Последний ученик покинул класс. Я накинула рюкзак и прижала свои книги к груди. Встав перед его столом, я жалко рассмеялась.

— Так я полагаю, это значит, что мы не встречаемся завтра вечером?

Казалось, что каждая черточка его лица выражала резкое напряжение. На мгновение я не могла понять, злился ли он на меня или на нашу ситуацию. Может немного и на то, и на другое.

Он говорил очень быстро.

— Это не смешно, Эшлин.

Нет. Это не было смешно.

— Ты сказала, что тебе девятнадцать, — он говорил тихо, что я почти не слышала его.

— Так и есть! Так и есть! — сказала я дважды, повысив свой голос на октаву. Я была не уверена, сказала я это, чтобы напомнить ему или все же себе правдивость этого факта. Я сгорбилась. — Я болела… — я сделала паузу. — Моя мама держала меня год дома. — Я чувствовала, как будто извиняюсь за себя. Что была рождена в год, в который родилась. Что пошла в школу в год, в который пошла. В классе не было свободного ученика, и я полагала, что это было его окно. — Сколько тебе лет?

— Достаточно взрослый, чтобы быть осмотрительнее, — пробормотал он, потирая заднюю часть шеи.

Мое горло пересохло, и я слегка закашлялась.

— Но достаточно молод, чтобы было плевать?

Он зарычал.

— Нет. — Он сжал руку в кулак и ударил ею по столу в раздражении. — Просто старше, чтобы быть осмотрительнее. — Он остановился, его брови нахмурились. — Мне двадцать два.

Это было неправильно, но услышать его возраст не напугало меня. Ни в малейшей степени. Если бы ситуация и время были другими, мы бы могли попытаться что-то построить. Разница в три года это не то, что препятствует многим отношениям. Это не возраст остановил нас — это род деятельности.

Слезы были на подходе, но я отказывалась выпускать их. Я понизила голос до шепота.

— Ты думаешь, что мы должны поговорить… об этом?

Его взгляд немного смягчился, и он указал головой на дверь.

— Если ты хочешь, я могу поговорить с парнями, которые доставали тебя.

Немного наклонив голову, я фыркнула, раздраженная его предложением. Если я не могла плакать перед ним, я могла разозлиться на него.

— Ты поговоришь с ними? — моя голова наполнилась клубами гнева. — Ох! Ты поговоришь с ними. Пожалуйста, мистер Дэниелс, поговорите с ними. Это, конечно же, то, что мне нужно, чтобы сделать мою жизнь на сто процентов лучше. — Я кинула свои книги на его стол и уставилась ему в глаза. — Потому что моя сестра мертва. Моя мама не хочет меня. Мой отец завуч и у него своя семья. Я уже изгой в школе. Парни уже насмехаются над моим телом. И изюминка всего этого? Мой учитель продвинутого английского целовался со мной несколько дней назад и теперь даже не сморит в мою сторону. Поэтому да! Поговори с ними. От этого все станет идеальным.

Я видела, как его лицо напряглось, и он потер свою шею.

— Эшлин… — прошептал он, понизив голос. Затем он поднял взгляд в беспокойстве. — Подожди, Генри твой отец?

Мое сердце разбилось оттого, о чем он больше всего беспокоился в этот момент.

— Из всего, что я сказала… это тебя больше всего задело?

Он нахмурился.

— Ты должна идти на свой следующий урок.

Я не двинулась сразу, хотя тишина была невыносимо надоедливой. Переминаясь с ноги на ногу, я провела пальцами по волосам. Я еще немного посмотрела на него, прежде чем развернулась и ушла.

Он не был красавцем, который поднял мое настроение пару ночей назад. Он не был парнем, который заставил меня смеяться и позволил мне плакать, уткнувшись в него. Он не был парнем, который напомнил мне, что я все еще жива, когда его губы ликующе коснулись моих.

Нет, он больше не Дэниел.

Он мистер Дэниелс.

А я была его наивной студенткой, которую он холодно отверг.

9 глава

И я задам тебе вопрос,

Ты можешь сказать мне правду.

Ты думаешь обо мне, когда я борюсь за тебя?

— Скитания Ромео



Два часа прошли, пока я сидела в уборной и плакала, доводя себя идеей, что Дэниел мой учитель.

Я также плакала, потому что задиры доставали меня, ведь что может быть веселее, чем подшучивать над дочкой завуча?

Я плакала, потому что была одинокой и печальной, и скучала по своей маме так сильно, хотя она, вероятно, не скучала по мне.

Я плакала, потому что Габи была мертва.

Я плакала, потому что это казалось все, что я могу делать.

Я так сильно плакала, и удивительно, что у меня все еще были слезы для этого. После того как двадцатый раз высморкала нос, я вытерла глаза и направилась в столовую.