Вы знакомы с этой дамой, знаете ли вы, что она весьма похожа на мисс Делмейн?

– Нет, я очень мало бываю в обществе. Я старая женщина, и мне хочется видеть только старых друзей. И, разумеется, я никогда не встречалась с мисс Делмейн.

– Вы думаете, что ваш сын был влюблен в леди Перивейл?

– Да, думаю, что был. Но, возможно, она нравилась ему только из-за сходства с этой женщиной.

– Он был очень раздражен, когда леди Перивейл ему отказала?

– Да, его самолюбие было уязвлено, и он даже сердился.

– А как вы думаете, это разочарование и другие неприятности не могли заставить его покончить самоубийством?

– Нет, нет, нет! Я ни на секунду в это не поверю. Мой сын слишком часто смотрел смерти в глаза, он не раз рисковал жизнью ради достойной цели и никогда бы не расстался с ней как трус. Я знаю, какой он смелый, какая у него сильная воля, во всяком случае, достаточно сильная, чтобы преодолевать трудности. И это так на него похоже – эта мысль о Клондайке, когда он потерпел крушение своих надежд.

– Вы знаете, что в феврале он был вместе с мисс Делмейн в Алжире?

– Не знала, пока не прочитала отчет о процессе леди Перивейл. Я думала, что он окончательно порвал с мисс Делмейн два года назад. И думаю, что он считал разрыв окончательным. Вряд ли нужно говорить, что сведения об этой злосчастной связи я получала не от сына. Вы понимаете, что я очень беспокоилась и прибегла к другим источникам информации.

– Да, мэм, я могу понять. Думаю, что больше нет необходимости беспокоить вас сегодня, но не одолжите ли вы мне фотографию вашего сына – недавнюю по времени, она может мне пригодиться?

– Да, я могу дать его карточку, прошлогоднюю.

Миссис Рэннок открыла бархатную шкатулку, стоявшую на столике возле ее кресла и достала кабинетную фотографию сына. Ее исхудавшие белые руки еле заметно при этом дрожали.

– Благодарю вас, мэм. Я сразу же позволю себе навестить вас, как только получу какие-нибудь свежие известия, но я должен вас предупредить, что расследования подобных дел подвигаются очень медленно. Наверное, вы не можете мне подсказать, где бы мог сейчас находиться полковник Рэннок, в случае, если он изменил свое намерение и на Клондайк не поехал?

– Нет, нет, я не думаю, что он изменил планы. Он был у меня накануне отъезда, полный надежд и энтузиазма. Его очень воодушевляла сама мысль о жизни в диких просторах Аляски, и он и слышать не хотел о моих опасениях и не терпел возражений. О, мистер Фонс, если с ним случилось что-нибудь недоброе, эти седины сойдут в могилу под бременем скорби.

И снова невольные слезы выступили у нее на глазах. Она встала, и Фонс понял, что аудиенция окончена.

– Вы можете всецело положиться на мое самое искреннее усердие, мэм, – сказал он и направился к выходу, видя, что она протянула дрожащую руку к колокольчику.

«Бедная! Боюсь, эти седины действительно ожидает скорбь», – размышлял Фонс на обратном пути к Эссекс-стрит.

Он написал Чэтеру, слуге полковника, и просил зайти на Эссекс-стрит следующим утром по важному делу, касающемуся полковника Рэннока, и слуга пришел пунктуально в назначенный срок, опрятно одетый, с хорошо вычищенной шляпой и тонким, как трость, зонтиком. Чисто выбритый подбородок, широкая грудь, коротко стриженные волосы все еще чем-то напоминали, на взгляд Фонса, прежнего вояку, который долго делал артикулы ружьем и поворачивался «направо» в пыли казарменных плацов.

Чэтер оказался человеком свойским, а также словоохотливым, когда услышал от Фонса, кто он и чем занимается и что от него, Чэтера, требуется в интересах миссис Рэннок. Он был ординарцем Рэннока в Афганистане и потом служил у него почти двадцать лет.

– И, полагаю, вы любили хозяина? – сказал Фонс.

– Да, сэр, мне хозяин нравился. Он был настоящий черт, но мне такие по нраву.

– Наверное, вы знали и мисс Делмейн?

– Пришлось, сэр. Но она была чертовкой, которая мне не нравилась. Она его погубила, навсегда и совсем, мистер Фонс. Он бы удержался на плаву, если бы не она.

– А вам известно что-нибудь о его отношении к леди Перивейл?

– Конечно, да, сэр. Я должен был носить лончель из Олбэни на Гровенор-сквер и обратно.

– А как вы думаете, она ему нравилась?

– Ну, наверное, в каком-то смысле, да. Он как раз тогда завязал с мисс Делмейн. Она уж чересчур себе позволяла. Там был еще один человек, боксер, которого она знала с детства, и он все время за ней увивался, а полковник не захотел этого терпеть. Но я не верю, хоть она и чертовка, будто промеж них что-то было, но ей обязательно хотелось, чтобы мой хозяин ее ревновал. Она такая была, все делала с подковыркой, знала свою власть над ним, и ей радость была не в радость, если он не мучился. И поэтому у них были стычки, и они расходились, и полковник клялся, что больше никогда в жизни ее не увидит.

– И после такой вот ссоры он стал ухаживать за леди Перивейл?