Через несколько дней после отъезда Ладислава Кате пришел вызов в Прагу. Она носилась, оформляла документы, стараясь не задумываться ни о чем. Когда все было готово и билет на самолет заказан, помчалась к Даше, рассказала все, попрощалась. Провожая Катю, уже в прихожей Даша вдруг призналась с неожиданной для нее застенчивостью:

— Кать, а я Гошку простила…

— Чего ж ты молчала, дуреха? Это же прекрасно!

— Не знаю, не знаю… Если бы ты не уезжала…

— А зачем тебе я? — пожала плечами Катя.

— Ну… знаешь… взгляд со стороны всегда бывает зорче.

— Не выдумывай. Кто лучше тебя может почувствовать, насколько искренне он раскаялся?

— Представь себе, он так изменился, что я ни за что не поверила бы, если бы не видела сама: во-первых, он похудел, подобрался, говорит, что делает каждый день гимнастику и бегает от Клавиной избы до дома Якова Петровича.

— Ну, там расстояние — с гулькин нос, от этого не похудеешь.

— Но он же занимается и физическим трудом, много всего сделал в оформлении дома. А по утрам пишет портреты девочек. Яков просто в восторге, хочет еще и собственный портрет заказать. А во-вторых, главное, он просто ожил, с таким увлечением рассказывает о своей работе. Я давно не слышала от него такого живого слова.

— Я так за тебя рада! — воскликнула со всей искренностью Катя и обняла подругу.

— Даже принес деньги, отдал мне и сказал, что теперь будет регулярно приносить. Просто не верится, — Даша шмыгнула носом.

— А это еще зачем? — сердито спросила Катя. — Все хорошо, нечего сопеть носом.

Даша повисла на подруге и тихо проговорила:

— Я все-таки его люблю, несмотря ни на что, понимаешь…

— А что тут не понять? С этого надо было начинать, а то… — Даша улыбнулась, выпустила из своих объятий подругу и неожиданно заговорила совсем о другом:

— Катюш, а вдруг у вас с Ладиславом что-то получится? Может, он специально для этого тебя пригласил, а?

— Нет, Дашенька, к сожалению, у меня рефрактерная фаза.

— А это еще что такое?

— Это когда усталая мышца не реагирует ни на какой раздражитель, — пояснила Катя.

— Ты имеешь в виду сердечную мышцу?

— И сердечную, и душевную…

— Не придумывай, я же не Сашенька, чтобы слушать твои байки, раскрыв рот от изумления. Нет такой мышцы, душевной.

— Значит, я — аномалия. Ладно, давай прощаться снова, а то я не успею к своим.

И подруги в который раз обнялись, расцеловались, словно прощались навсегда.

Вечером Катя отправилась к родителям.

— Все это немного попахивает авантюрой, ты не находишь? — отреагировала Елена Андреевна, выслушав новость.

— Разумеется, — согласилась Катя. — Это-то меня и привлекает.

— Катенок, — взял слово отец, — а как же нам быть с твоей квартирой? Ведь механизм уже запущен.

— Я оформила доверенность на тебя, продать ее можно теперь и в мое отсутствие.

— Кто тебя надоумил это сделать? — Мать была просто потрясена такой практичностью дочери.

— Вы меня недооцениваете, мои дорогие и любимые родители.

— Пожалуй… — задумчиво произнес отец и в который раз подумал: «Надо же, как выросла девочка».

На всякий случай Катя оставила им еще один набор ключей от своей квартиры, и пока она рылась в сумочке в их поисках, Елена Андреевна обратила внимание на ее новый мобильный телефон.

— Какая прелесть! — воскликнула она. — Откуда это?

Не вдаваясь в подробности, Катя объяснила, что совсем недавно приобрела этот аппарат, и, заметив, как мама не сводит с него глаз, протянула его ей со словами:

— Возьми, мам, теперь он твой.

— Ну зачем, Катенок, тебе же он нужен.

— Бери, бери, я рада, что могу подарить вещь, которая тебе нравится. А я вполне обойдусь старым, так что номер у меня будет, как прежде, а этот, с новой карточкой, теперь твой.

Через день Катя улетела в Прагу.

А еще через пару дней Андрей с Данусей вернулись в Средневолжск, и Аркадий Семенович тут же вызвал их — вернее, Андрея, а Данусю в придачу — в Москву.

Только в Москве, в своей любимой гостинице «Минск» Андрей смог изловчиться и позвонить Кате, пока Дануся мылась в ванной.

По городскому телефону ответила незнакомая женщина, та самая, что дала Ладиславу новый телефон Елены Андреевны. Это была ее школьная подруга, когда-то вышедшая замуж за парня из Киева, а теперь оказавшаяся в сложном финансовом положении. Лена позвала ее в Москву и устроила гримершей в театр к Виктору, поскольку та в прежние времена работала врачом-косметологом.

Пока решался квартирный вопрос Елагиных, Елена Андреевна предложила подруге пожить в ее, временно свободной квартире, а когда Катя уехала в Прагу, переселила в Катину квартиру, сказав, что здесь она может спокойно жить целых полгода.

Услышав, что Кати нет, Андрей торопливо набрал номер ее сотового. К его удивлению, ответила Елена Андреевна. Он представился, попросил Катю и услышал потрясшую его новость: Катя уехала по контракту работать на полгода в Прагу. Расспрашивать о чем-либо Елену Андреевну не хотелось, да и возможности не было: Дануся, приняв ванну, вошла в купальном халате в спальню и стала готовиться к визиту к дяде. Предстоял традиционный семейный ужин, а уж завтра, когда Андрей отправится в фирму, она походит в свое удовольствие по магазинам. Прохладные, напряженные отношения с мужем до такой степени измотали ее, что Дануся собиралась сторицей компенсировать этот пробел (или провал?) в супружеской жизни новыми туалетами, духами и… впрочем, там видно будет.

Андрей сидел на диване в гостиной, опустив голову на грудь.

— Ты не собираешься переодеться с дороги? — спросила жена.

Он посмотрел на нее долгим холодным взглядом и тихо процедил сквозь зубы:

— Я ненавижу тебя.

— Это твои проблемы, милый, но переодеться все же следует.

Переодеться, идти на ужин, изображать раскаявшегося супруга, доброго родственника… Для чего? К чему теперь все его ухищрения, притворство, танталовы муки, на которые он обрек себя ради того, чтобы предстать перед любимой не с разбитым корытом, а мужчиной, способным не просто обожать — да, да, именно обожать! — ее, но и устроить спокойную, счастливую жизнь, оградить от лишений, невзгод, гарантировать и обеспечить радостное материнство…

Все рухнуло, пропало, исчезло в один миг. Почему она это сделала? Разве в Москве нельзя было устроиться? Он не верил, что Катя не могла найти работу в Москве, да и когда она успела этим заняться, если сама говорила, что спешить не будет, что денег у нее достаточно… Вспомнил про свой перевод. Получила ли она его? Нужно будет сходить на почту, узнать. Он послал деньги с обратным адресом на свое почтовое отделение, до востребования. Если не получила, они вернутся. Но когда было ему выкроить время для этого, если с ним постоянно была Дануся, даже в офис не поехал, только позвонил — шеф распорядился немедленно прибыть в Москву.

Из спальни вышла одетая в легкое нарядное платье Дануся, благоухая духами, свежая, красивая, надменная. Это выражение надменности она в свое время отрабатывала на подиуме, позже — при первом знакомстве с провинциальными дамами Средневолжска. Теперь решила носить эту маску дома, при общении с Андреем — пусть знает!

— Ты еще не готов?

— К чему? — Андрей оторвался от своих мыслей, с недоумением взглянул на жену. Ах, да, они идут в гости к дяде, к хозяину, к начальнику, к рабовладельцу…

— Мы же собрались в гости, милый…

— Не смей называть меня милым! У меня есть имя!

— Что с тобой. Тебе плохо? — притворно спросила Дануся.

— Мне очень хорошо, — Андрей встал, провел ладонью по лицу, как будто хотел снять с него пелену, омрачившую ему весь мир. — Едем.

— Но ты не одет.

— Разве? Ты считаешь, я голый?

— Нужно переодеться, — вновь напомнила она, демонстрируя образец терпения.

— Кому нужно? — раздраженно бросил Андрей.

— Ну… — не нашлась, что ответить Дануся.

— Мне не нужно. Едем.

— Ты вызвал такси?

— Нет.

— Как же мы поедем? — растерялась она.

— Городским транспортом: на метро, на трамвае, на троллейбусе, верхом на палочке! — вышел из себя Андрей.

— Но я хочу на такси! — повысила голос Дануся.

— Пожалуйста, никто не запрещает, — он указал рукой на телефон.

— Я не знаю, по какому номеру…

— Звони в бюро обслуживания, узнай.

— Ты же всегда останавливаешься в этой гостинице, позвони сам.

— Тебе нужна машина — звони! Не маленькая.


Вечером, вернувшись в гостиницу, Андрей долго сидел за столом, изучая документы, которые вручил ему Аркадий Семенович, с трудом заставляя себя сосредоточиться…

«Все-таки Ладислав сумел-таки своим чопорным ухаживанием добиться Кати… Но она… Как она могла согласиться? Разве можно за месяц разлюбить одного и полюбить другого? И кто? Катя! Которая столько раз повторяла слова любви и беззаветно отдавалась его ласкам? Непостижимо, непостижимо… Даже оставила в Москве свой мобильник, наверное, чтобы он не мог ей позвонить, ведь именно так она поступила со Степом, когда ей надоели его звонки». Голова раскалывалась, мысли набегали одна на другую, как льдины в половодье на Волге. Если бы он мог поговорить хотя бы с Еленой Андреевной… Катя рассказывала, что у нее с матерью очень доверительные отношения, что они понимают друг друга с полуслова. Но как вырваться к ней, что придумать?


После звонка Андрея Елена не находила себе места. Разговор был короткий, сухой и не содержал никакой информации. Она даже не поняла, откуда он звонит — из Крыма или из Средневолжска, а может быть, он в Москве… Андрей спросил Катю, значит, хотел что-то ей сказать. Что? Надо ли было сообщать ему, что у нее теперь прежний номер? Катя по этому поводу никаких поручений не оставляла. Может, позвонить в Прагу и спросить у нее? Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения, потому что Катя наверняка не станет ему звонить, а сама она тем более… Возможно, у него что-то изменилось?.. С самого начала Елене Андреевне не очень верилось в его предательство. В любом случае она не могла ничего предпринять. Оставалось дождаться Виктора — вдруг у него с позиции мужчины возникнет какая-нибудь продуктивная идея.

Виктор Елагин вернулся домой после спектакля мрачный, усталый и недовольный всем на свете. Зритель был трудный, взять зал удалось только к середине первого действия, но это уже не могло вернуть ощущения того, что он на сцене все может, то самое, которое он так любил. По дороге домой к нему придрался гаишник. Правда, потом узнал и долго извинялся, даже попросил автограф, но это уже не могло снять раздражения, а главное, ощущения своего бессилия, возникшего в первые минуты общения с милиционером, наглым от сознания собственной власти.

Он бросил пышный букет надоевших гвоздик на столик в прихожей, сел на козетку под зеркалом, скинул обувь, сунул усталые ноги в домашние тапочки, заботливо приготовленные Еленой, на сердце чуть потеплело, встал и оказался в ее ласковых объятиях.

— Трудный день выдался? — просто спросила она, целуя его в подбородок, куда только и доставала, если не была на высоких каблуках.

— Ничего особенного, просто мелочь за мелочью…

Он вошел в столовую. Стол был накрыт, на ослепительной скатерти сверкали два прибора, его салфетка лежала свернутая так, что сверху оказалась монограмма с его инициалами, в центре стола стоял небольшой букетик полевых цветов в скромной керамической вазочке, рядом графинчик водки, настоянной на лимонных корочках, из кухни доносился упоительный запах чего-то мясного. Он сразу же окунулся в уютную обстановку семейной жизни и подумал, каким же надо было быть идиотом, чтобы столько лет лишать себя радости возвращения домой, но сказал не об этом, а совсем о другом:

— И все же браво кричали и стоя аплодировали…

Елена все поняла и расценила реплику как шлейф дурного настроения.

Поужинав, Виктор уселся на диван перед телевизором и, лениво щелкая кнопками на пульте, принялся рассказывать о событиях в театре, всегда новых и волнующих, хотя и удивительно однообразных.

Елена Андреевна убирала со стола без особой суеты, но быстро и легко, вставляла к месту инертные слова, долженствующие показать, что она слушает с интересом, и поглядывала на часы: с минуты на минуту должна была начаться передача по пятой программе о театре, которую раз в месяц вела ее врагиня. Времени рассказать о звонке Андрея не оставалось, и она решила поговорить об этом с Виктором после передачи.

Выглядела врагиня, на взыскательный взгляд Елены Андреевны, плохо. Безжалостный экран японского телевизора высветил все недостатки ее кожи, морщинки у глаз и у рта, дряблость шеи и тонкие, поджатые губы.