— Любил. Так будет вернее. Но я же сказала, что простила тебя.

— Я не нуждаюсь в твоем прощении. Прекрати эту комедию.

— Андрей, мы связаны с тобой законным браком, и с этим ничего нельзя поделать. Я твоя жена и люблю тебя. Согласна, у тебя, возможно, были причины несколько охладеть ко мне, но так бывает во многих семьях, это пройдет, я тебе обещаю.

— А я тебе обещаю, что вам еще воздастся за насилие, которое вы с дядюшкой учинили надо мной.

— Ой! — картинно удивилась Дануся. — Ты же сам отказался разводиться со мной, разве не так? Если передумаешь, скажи, и мы все переиграем.

— Пожалуй, ты не уступаешь в циничности твоему дяде. Это для меня открытие. Смотри, Дануся, как бы тебе не пожалеть о твоих словах.

— Ты мне угрожаешь, любимый?

— Ну что ты! Разве я могу угрожать женщине с такой мощной защитой, как Аркадий Семенович? Но предупредить об ожидающих тебя сложностях просто обязан. И все, хватит об этом.

Андрей вышел из дому, хлопнув дверью. Сдерживаться не было никаких сил.

Он прошел пешком несколько кварталов, добрел до скверика перед небольшим, в два этажа, старым домом, присел на скамью, достал из кармана брюк мобильный телефон и позвонил Кате.

Она рассказала, как вытаращилась на нее Жанна Ивановна, прочитав заявление об уходе, не захотела визировать без предварительного разговора с Аркадием Семеновичем, засыпала вопросами, пытаясь докопаться до причины такого решения. Голос Кати звучал на удивление бодро.

— Ты сейчас на работе? — спросил Андрей.

— Нет, что ты! Я с сегодняшнего дня свободна как птица!

— Горе мое, ты, кажется, рада этому?

— Конечно, глупый, начинается новая жизнь! А что у тебя?

— Я должен завтра лететь с Данусей на месяц в Крым, отдыхать. Это решение Аркадия Семеновича.

— Шеф решает, когда тебе отдыхать? Что-то новенькое, — недоуменно проговорила Катя. Ее голос, только что звучавший легко и ясно, вдруг потускнел и словно пожух.

— Катенька, родная, есть веские причины, по которым я не могу в ближайшее время ничего изменить. Через месяц вернусь, и мы встретимся с тобой у моих родителей. Мне нужно многое тебе рассказать, о чем по телефону я не могу говорить…

— Через месяц? — из всей длинной фразы Катя уловила лишь одно, что он будет там с женой целый месяц.

— Понимаешь…

— А что еще решил за тебя твой шеф?

— Он и твой, между прочим.

— Был. Я его вычеркнула.

— Но мне это не так просто сделать.

— Ты считаешь, что мне просто? — Катя представила Андрея с Данусей на пляже, взявшихся за руки, как совсем недавно это было с ней, и гнев затуманил ей глаза. Всего несколько дней назад он и не предполагал уезжать в отпуск, напротив — говорил, что предстоит сумасшедшее лето и нужно провернуть несколько крупных операций. Даже обмолвился о возможном приезде Ладислава и Шнайдера.

— Почему ты замолчала? — забеспокоился Андрей.

— Извини… Я желаю вам с женой хорошего отдыха, — и она дала отбой.

Через минуту Катин телефон вновь затренькал. Она, не спрашивая, кто звонит, брякнула:

— Что еще?

— Родная моя, любимая, настанет день, и ты поймешь… Все будет, как мы с тобой решим. Я ничего не забыл…

— А я постараюсь забыть! — почти выкрикнула она. — Говорят, что от любви до ненависти всего один шаг… Я буду очень стараться сделать этот шаг. Тебе больше не о чем беспокоиться, — и Катя отключила телефон.

Елена Андреевна, присутствовавшая при этом разговоре, не стала ничего говорить дочери, тем не менее она прекрасно понимала, что в данной обстановке реакция Кати не совсем адекватна — сказывается дикое совпадение свалившихся на нее событий: убийство Степа, обнародование тайного романа с Андреем, увольнение с работы.

— Мама, — еле слышно проговорила Катя, — он предал меня…

— Не спеши с выводами, Катенок.

— Он будет целый месяц наслаждаться с этой мраморной статуей в Крыму, а что делать мне?

— Разве раньше он не возвращался к жене, уезжая от тебя?

— Тогда все было иначе, — настаивала Катя, — а теперь это предательство.

— Я не стану вмешиваться в твои дела, хочу только сказать, что Андрей не показался мне предателем.

— Ты видела его несколько минут, да еще в такой обстановке, при этих ментах, что ты могла заметить, мама? Боже мой, почему все мои мужчины погибают, почему?

— Не говори так, Катенок, Андрей жив…

— Но не для меня! — перебила Катя. — Что же мне делать?

— Если это вопрос не риторический, а адресован мне, то я бы посоветовала тебе позвонить Даше на работу и попроситься к ней на дачу. Поживи за городом хотя бы недельку, а там поглядим, — Елена Андреевна обняла дочь, прижала к себе, подумала, что хорошо бы она заплакала — все-таки слезы всегда спасительно действуют в подобных случаях.

Катя не плакала…


Андрей вернулся домой, забронировал по телефону билеты на самолет, собрал кое-какие свои вещи, бросил в раскрытую пасть чемодана и ушел в кабинет. До самого вечера он оставался там, не вышел к ужину, чем поколебал уверенность Дануси в том, что муж примирился с необходимостью сохранить брак.

Когда укладывались спать, она разыграла небольшой спектакль: разделась догола и стала мельтешить перед мужем, который уже улегся, — будто бы искала ночную пижаму и, не найдя ее, так, голышом, и легла. Через минуту протянула руку к Андрею, обняла его. Он вскочил, как ужаленный, резко освободился от нее и с исказившимся лицом бросил:

— И не думай! Ничего подобного между нами не будет!

Дануся сделала вид, что не придала этому значения, что-то ласково замурлыкала и вновь потянулась к нему.

Он повернулся на другой бок.

— Можешь пожаловаться своему дяде, что я отказываюсь трахать тебя, — назвал он все своими именами…

В аэропорту перед вылетом, улучив момент, Андрей выслал телеграфом денежный перевод Кате, довольно большую сумму, как и обещал.

Катя получила извещение о переводе перед самым выходом из дома. Даша уже ждала ее в машине, когда разъяренная Катя вылетела из подъезда, громко хлопнув за собой дверью.

— Ты что, подружка, разбушевалась? — спросила Даша.

— Нет, ты представляешь, что он себе позволяет! Деньги мне перевел!

— Кто, Степ?

Катя с недоумением уставилась на Дашу, но внезапно сообразила, что та еще ничего ровным счетом не знает.

— Знаешь, Дашунь, — сказала она после минутного размышления, — давай доедем до дачи, а там я тебе все расскажу. За эти четыре дня столько всего произошло… Ты просто не сможешь спокойно вести машину, и мы, чего доброго, угодим в аварию.

— Это ты зря, я даже в подпитии прекрасно веду.

— Нет. Потерпи. Приедем — расскажу…


Клава с Сашенькой встретили подруг накрытым столом, и, уж конечно, Клава расстаралась — Даша позвонила ей и предупредила, что привезет с собой Катю.

Сашенька бросилась к матери, потом повисла на Кате и неожиданно сказала:

— Тетя Катя, у вас грустинка засела в глазах.

— Как это? — не поняла та.

— Не знаю, только она там уселась и смотрит на меня.

— А вот мы сейчас Екатерину Викторовну накормим вкусным обедом, она и вылетит, — пообещала Клава и погнала всех мыть руки.

Обед, как всегда у Клавы, был превосходным, по всем правилам грузинской кухни.

Дарья от нетерпения, махнув рукой на приличие, торопила Катю:

— Ешь скорее, чего ты возишься, как Сашенька, когда ей что-нибудь не нравится.

— Напротив, все так вкусно, что я стараюсь продлить удовольствие.

— Господи, да что ж это такое? Совсем огижела, не дает гостье спокойно поесть, — возмутилась Клава, ловко придав грузинскому слову «гижи», что означает сумасшедший, русское глагольное значение.

— Да ладно тебе, я не против, пусть ест, сколько хочет, если ей плевать на собственную фигуру и распирающее меня любопытство.

— А чего это тебе так любопытно? — поинтересовалась Клава.

— Новости у нее какие-то, в машине не стала рассказывать…

— А-аа… Тогда понятно, — отозвалась Клава. — А мне тоже можно послушать или это секретно?

— Клавочка, от тебя у меня секретов нет, а вот ребенку, который умеет грустинку в глазах увидеть, лучше пока погулять.

— Секретчики противные, — пробурчала Сашенька. — Я целую неделю ждала…

— Обещаю чуть позже почитать тебе новые стихи, — попыталась смягчить свое положение Катя.

— Их недавно написали?

— Нет, Сашуль, очень-очень давно, но почему-то все о них забыли.

— А вы вспомнили, тетя Катя? — все допытывалась девочка.

— Да, вспомнила и хочу с тобой поделиться, — Катя поцеловала Сашу, и та отправилась играть на участок.

Катя начала свой рассказ… Все события укладывались в какие-то четыре-пять дней, а казалось, что речь идет о всей жизни…

Обе женщины слушали как завороженные, только с той разницей, что Даша молчала, а Клава то и дело вздыхала, поминая то Господа Бога, то черта, украдкой смахивая слезы.

— И в довершение всего он перевел мне сегодня деньги, словно я все это время была его содержанкой.

— И много он перевел? — не удержалась Клава.

— Откуда мне знать? Я позвонила на почту, чтобы убедиться, что перевод от него, спросила, не из Средневолжска ли прибыли деньги. Они подтвердили. Пусть там и лежат, пока их не перешлют ему обратно.

— Ты говорила, что когда он посоветовал тебе уволиться, то пообещал финансовую помощь, пока ты не найдешь работу. Я думаю, этот перевод — всего лишь подтверждение его слов, — рассуждала вслух Даша.

— Я ему тогда ответила, что деньги у меня есть. А ему понадобилось унизить меня.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Даша.

— Если не выгонишь, поживу у тебя недельку.

— Да живи хоть до зимы, кто тебя гонит? Если можешь не спешить с поисками работы, что тебе делать в жаркой и пыльной Москве? Прекрасная идея! Живи, сколько хочешь, приходи в себя, — Даша обняла подругу, — пока грустинка из глаз не уйдет.

— Правду говорят: устами младенца глаголет истина, — произнесла Клава, странным образом не исказив ни единого слова в поговорке.

— Знаешь, Даш, я, наверное, наказана за измену памяти Кости. Прежде я часто думала, что все отпущенное на мою долю судьбой счастье мне уже выдано и ничего впереди не светит. Но потом, когда встретила Андрея, все так во мне всколыхнулось, как будто внутри меня зазвучала музыка, и я поверила, что жизнь продолжается. Теперь нужно расплачиваться за этот мираж. Я считаю, что и гибель Степа тоже мой грех… Как ты думаешь, есть ли жизнь после смерти?

— Поживем — увидим, — глубокомысленно заключила Клава.

— Правильнее было бы сказать: помрем — увидим, — уточнила Катя.

— Давай-ка прекращай этот похоронный марш и пойдем к ребенку. Ты обещала ей почитать стихи, вот и читай, а не причитай.

— Каламбуришь? — усмехнулась Катя.

— Правильно она говорит, правильно, — встряла Клава, углядев в незнакомом ей слове недооценку мудрости ее хозяйки. — Рассказывали вы все гладко да складно, Екатерина Викторовна, только у меня всякие сомнения в голове крутятся.

— Какие еще сомнения, Клавочка, дорогая? — с горечью спросила Катя. — Все и так ясно.

— Старая я, тупая стала, мне, чтобы переварить этот театр, нужно ночку с ним переспать. Может, тогда все пойму. Идите, идите на воздух, поиграйте с ребенком, а я со стола уберу.

Женщины вышли на участок. Сашенька помахала им ручкой:

— Мама тоже будет слушать твои стихи?

— Это не мои стихи, а Маяковского.

— Я знаю их: «Крошка сын пришел к отцу, И спросила Кроха…», — начала девочка.

— Нет, нет, совсем не то, эти стихи знают все, и они мне не очень нравятся. Вот послушай:

«По небу плыли тучки,

Тучек четыре штучки.

К ним, любопытством объятая,

По дороге пристала пятая.

И не знаю, вспугнула шестая ли, —

Тучки взяли вдруг и растаяли…

А за ними гонялся, сжирав,

Солнца желтый жираф».

— Солнце разогнало тучки — это хорошо, но почему оно сожрало их? Разве это правильно? — засомневалась Сашенька, вдумываясь в забавный, но непривычный текст стиха.

— Видишь ли, солнце теплое, оно греет, и всем хочется понежиться в его лучах, но оно может и сильно обжечь, до боли. Поэтому нужно знать меру и остерегаться. Очень много солнца — опасно…

— Тогда лучше греться в бане и делать ипотеку, — рассудительно сказала Сашенька.

— Что ты несешь, какую ипотеку? — удивилась Даша.

— Ну это, когда потеют, — объяснила девочка.