Энни глотнула бренди, стараясь унять дрожь. Любопытно: она пила, а Джеффри нет. Он пил только воду, пил стакан за стаканом, как будто иссох от жажды, но пока никакого алкоголя. Странно.

Он встал и направился к столу посредине гостиной, но по дороге покачнулся и чуть не потерял равновесие.

– Еще, дорогая? – спросил он, наливая еще один стакан воды из серебряного кувшина.

Она смотрела на него, едва скрывая ужас. Он потолстел не меньше чем на тридцать фунтов; его тучное тело казалось как будто лишенным костей. Когда-то черные и гладкие волосы местами поседели и торчали клоками на полуголом черепе.

Видя, что она не отвечает, он отсалютовал ей своим стаканом и выпил содержимое несколькими шумными глотками. После этого ему пришлось отдышаться, прежде чем он смог заговорить.

– Ну, моя дорогая, ты скучала по мне в мое отсутствие?

Энни провела рукой по глазам, собирая силы для разговора.

– Что с тобой случилось, Джеффри? Где ты был?

– Так сказать, уклончивый ответ, – заметил он с шутливой гримасой. – Что со мной случилось? Ну, ты вряд ли поверишь, но я потерял память. Это называется «амнезия». С греческого переводится как «забывчивость». Я был в военном госпитале в Хэмпшире в течение последних четырех месяцев.

– Я тебе не верю.

Джеффри пожал плечами.

– Тем не менее это… это правда, – он тяжело облокотился на стол; внезапно у него на лбу и на верхней губе выступил пот.

– Ты болен? – резко спросила она.

– Нет-нет. – Но он пошел к дивану и тяжело опустился на него. – Это ничего. Просто радость от приезда домой в объятия любящей жены. Энни больше не могла на него смотреть. Его тело, голос, лицо – все в нем раздражало ее, ей становилось тошно от одного его присутствия.

– Тебе что-нибудь надо? – заставила она себя спросить. Он странно на нее посмотрел. – Я позвоню прислуге, если ты хочешь есть.

– Нет, я не хочу есть. Расскажи, дорогая, как ты жила? Расскажи мне обо всем, что ты делала.

Она казалась сама себе тонким листом стекла. Ей хотелось кричать, кричать, кричать, пока не рухнет дом. Но она слишком устала и не могла собраться с силами даже для того, чтобы выйти из комнаты. Может быть, они оба умрут прямо здесь, в гостиной, замурованные собственным бессилием?

– Как поживает Дьявол? Расскажи мне хоть про него.

Она уставилась на него, как если бы он говорил на иностранном языке. Где-то далеко послышался стук, затем шаги, голоса. Остренькая мордочка Вайолет показалась в дверном проеме, ее нос шевелился в предчувствии новостей.

– Преподобный Моррелл, – провозгласила она.

Джеффри вскочил на ноги.

– Кристи! – с неподдельной радостью воскликнул он и пошел навстречу, на середину комнаты. – Бог мой, посмотрите на него.

На миг голубые глаза Кристи остановились на ней, но этого было достаточно, чтобы у нее дрогнуло сердце. Он выглядел больным. Он безмолвно поздоровался за руку с Джеффри, изо всех сил стараясь улыбнуться.

Если она останется, ей конец. Ее голос пронзительно задребезжал.

– Вы меня извините?

Она с трудом, как старуха, поднялись с кресла.

Голос ей окончательно отказал. Она беспомощно посмотрела на Кристи. Он тоже не мог говорить, она видела это. Опустив голову, она вышла из комнаты.

– Ну ладно, садись! Хочешь выпить? Или чаю? Я позвоню, если хочешь.

– Нет, не надо. Я не останусь, я просто… – Он умолк, сам не понимая, что говорит.

У него перед глазами стояло измученное лицо Энни, и он не мог связать двух слов. Зачем он сюда пришел? Конечно, увидеть ее. Теперь она ушла, и он должен делать вид, что пришел повидать Джеффри.

– Как ты? – спросил он наконец. Он сел на стул, с которого она только что встала. Джеффри выглядел отвратительно, хуже, чем когда-либо.

– Мне немного нездоровилось.

Он жутко хихикнул, явно желая умолчать об истинном положении дел, потом его пухлое бледное лицо дрогнуло. Он налил стакан воды из кувшина на столе и отнес его к дивану.

– Старая болезнь вернулась, когда я был в Крыму. Ты же знаешь, малярия. На этот раз она задала мне жару.

А если сказать ему, что он знает про сифилис? Может, Джеффри будет рад, может, ему будет легче, если все станет известно. Но говорить Кристи не мог.

– Это место изменилось, – сказал Джеффри, обводя комнату своим стаканом. – Не знаю, в чем именно. Энни хорошо поработала, у нее лучше получилось без меня, осмелюсь заметить. Спасибо, что присмотрел за ней, между прочим. Нет, ей-богу, все отлично.

Не в силах слушать дальше, Кристи сказал:

– Она рассказала тебе о работниках из Линтона, которые будут весной помогать возделывать заброшенные земли?

– Что? – Джеффри потер рукой лоб. – Да, что-то в письме, вроде бы. Вечность назад. Я забыл.

– Хорошо, поговорим об этом позже.

– Позже, хорошо. Как Дьявол?

Кристи не мог понять, о чем его спрашивают. Он беспокойно смотрел на Джеффри, его сердце колотилось.

– Мой конь!

– О, Дьявол, да… я… я называл его Тандем.

– Какого черта! Ты ездил на нем?

– Да, да. Не так часто, как хотелось бы, но мы с Колли держали его в форме.

– Хорошо, это хорошо. Он горяч, правда? – Это было невыносимо. Разговор становился все более бессмысленным с каждой минутой. Кристи был полон болезненной и бессильной ярости.

– Что с тобой случилось? – выпалил он. – Мы думали, ты умер.

– Да, мне очень жаль. Недоразумение. – Когда он улыбнулся, Кристи заметил, что десны у него синевато-лилового цвета. Рука, держащая стакан с водой, тряслась; ему пришлось поддержать ее другой рукой, и наконец он поставил стакан на пол у своих ног. – Послушай, Кристи, – внезапно заговорил Джеффри, и шутливость его тона бесследно пропала. – Ты знаешь, что случилось в Инкермане?

– Инкерман? Да…

– Я имею в виду, знаешь ли ты, на что это было похоже? Нет, конечно, не знаешь. Не имеет значения, что ты слышал или о чем читал в газетах, ты не можешь представить, какое там было сражение – какая невероятная жестокость, сколько зверства. В конце перешли к рукопашной, и это было не поле битвы, это была бойня.

Его тело согнулось пополам, он наклонился вперед, черные глаза сверкали.

– Мы слышали, ты был ранен.

– В плечо и в бедро одним и тем же русским штыком. Но он не успел меня убить, мой капрал срубил ему голову. – Опять леденящее, визгливое хихиканье. – Но не это… не это… не это повлияло. Со мной что-то случилось. Я испугался. Впервые в жизни. Но не обычным страхом, как боятся все солдаты в бою. – Он вытер пот со лба, стараясь говорить медленнее. – Это был паралич. Я не мог двигаться и говорить. Окостенел. Ты понимаешь?

– Это из-за твоей болезни. Ты был…

– Нет, не из-за болезни! Это было потом. А тогда… После ранения я понял, что не смогу вернуться, не смогу снова сражаться. Я не мог. А они бы меня послали назад, без вопросов. Мои раны были не настолько серьезны, чтобы признать меня негодным для службы.

– В письме из министерства говорилось, что ты был на госпитальном судне в гавани, когда начался шторм.

Джеффри быстро закивал.

– Пожалуйста, закрой дверь.

Кристи, удивленный, встал и закрыл дверь в гостиную.

– Никто этого не знает, даже Энни. Это секрет. – Остальное Джеффри проговорил быстрым, неразборчивым шепотом: – В шторм мой корабль потонул, но я как-то выбрался на берег. Я был в чем мать родила и снял одежду с одного из трупов на берегу. Вот тут-то я и сообразил, что меня никто не знает! Понимаешь? Я дал себя найти, лепетал как ребенок, делая вид, что потерял память. Там был полный хаос, ты не сможешь представить, что там творилось. Меня никто не знал, остатки моей части размещались на другой стороне полуострова. Итак, я был ранен, потерял память, может быть, был не в себе. Через пять дней меня отправили домой.

– Домой?

– В Портсмут. Я был с декабря в армейских госпитальных бараках в Фарэме.

Кристи старался осмыслить услышанное.

– Но почему? Почему ты не сказал им, кто ты такой? Почему не приехал сюда?

Джеффри еще глубже опустился на диван, словно рассказ утомил его.

– Почему? – повторил он раздраженно. – Я только что объяснил тебе почему, ты что, не слушал? Разве это не твое треклятое дело? – Он посмотрел вниз на свою левую руку, вцепившуюся в колено подобно клешне. – Плохо двигается, – пробормотал он, поймав взгляд Кристи. – После ранения. Слушай, не говори ничего Энни, ладно? Я ей сказал; что потерял память. Она мне не поверила, но ничего доказать не сможет. – Его попытка игриво улыбнуться не удалась. – Я не хочу, чтобы она знала правду. Ты не скажешь ей, правда, Кристи?

Ответить он смог только через несколько секунд:

– Нет, я ей не скажу.

– Я так и знал, что не скажешь.

Садящееся за окном солнце светило в глаза Кристи.

– Почему ты уехал из Фарэма?

Джеффри колебался.

– Вообще-то, меня попросили уехать. – Он отвернулся. – Они узнали, что у меня малярия, и велели выметаться. Они решили, что это заразно. Проклятые придурки. Дали мне десять фунтов и костюм и пожелали удачи. – Его смех был явно натужным. – Я сам себе казался узником, покидающим Бодминскую каторжную тюрьму. Пора было уходить. Мне нужно было… Мне нужно было… – Он выглядел потерянным. – Мне нужно было увидеть жену. Моих друзей. Друга, – уточнил он с ужасной тоской в голосе.

– Что ты скажешь военным официальным властям? Они считают тебя мертвым.

Казалось, что все, что мог делать Кристи, это задавать вопросы.

Джеффри стал растирать правой рукой свою левую руку.

– Я скажу им, что моя память удивительным образом восстановилась, когда я вышел из больницы. Ха-ха! Они, возможно, не поверят, как и жена, но, ты знаешь, меня это меньше всего заботит.

Кристи обнаружил, что встал на ноги, и услышал, словно со стороны, свой собственный голос:

– Я должен идти. Я приду снова, но сейчас я должен идти. Зови меня в любое время, если я смогу… если тебе что-нибудь понадобится…

Он тупо остановился. Что может Джеффри потребоваться от него? Что он может дать?

Джеффри странно на него смотрел.

– Ну иди, – сказал он, снова разозлившись. Он похлопал по диванной подушке рядом с собой. – Я думаю лечь, хочу немного поспать перед обедом.

Кристи остановился в дверях.

– Может быть, мне зайти к доктору Гесселиусу по дороге домой? Попросить его зайти и проведать тебя?

– Нет, Бога ради, не надо больше докторов. У меня есть мои маленькие пилюли. – Джеффри хлопнул по карману. – Я просто устал, вот и все. Это был беспокойный день. Знаешь, Одиссей вернулся из странствий. – Он снова показал зубы в попытке ухмыльнуться. – Не слишком удачное сравнение, верно? В роли Пенелопы моя жена оставляет желать лучшего, не так ли?

Кристи вышел, не отвечая.

***

Надгробный камень в память о Джеффри был расположен так далеко от могилы его отца, как только позволяли скромные размеры семейного кладбища. В прошлом ноябре Энни казалось, что ему бы так хотелось.

Д’Обрэ

Джеффри Эдуард Верлен, 8-й виконт

12 марта 1823 – 5 ноября 1854

Отныне упокоен.

Отныне упокоен. Не совсем. Как он оценит мрачную иронию этого камня, когда увидит его! Она надеялась, что ее не будет поблизости, когда это произойдет: юмор Джеффри всегда угнетал ее, а его горький сарказм просто убивал.

Приди ко мне, Кристи, молилась Энни с закрытыми глазами, но, когда она их открыла, его не было на мощеной дорожке или на гребне холма по дороге от дома. Садящееся за темные деревья солнце выглядело холодно и равнодушно на белесом небе; она задрожала и натянула плотнее шаль на плечи. Пожалуйста, приди, Кристи. Она погрузилась в безжизненное оцепенение.

Становилось холоднее, темнее, но она не двигалась. Еще был шанс. Шуршание камешков заставило ее поднять голову. Прижав ладони к щекам, она встала с холодной каменной скамьи, ощущая надежду. Он прошел к ней через ворота, которые она оставила открытыми для него. Но он остановился у дальнего края камня Джеффри и не подошел ближе.

Энни почувствовала, как прихлынувшая было теплая кровь отливает от лица. Она протянула руки, шепча:

– Ты можешь меня коснуться? – Он не ответил; его прекрасные глаза потемнели от отчаяния. – Боже мой, Кристи, неужели ты не можешь меня коснуться?

– Энни…

В одном этом слове, ей показалось, она услышала сожаление и повернулась к нему спиной, закрыв глаза. После всего что случилось, это было самым страшным. Руки Кристи, внезапно взявшие ее за плечи, не принесли облегчения. Она вырвалась, обхватив себя руками. До сих пор она не плакала. Теперь жгучие слезы заклокотали у нее в горле, в груди – везде, кроме глаз, которые оставались совершенно сухими.

– Не надо, Энни, – умоляюще попросил он, снова дотрагиваясь до нее. – Ради Бога.

Она вскинула голову и набросилась на него:

– Ради Бога? Не говори мне о своем Боге, Кристи. Это его наказание нам, так?