В какой-то момент Альбина улучила момент и, подойдя к Тине, прошептала ей на ухо:

– Прости, но я знаю, от кого ты ждешь ребенка?

– А разве заметно? – побледнев как полотно, воскликнула Тина.

– Конечно, заметно. То, что ты в интересном положении, – первое, о чем мне сообщили, едва я сегодня переступила порог.

Тина, печально усмехнувшись, покачала головой:

– Ну надо же. А я думала, никто ничего не видит. Вот ведь какие у нас деликатные люди работают, оказывается…

– И все-таки. Это не от… – озабоченно перебила ее Альбина, но Тина не дала ей договорить.

– Ты его не знаешь, – резко произнесла она, всем своим видом давая понять, что развивать эту тему не намерена.

«Ого! И скрытная же у меня подружка оказалась, – мысленно удивилась Альбина. – А я-то полагала, что хорошо разбираюсь в людях».

– Но тогда выходит, что… – начала она.

– Иди, тебя Максим ждет, – сказала Тина и взглядом указала на озабоченно посматривающего в их сторону новоиспеченного мужа. – Еще раз поздравляю вас обоих.

Повернувшись, она зашагала к метро. И тут Венчик впервые обратил внимание на то, что у нее изменилась походка, и корпус она стала держать как-то по-особенному, словно у нее переместился центр тяжести, и руки согнула так, будто защищает что-то внутри себя. Или кого-то…

Мысли в его голове еще не успели оформиться в конкретные фразы, как, опережая их, нахлынули эмоции, которые настоятельно требовалось немедленно выплеснуть. «Иначе меня просто разорвет на части, – понял Венчик. – Это ж надо… Это ж надо…» А затем он дал себе волю.

Проходивший мимо его машины мужик в двух засаленных, одна поверх другой, куртках и в неимоверно грязных джинсах, подпоясанных веревкой, потрясенно остановился и благоговейно замер, вслушиваясь в поток крепких словец, доносящихся из роскошной красной иномарки.

– Эк его разбирает, беднягу, – посочувствовал он. – Накипело, видать. Или беда какая стряслась.

А когда машина внезапно сорвалась с места, обдав его водой из вечной в этом месте лужи, он хотел было привычно выматериться вслед лихачу и вдруг понял, как далеко ему до по-настоящему образованных людей. Что он мог? Ну, употребить пару-тройку слов, повторяя их до бесконечности, даже не слов, а, по сути, так, междометий, можно даже сказать – артиклей, без смысла, без логической связи. А тут его уха коснулась высокая поэзия, музыка сфер.

«Да, знает мужик родной язык, – уважительно подумал алкаш или, возможно, бомж, а скорее и то и другое в одном флаконе. – Даже мне с моим кандидатским минимумом до такого далеко. Но хоть заценить могу, а другой кто на моем месте прошел бы мимо и даже внимания не обратил. А я так нет, – весьма довольный собой, рассудил он. – Вот погуляю еще немного и тоже за диссертацию примусь. Она от меня никуда не убежит. Наше дело молодое».

Тут он зорким глазом углядел на обочине тротуара недопитую бутылку пива, оставленную каким-то сердобольцем для бедолаги вроде него, и коршуном устремился к ней. А то, не ровен час, опередят…


Время близилось к половине девятого, и тротуар перед входом в здание фирмы опустел. Охранник Борис отвел взгляд от монитора видеокамеры, установленной снаружи над дверью. Исходя из известных ему фактов получалось, что в любовном четырехугольнике, как окрестил ситуацию Борис, произошла смена ролей. Пара номер один, состоящая из хорошей на все сто девчонки Альбины и бывшего мужа одной из сотрудниц фирмы – тоже был бы неплохой мужик, если бы не его лощеность, – распалась после того, известного ему, случая. Тут охранник не мог не возгордиться своей осведомленностью.

Пара номер два, которую составляли серьезная и целеустремленная, как многие девицы из провинции, Тина и тутошний начальник отдела Латышев – парень что надо, как определил для себя Борис, – распалась тоже, и тоже после той роковой пятницы.

Затем наступили два месяца относительного затишья – трое из четверки сходили в отпуск, а один, тот, который киношный продюсер, вообще исчез с горизонта. Точнее, перестал появляться в стенах фирмы. Но охранник, который от нечего делать тренировал свою наблюдательность, а не просто пялился в монитор на проходящих по улице молоденьких длинноногих козочек, время от времени углядывал его автомобиль на противоположной стороне улицы. Значит, всем известный Венчик из «любовной» обоймы не выпал.

Сегодня же положение в четверке определилось, но не уравновесилось. Произошло как в русской кадрили: кавалеры поменялись дамами. Но если у одной вновь образовавшейся пары все сложилось как нельзя лучше, чему стал свидетелем коллектив фирмы, то у другой все шло сикось-накось. Тина явно была на сносях, а продюсер пребывал в смятенных чувствах, если судить по тому, что он следил за девушкой и в то же время не решался к ней подступиться.

«Нет, все-таки фактов маловато, – огорченно вздохнул охранник. – Знать бы, от кого Тина ждет ребенка, тогда бы многое прояснилось. Если не от продюсера, то чего в таком случае он сел ей на хвост, спрашивается? Не тот Вениамин Диктов человек, чтобы растить чужого младенца. А если от него, то тоже не тот он человек, чтобы связывать себя по рукам и ногам отцовством… Если, конечно, здесь не замешана любовь».

– Но какой же несусветной должна быть эта самая любовь, чтобы заставить Венчика так маяться! – невольно воскликнул Борис. – Или тут еще что-то замешано?

Однако ирония ситуации заключалась в том, что и сам Венчик не мог бы толком объяснить, почему его так сильно влечет к Тине. И явно не ее беременность была сему причиной. В наше время для любой, ну, почти любой проблемы можно подыскать адекватное денежное решение.

Так и ломали головы двое мужиков, пытаясь уразуметь, что же происходит на самом деле. Один – потому что готовил себя в исследователи человеческих душ. А другой – просто потому, что боялся: если в его жизни не произойдет никаких изменений, он долго не протянет…

Глава 15

– Что она себе вообразила, а? – возмущалась себе под нос Тина, застилая огромную двуспальную кровать. – Что у меня мозгов нет, что ли, или я безрукая какая? Или что она самая умная?

Речь шла об Александре. Счастливое, безоблачное, но все-таки прозябание в деревенской глуши на всем готовом и при любящем муже подспудно тяготило эту деятельную натуру. Заботы, связанные с Петюней, были ей лишь в радость, а посему заботами считаться не могли. Не хватало чего-то более масштабного.

Александре, привычной с ходу решать за многих людей сразу и нести ответственность за очень крупные денежные суммы, определить, что лучше всего для ее молоденькой неопытной родственницы, было плевым делом. Естественно, ею двигало благое побуждение уберечь ту от лишних проблем и ошибок. То, что даже очень юный человек имеет право самостоятельно распоряжаться своей жизнью, как-то не приходило Александре в голову. Тем более такой человек, как Тина, вполне осознанно собирающаяся родить и воспитать ребенка без посторонней помощи…

– Здравствуй, Тиночка, моя дорогая! Ну, как ты тут? А малыш? С ним все в порядке? – выстрелила пулеметной очередью вопросов Александра, появляясь тем утром на пороге своей квартиры с утепленной переносной люлькой в руках. Тина едва успевала кивками отвечать ей. – Я очень рада. А сейчас нам надо быстренько освободить твою комнату. Ты перебираешься в мою спальню, а здесь будет жить баба Дуня…

– Как баба Дуня? – только и смогла пролепетать растерявшаяся Тина.

– А так, она приезжает сегодня… часика через два, – радостно сообщила Александра, поглядев на свои наручные часы, и прищурилась, прикидывая, с чего начать осуществление своего плана. – Я ей позавчера позвонила, все объяснила. И мы сошлись на том, что с ней тебе будут спокойнее и удобнее. В любом случае…

– В любом случае надо было прежде всего посоветоваться со мной! – расстроенно возопила Тина, воздевая руки к потолку.

Как она любовалась собой, такой мужественной, такой самостоятельной, и на тебе, Александра выписала из деревни няньку. Слов нет, Тина обожала свою бабушку, ценила за все, что та для нее сделала. Но пока не испытывала в ней насущной потребности. Мысленно она видела свое триумфальное появление перед всей семьей с красиво завернутым младенцем на руках. Изумленные охи и ахи родных, свои сдержанные, полные достоинства ответы и гордое нежелание говорить, кто отец очаровательной малышки. Тина уже знала, что ее мечта осуществится: она станет матерью девочки, которую наречет счастливым именем Вероника.

– А что бы это изменило? – поинтересовалась удивленная Александра, одновременно посылая поцелуйчики лежащему в колыбельке сыну. – Я же сделала как лучше. Не станешь же ты утверждать, что не собиралась звонить сама?

Тина обиженно засопела, но ничего не ответила. Какой прок говорить, что она собиралась и чего не собиралась делать, раз баба Дуня уже на ближних подступах к столице.

– И как же она доберется сюда? Она же Москвы совсем не знает, – ехидно спросила Тина, наблюдая, как Александра, пристроив люльку в кресле и раздев Петюню, сдергивает и швыряет на пол постельное белье с кровати, на которой она спала до сегодняшнего дня.

– Роман ее встретит на вокзале, а по дороге введет в курс дела…

Так! Вот тебе и явление с младенцем на руках. Сорвалось не только оно, но и о том, что с ней произошло, расскажут без нее…


Господи, как же она обрадовалась, увидев на пороге бабушку. Даже завизжала, когда бросилась ей на шею, не дав толком снять стеганое синтетическое пальто и серый пуховый платок. Бабушка была в темной юбке до щиколоток и в вязаной кофте с длинными рукавами поверх светлой штапельной блузки.

– Тише-тише, деточка, – стала успокаивать ее баба Дуня. – О ребеночке подумай. – Потом отстранила на расстояние вытянутой руки, оглядела внучку с головы до ног и, утвердительно кивнув, произнесла: – Девочка будет. Точно девочка.

– А ты откуда знаешь? – спросила Тина. – Роман сказал? – И она оглянулась на мужа Александры, пристраивающего в холле бесчисленные сумки и пакеты.

– При чем тут Роман Константинович. У меня своих глаз нету, что ли? – усмехнулась баба Дуня. – А теперь давайте присядем. У меня от вашей Москвы перед глазами все рябит и в ушах звон. И чего вы в ней хорошего находите? Вот у нас…

Александра тем временем накрыла стол в гостиной, где все обосновались, чтобы лишний раз не тревожить удобно расположившуюся на мягком диване гостью. Когда все уже было готово, баба Дуня вдруг всплеснула руками, поднялась и кинулась в холл. Там она зашуршала бумагой и полиэтиленом. Затем вернулась и выставила на журнальный столик литровые и поллитровые банки, приговаривая:

– Это земляничка лесная, это черничка с сахаром, это брусника с яблоками, а это мед, тебе, Валюша, дед Миша передал. Помнишь деда Мишу Прокофьева, у него еще крайний дом в деревне?..

Но Тина услышала только одно и спросила, помертвев от ужаса:

– Ты что же, всем уже про меня рассказать успела?

Баба Дуня на нее даже руками замахала:

– Что ты, что ты, милая! Как мы с Александрой Ивановной уговорились молчать, так я никому ни словечка. Даже твоим родителям. Просто сказала, что еду в Москву – тебя навестить.

У Тины отлегло от сердца. Но она все-таки решила уточнить:

– И папа с мамой не удивились, что тебя пригласили сюда, а их нет? И не обиделись?

– Чего удивляться или обижаться-то, – степенно возразила баба Дуня. – Я уже старая, не спорь, старая, могу и не успеть новую Москву посмотреть, если долго ждать буду. А у них времени полным-полно. Да и потом, все равно через полтора месяца явятся – тебя из роддома встречать. Так ведь?

– Так-так, – ответила за Тину Александра.

До сего дня она ни разу не видела бабу Дуню, вообще о ее существовании узнала только год назад, когда на пороге кабинета возникла вызывающе одетая девица и представилась родственницей. За прошедшее время Тина превратилась в молодую женщину, городскую жительницу и сотрудницу преуспевающей столичной фирмы. Но что будет с ней дальше? «Все, что угодно, только не возврат назад, в прошлое», – уже давно решила для себя Александра.

Пока же шло оживленное общение и узнавание друг друга. Через полчаса баба Дуня уже обращалась к вновь обретенным родственникам на «ты» и по имени, впрочем, по их же настоятельной просьбе. А Александра, совершенно покоренная ее житейской мудростью, умением со снайперской точностью вставить обиходные деревенские словечки в городскую речь, врожденной деликатностью, мысленно сетовала, что не познакомилась с бабой Дуней раньше.

Тина как раз рассказывала, как год назад во Франции случайно подслушала беседу двух пожилых дам – язык не поворачивался назвать их старушками. Они подъехали на мопедах к открытому кафе и устроились за столиком, обе в брючках, обсуждая животрепещущие чисто женские проблемы: одна шила себе костюм какого-то легкомысленного цвета, то ли розового, то ли салатного, другая хвасталась новым поклонником.