Она кивнула, как будто это состояние было знакомо и ей тоже.

– А потом?

– Потом моя мать умерла. Я вернулся домой и увидел, что мой отец слабеет на глазах. Это было для меня потрясением. Ведь, в сущности, я сбежал для того, чтобы избавиться от их власти надо мной, и вот одного из них нет в живых, а другой выглядит беспомощным и охваченным отчаянием. Я чувствовал себя как потерявшийся ребенок, но вдруг понял, что призван проявить силу и взять дело в свои руки.

Он остановился и отпил глоток из рюмки, к которой до сих пор не притрагивался. Она глядела на него как зачарованная, и было видно, что от ответа на свой вопрос она получила гораздо больше, чем рассчитывала. Но он и не думал скрывать что-либо или добавлять что-то, что расходилось бы с истиной; и она это знала.

– Здоровье моего отца пошатнулось, – подвел он итог, – я стал его правой рукой. После смерти матери я остался единственным человеком, которому он доверял, и для меня это стало откровением. – Он смущенно засмеялся. – Может быть, даже Откровением с большой буквы. Я имею в виду Божье откровение насчет моего призвания. Сначала я видел только мое сходство с отцом, а не наши различия. Не ощущая ни горечи обид, ни юношеской неуверенности, ни оскорбительного превосходства со стороны старшего, но только любовь и нежность, я мог разделять с отцом его энтузиазм и наслаждаться нашей родственной близостью. И вещи, которые он мне открыл, оказались исполнены смысла, и я не мог с ними не считаться.

Он придвинулся к ней.

– Временами мне кажется, что эта моя уязвимость, я хочу сказать, нежность и открытость сердца в то странное время, которое предшествовало смерти отца, так вот, что эта незащищенность сыграла со мной злую шутку, подтолкнула к неверному выбору. А иногда я вижу в этом прямое вмешательство Святого Духа. Хотелось бы мне знать, где истина.

Она молчала. Ее слегка сжатые в кулак пальцы закрывали нижнюю часть лица, так что судить о ее отношении к своему рассказу он мог исключительно по глазам. Серебристо-зеленые в свете лампы, они глядели внимательно и настороженно. Во всяком случае, она не смеялась над ним.

Теперь он почувствовал, что ему не сидится на месте. Он поставил рюмку и поднялся.

– Вы можете спросить, где же здесь Божественная воля, была ли она в моих мотивах и все такое… Я сам ни в чем твердо не уверен, но чаще всего я все-таки верю, что она здесь присутствует.

Снова молчание.

– Ну вот, мне кажется, я ответил на ваш вопрос.

Она коротко кивнула. Он заложил руки за спину и прямо спросил ее:

– О чем вы думаете?

– Я думаю, – сказала она и замолчала, глядя куда-то перед собой, размышляя и взвешивая свои слова, – я думаю, что у нас с вами есть кое-что общее.

Она улыбнулась, увидев его изумление. Из всего того, что она могла бы сказать, Кристи меньше всего ожидал услышать такое. Он со стыдом подумал, что его явное недоверие к ней было попросту оскорбительным. Но не успел он подобрать слова оправдания, как она заговорила:

– Знаете, я тоже хотела быть художником, как и вы. И тоже поняла, что у меня не хватает таланта. Это была одна из… трагедий моей юности.

Слово «трагедий» она произнесла со смешком, иронизируя над собой, но без улыбки. Она сделала движение к нему, и в ее лице он впервые явственно разглядел печаль. Она подняла голову, и глаза их встретились. Какой-то ток пробежал между ними. Затем ее тонкие брови сошлись вместе, и она произнесла с неожиданным раздражением:

– Не смейте жалеть меня.

– Никогда.

Энни изучающе взглянула ему в лицо. По-видимому, она обнаружила в нем то, что искала, потому что опустила глаза и произнесла с легким смущением:

– Извините меня. Мне не следовало нападать на вас.

– Вы и не нападали.

– Нет, нападала.

– Ну, хорошо, все в порядке.

Она улыбнулась, вновь почувствовав себя на твердой почве за щитом своей иронии.

– Знаете, преподобный Моррелл, мне кажется, что вы вышли из своих жизненных неурядиц гораздо удачней, чем я.

– Может быть, у вас еще все впереди, леди д’Обрэ, – вежливо отвечал он.

– Все закончено. Полностью завершено. Прошу вас, называйте меня просто Энни.

– Энни. – Он вполне оценил оказанную ему честь.

– Ах, что за прелесть! Кристи и Энни – добрые друзья. Я многие годы об этом мечтал. – Не останавливаясь, Джеффри подскочил к подносу с напитками и стремительно налил себе рюмку вина.

– Джеффри, рад тебя видеть.

– А я – так просто счастлив! – Он осушил рюмку одним духом и немедленно налил другую. – Я скучал по тебе, все время тебя вспоминал. – Здесь он взглянул на Кристи, словно в первый раз. – Тебе что, разрешают ходить в таком виде? Господи, старина, а где же твой священный черный балахон?

Кристи улыбнулся, вспомнив, что именно так они с Джеффри называли церковное облачение его отца.

– Мой «священный балахон» я ношу только по большим торжествам. Надеюсь, никто не обиделся? – Он с шутливым видом повернулся к Энни.

Ее лицо поразило его. Весь юмор и доверительная приветливость исчезли, и вместо них появилась настороженная бледная маска, которая никак не могла скрыть напряжения, граничащего с отчаянием. С этого момента вечер для Кристи превратился в сущий ад. Шутки Джеффри стали действовать ему на нервы, потому что теперь он их слышал как бы ушами Энни. Его деланное дружелюбие становилось все более вымученным, и Кристи вскоре поймал себя на том, что, словно фанатик воздержания, считает про себя рюмки, выпиваемые Джеффри. Энни вообще не проронила ни слова за все время долгой неуютной трапезы, во время которой она и ее муж ни разу не взглянули друг на друга. Что произошло между ними? В чем причина этого ужасного, невысказанного напряжения? Несмотря на свою молодость, Кристи не раз приходилось выступать арбитром в семейных ссорах, но то, что творилось с этой парой, выходило за рамки его представлений о неблагополучном браке. Какая-то тайна окутывала их семью, и Кристи начал опасаться, что, если кто и сможет им помочь, то только не он. Потому что он не был для них посторонним и не мог соблюдать нейтралитет.

Когда ужин наконец-то закончился, он испугался, что Энни уйдет.

– Присоединишься ли ты к джентльменам за их мужским бренди и курением? – спросил Джеффри с тягучим сарказмом, который так претил Кристи. – Или ты предпочитаешь свое собственное общество, любовь моя?

С ее уст уже готовы были слететь слова вежливого холодного прощания.

– Останьтесь, пожалуйста, с нами, – серьезно сказал Кристи. Джеффри быстро взглянул на них и засмеялся. Энни наградила мужа взглядом, полным такого презрения, что священника бросило в дрожь.

– Отлично, – пробормотала она, и все трое перешли в гостиную.

Джеффри продолжил свои бесконечные воспоминания об их с Кристи счастливом детстве, постоянно окрашивая их насмешкой или презрением. Казалось, он не способен говорить о чем-либо прямо, без экивоков, без налета циничной издевки. Кристи очень хотелось узнать, что им двигало в жизни. Но стоило ему только задать какой-нибудь наводящий, вопрос – например, об армии, с которой была связана вся жизнь Джеффри за последние двенадцать лет, – как тот тут же увиливал от ответа с помощью шутки.

После третьей или четвертой безуспешной попытки разговор перекинулся на лошадей и на скачки, которые Джеффри мечтал организовать. Его одержимость росла с каждым часом, и теперь он привязался к Кристи, пытаясь задеть его за живое.

– Ты трусишь! – вскричал он с таким видом, будто ему только что открылась великая истина. – Ты просто боишься, что я обойду тебя и твоего хваленого гнедого!

Кристи с безразличием покачал головой.

– Сто фунтов, – наконец предложил Джеффри. – Я ставлю сто фунтов.

Кристи рассмеялся.

– У меня нет ста фунтов, – чистосердечно признал он. – Если ты победишь, я не смогу расплатиться.

– Да ведь дело совсем не в деньгах, – заявил Джеффри, стоя перед незажженным камином и протягивая к нему руки. – Давай просто проскачем на наших лошадях бок о бок, ноздря в ноздрю. Мы даже и не заметим, кто пришел первым.

Кристи устал говорить «нет». Он ущипнул себя за переносицу, чтобы подавить раздражение.

– Послушай, Джеффри…

– Почему бы вам не заключить пари поинтереснее? – неожиданно вмешалась Энни. Оба взглянули на нее с изумлением. Она сидела, съежившись в кресле у окна, обхватив себя руками за плечи, как будто ей было холодно. За последние полчаса она не проронила ни слова.

– Что вы имеете в виду? – спросил Кристи.

– Если вы победите, Джеффри отдаст сто фунтов на нужды благотворительности по вашему усмотрению.

– Ха! – воскликнул Джеффри, повернувшись к ней.

Кристи спросил:

– А если я проиграю?

Она коснулась губ кончиками пальцев, не то раздумывая, не то пряча улыбку.

– Если вы проиграете, то в следующее же воскресенье обязуетесь прочесть в церкви проповедь о греховности азартных игр.

Джеффри зашелся смехом, схватившись за живот:

– Отлично! Боже мой! Ну, что скажешь? Давай же, Кристи, ты не можешь отказаться! Это же на благотворительность…

Энни смотрела на него в упор. Ее предложение возмутило Кристи. Она что, снова смеется над ним? Невозможно определить. Но в ее лице читался дерзкий вызов, выражение, которого он до сих пор у нее не видел и не ожидал увидеть. Это в конце концов убедило его.

– Ладно, – сказал он, – мы устроим скачки.

– О, грандиозно! – Чтобы отпраздновать это событие, Джеффри налил себе полный стакан портвейна и залпом осушил его. – И когда? – требовательно спросил он, вытирая губы ладонью.

– В следующую субботу. В полдень я заключаю брак, так что не освобожусь раньше трех.

– Значит, в полчетвертого?

– Хорошо. Где?

– Почему бы не на старой дороге? От ворот Линтон-холла, через парк, до Гелдерового рудника и обратно. Что скажешь?

Эта перспектива привела Кристи в смятение. Более людного маршрута для скачек Джеффри придумать не мог, а он-то надеялся если не сохранить в тайне, то хоть не слишком афишировать их. «Впрочем, чему быть, того не миновать», – подумал он.

– Ладно, я буду в четверть четвертого. – Он поднялся. – Уже поздно…

– Нет! Всего десять…

– Для меня поздно, – поправился Кристи. – Я получил истинное удовольствие. Благодарю за прекрасный ужин.

– Я провожу тебя, – предложил Джеффри. Энни тоже встала.

– До свидания, – сказал ей Кристи. Он хотел пожать ей руку, но она была слишком далеко и не сочла нужным приблизиться.

– Спокойной ночи. Спасибо, что пришли. – Она колебалась, как будто хотела что-то добавить, но Джеффри уже обнял Кристи за плечи и увлек его к выходу.

7

Майский день был теплым и облачным. Дождь мог пойти только к вечеру, а сейчас погода как нельзя более благоприятствовала скачкам – сухая земля и нет палящего солнца над головой. Славный денек, как говорится. Кому как, думал Кристи: уже несколько лет он был далек от конного спорта.

Он рысью направился к восточному крылу Линтон-холла, где находились конюшни, как вдруг через сводчатый вход во двор заметил Энни. Она тоже увидела его и приветливо махнула рукой. Он повернул коня, пригнул голову, чтобы не задеть арку и подъехал к ней.

В своем голубом, расшитом цветами платье и нарядном белом переднике она выглядела свежей, как сама весна. Руки ее были в земле: очевидно, она что-то полола или сажала у стены заброшенной часовни. Приветливо улыбаясь, она вытерла руки о передник и тряхнула головой, чтобы отбросить со лба выбившуюся прядь волос.

– Добрый день, викарий.

Она выглядела удивленной, видя его в сапогах, кожаных штанах, без сюртука и даже без воротничка, в одной лишь старой белой сорочке.

– Как прошло венчание?

– Очень мило, – отвечал он, приподнимая шляпу. – Плакали все, кроме невесты.

– В самом деле? – сказала она с притворным удивлением. – А ведь она единственная, у кого по-настоящему есть все причины плакать. Скажите мне, преподобный, как вам кажется, будут они жить счастливо, пока смерть не разлучит их? – Несмотря на ее легкий тон, вопрос был пронизан едким сарказмом.

Он отвечал с кротким видом:

– Я молюсь об их счастье.

Энни слегка поморщилась, услыхав это, но ничего не сказала. Приблизившись, она потрепала шею жеребца.

– Какое прекрасное животное. Как его зовут?

– Донкастер.

– Донкастер, – повторила она и погладила нос коня своей мягкой открытой ладонью. – Жеребца Джеффри зовут Дьявол, вы знаете. Если он вас обгонит, в этом можно будет усмотреть нечто символическое.

Она выгнула в его сторону одну из своих прекрасных бровей и скорчила озорную гримасу. Кристи почувствовал дрожь в груди. Потом, к своему вящему смятению, понял, что краснеет.

– Где Джеффри? – быстро спросил он.

– В конюшне, дожидается вас.

Он натянул поводья, чтобы повернуть коня.

– Вы будете смотреть состязание?