Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания

Папа перестает смеяться так внезапно, что это тревожит меня, и я зажигаю свет.

Кромешная темнота так быстро становится светом.

Папа смотрит на меня виновато, будто сделал что-то дурное, но боится признаться. Он откидывает одеяло и шаркает в ванную, схватив свою сумку и натыкаясь на мебель, не глядя мне в глаза. Я отворачиваюсь.

Папа возвращается в других пижамных штанах, зажав под мышкой полотенце. Я выключаю свет, мы оба теперь лежим молча. Свет так быстро снова стал темнотой. Продолжаю смотреть в потолок, чувствую себя потерянной, а ведь всего несколько минут назад я, казалось, обрела себя. Недавние ответы снова стали вопросами.

– Папа, я не могу заснуть, – жалуюсь я по-детски.

– Закрой глаза и посмотри в темноту, дорогая, – сонно отвечает папа, и голос его звучит как тридцать лет назад.

Спустя минуту раздается его тихий храп. Он проснулся – и вот уже снова спит.

Между двумя противоположностями висит пелена, всего лишь прозрачная ткань, которая предупреждает или утешает нас. Ты ненавидишь, но посмотри сквозь эту пелену, и ты увидишь возможность полюбить; сейчас тебе грустно, но посмотри сквозь нее, и ты увидишь радость. От абсолютного спокойствия – к полной неразберихе. Все меняется так быстро, не успеваешь и глазом моргнуть.

– Девочки, я попросила вас сегодня собраться, потому что…

– Кто-то умер.

– Нет, Кейт, – вздыхаю я.

– Прости, но твой голос звучал так мрачно… Ой! – вскрикивает она – видимо, Фрэнки ее как следует ущипнула за бестактность.

– Ну что, вы уже покатались на красном автобусе? – спрашивает Фрэнки.

Я сижу за столом в нашем номере, говорю по телефону с подругами. Они собрались в доме Кейт и слушают меня, включив громкую связь. Все утро мы с папой осматривали Лондон, я фотографировала его на фоне всего «английского»: красных автобусов, статуи Эрота, конной полиции, Букингемского дворца и совершенно не подозревавшего о выпавшей ему чести трансвестита.

Пока я звоню, папа лежит на кровати, смотрит телевизор, пьет бренди и хрустит чипсами «Принглз».

– Отлично! – кричит он в экран, услышав очередную шутку Брюса Форсайта.

Я устроила телефонную конференцию, чтобы поделиться с подругами последними новостями, а скорее надеясь на помощь и прося укрепить мой рассудок. Может быть, я слишком замечталась, но ведь девушке позволено мечтать!

– Одного из твоих детей только что стошнило на меня, – говорит Фрэнки. – Твоего ребенка только что стошнило на меня.

– О, это не рвота, просто немного слюней.

– Вот это слюни?!

Пауза.

– Фрэнки, ты омерзительна.

– Девочки, девочки, пожалуйста, не могли бы вы хотя бы в этот раз не пререкаться?

– Прости, Джойс, но я не могу продолжать этот разговор, пока оно не покинет помещение. Оно ползает вокруг, кусает вещи, забирается на вещи, пускает слюни на вещи. Это очень отвлекает. Кристиан не может за ним последить?

Я пытаюсь не рассмеяться.

– Не называй моего ребенка «оно»!.. Кристиан не может, он занят.

– Он смотрит футбол.

– Он не любит, когда его отвлекают, особенно ты.

– Что ж, ты тоже занята. Как мне сделать так, чтобы оно пошло ко мне на руки?

Пауза.

– Мальчик, иди сюда, – с опаской говорит Фрэнки.

– Его зовут Сэм. Ты его крестная мать, на тот случай, если ты и это забыла.

– Нет, это я не забыла. Только его имя. – Голос Фрэнки напрягается, как будто она поднимает что-то тяжелое. – Ничего себе! Чем ты его кормишь?

Сэм визжит как поросенок.

Фрэнки фыркает в ответ.

– Фрэнки, дай его мне. Я отнесу его к Кристиану.

– Итак, Джойс, – начинает Фрэнки, пока Кейт нет рядом, – я провела небольшое исследование по той информации, которую ты мне вчера дала, даже взяла с собой некоторые бумаги, подожди. – Раздается шелест бумаги.

– О чем речь? – спрашивает вернувшаяся Кейт.

– О том, что Джойс умудрилась попасть в голову американца и приобрела его воспоминания, навыки и знания, – отвечает Фрэнки.

– Что? – визжит Кейт.

– Я выяснила, что его зовут Джастин Хичкок, – радостно говорю я.

– Как? – спрашивает Кейт.

– Его фамилию я прочитала в программке вчерашнего балета, где танцевала его дочь, а имя… ну, я услышала его во сне.

Пауза. Я пытаюсь представить, какими взглядами они сейчас обмениваются.

– Что, черт возьми, происходит? – в замешательстве спрашивает Кейт.

– Поищи его в Интернете, Кейт, – командует Фрэнки. – Посмотрим, существует ли он.

– Поверьте мне, он существует, – уверяю я.

– Нет, дорогая, понимаешь, нам бы не хотелось думать, что ты спятила. Так что давай мы его поищем, а потом продолжим.

Я опираюсь подбородком на руки и жду.

– Пока Кейт там возится, я расскажу: я изучила проблему восприятия чужих воспоминаний…

– Что?! – пронзительно вскрикивает Кейт. – Восприятие чужих воспоминаний? Вы обе сошли с ума?

– Нет, только я, – устало говорю я, кладя голову на стол.

– Как это ни удивительно, оказалось, что тебя нельзя считать клинической сумасшедшей. По крайней мере не из-за этого. Я пошарила в Интернете и выяснила: не у тебя одной это бывает.

Насторожившись, я резко выпрямляюсь.

– Я нашла сайты, на которых есть интервью с людьми, признавшимися, что они видят воспоминания других людей, и приобретшими их способности или вкусы.

– Ох, вы обе меня просто обманываете, вы сговорились меня дурачить! Так я и знала, что просто так ты бы ни за что ко мне не заехала, Фрэнки.

– Мы ни о чем не сговаривались, – уверяю я Кейт.

– То есть ты на полном серьезе пытаешься меня убедить, что неким волшебным образом получила способности другого человека?

– Она говорит на латыни, французском и итальянском, – объясняет Фрэнки. – Но при чем тут волшебство? Думать так – действительно безумие.

– У Джойс что, и вкусы изменились? – Кейт еще не убеждена.

– Она теперь ест мясо, – как бы между делом говорит Фрэнки.

– Но почему вы считаете, что ей передались чьи-то способности? Почему она не могла сама выучить латынь, французский и итальянский и решить, что ей нравится мясо, как любому нормальному человеку? Если я неожиданно начну любить оливки и испытывать отвращение к сыру, это что, будет означать, что моим телом завладело оливковое дерево?

– Кейт, по-моему, ты не врубаешься. Почему ты считаешь, что оливковые деревья не любят сыр?

Пауза.

– Слушай, Кейт, я согласна, что смена вкусовых пристрастий – это совершенно естественная вещь, но пойми же наконец: Джойс за ночь овладела тремя языками и при этом никогда их не учила!

– О!

– И мне снятся сны о личных детских переживаниях Джастина Хичкока.

– А где, черт возьми, была я, когда все это происходило?

– Заставляла меня танцевать хоки-поки в прямом эфире «Скай ньюс», – огрызаюсь я.

Я включаю громкую связь и несколько следующих минут терпеливо хожу по комнате, глядя на часы внизу телевизора, пока на другом конце Фрэнки и Кейт от всей души смеются.

Папа замирает с очередным чипсом во рту, а его глаза следят за моими перемещениями.

– Что это за шум? – спрашивает он.

– Кейт и Фрэнки веселятся, – отвечаю я.

Он закатывает глаза и продолжает жевать чипсы, снова повернувшись к экрану, на котором среднего возраста телеведущий зажигательно исполняет румбу.

Минуты через три смех прекращается, и я выключаю громкую связь.

– Короче говоря, – продолжает Фрэнки, как будто и не прерывалась, – то, что с тобой происходит, совершенно нормально, то есть не совсем нормально, но есть и другие э-э…

– Ненормальные? – предлагает Кейт.

– …случаи, когда с людьми бывало то же самое. Только все это люди, которые перенесли пересадку сердца. Поскольку это не твой случай, то моя теория, видимо, не годится.

Тук-тук, тук-тук. Сердце выскакивает из груди.

– Подожди, – вмешивается Кейт, – здесь написано, что одна женщина утверждает, будто приобрела необычные способности после того, как ее похитили инопланетяне.

– Кейт, перестань читать мои записи, – шипит Фрэнки. – Я не собиралась ее упоминать.

– Девочки, – прерываю я их. – Он сдал кровь в тот же самый месяц, когда я попала в больницу.

– И что? – спрашивает Кейт.

– Ей делали переливание крови, – объясняет Фрэнки. – А это не сильно отличается от теории про пересадку сердца, о которой я только что говорила.

Мы все умолкаем.

Тишину нарушает Кейт:

– Ну и что? Я все равно не понимаю. Кто-нибудь объясните мне.

– Переливание крови и пересадка сердца – в этом есть что-то общее, правда? – говорю я. – Кровь идет от сердца.

Кейт ахает.

– Кровь пришла прямо от его сердца, – мечтательно говорит она.

– Да, Кейт, что может быть романтичнее переливания крови? – комментирует Фрэнки. – Давайте я расскажу о том, что нашла в Сети, хорошо? Четвертый канал снял документальный фильм о людях, которым пересадили сердце, заявлявших о неожиданных побочных эффектах после операции. Речь в фильме идет вот о чем: возможно ли, что вместе с трансплантированным органом пациент может получить также часть воспоминаний, вкусов, желаний и привычек донора? Там, в фильме, показано, как эти люди связываются с семьями доноров, пытаясь понять, что за новая жизнь появилась в них. Фильм подвергает сомнению научное понимание того, как работает память, представив мнения ученых, которые первыми начали исследовать интеллект сердца и биохимическую основу памяти на клеточном уровне.

– Ага! То есть, если в сердце больше интеллекта, чем мы привыкли считать, значит, кровь, которая течет от чьего-то сердца, может быть носителем этого интеллекта. Таким образом, переливая Джойс кровь, они перелили и воспоминания этого парня? – спрашивает Кейт.

Никто не хочет ответить на этот вопрос «да». Все хотят сказать «нет». Кроме меня, уже свыкшейся за ночь с этой идеей.

– Но это же можно запросто узнать! – осеняет Кейт. – Нужно только выяснить, кто был твоим донором, Джойс.

– Не получится. – Фрэнки, как обычно, сбрасывает Кейт с небес на землю. – Такого рода информация конфиденциальна. Кроме того, не забывайте: за один раз Джастин мог сдать не больше пинты крови, да еще потом ее разделили на лейкоциты, эритроциты, плазму и тромбоциты. Так что Джойс досталась совсем небольшая часть его крови, вероятно смешанной с чьей-нибудь еще.

– Его кровь все еще течет в моем теле, – не соглашаюсь я. – Не важно, сколько ее там. И я помню, что чувствовала себя весьма необычно, когда пришла в себя в больнице.

Подруги молчат: они уверены, что мои «весьма необычные» ощущения не имели ничего общего с переливанием крови, а были связаны только с трагедией, о которой у нас не принято упоминать, – потерей ребенка.

– Гугл нашел одного Джастина Хичкока! – Кейт победно смотрит на Фрэнки.

Я стискиваю руки. Пожалуйста, скажите мне, что я не выдумала все это, что он существует, что он не порождение моего воспаленного сознания!

– Итак, Джастин Хичкок был шляпником в Массачусетсе. Хм. Ну он хотя бы американец. Джойс, ты что-нибудь знаешь про шляпы?

– Про шляпы? Береты, панамы, фетровые шляпы, рыбацкие шляпы, бейсбольные кепки, твидовые кепки.

Папа снова отводит недоуменный взгляд от телевизора и бормочет:

– Твидовые кепки?..

– Канотье и тюбетейки, – добавляет Кейт.

– Цилиндры, – говорит Фрэнки и тут приходит в себя. – Подождите, при чем здесь шляпы?! Не только Джойс, кто угодно может назвать кучу шляп!

– Ты права, это как-то неправильно. Читай дальше, – подгоняю я Кейт.

– Джастин Хичкок переехал в Дирфилд в тысяча семьсот семьдесят четвертом году, участвовал в революции… По-моему, не то. Больше двухсот лет – это слишком много для мужчины твоей мечты.

– Стой, – прерывает ее Фрэнки, не желая, чтобы я потеряла надежду. – Под ним есть еще один Джастин Хичкок. Санитарное управление Нью-Йорка…

– Нет, – раздраженно говорю я. – Я уже знаю, что он существует. Это просто смешно. Добавьте в поиск Тринити-колледж, он вел там семинар.

Тук-тук-тук.

– Нет. Ничего про Тринити-колледж.

– Ты уверена, что говорила с его дочерью? – спрашивает Кейт.

– Да, – отвечаю я сквозь зубы.

– А кто-нибудь еще видел, как ты говорила с этой девочкой? – ласково осведомляется она.

Я не обращаю на нее внимания.

– Добавляю в поиск слова «искусство», «архитектура», «французский», «латынь», «итальянский», – говорит Фрэнки под стук клавиш.

– Ага! Попался Джастин Хичкок! Приглашенный лектор в Тринити-колледже в Дублине. Факультет искусств и гуманитарных наук. Отделение искусства и архитектуры. Степень бакалавра, Чикаго, степень магистра, Чикаго, докторская степень, Сорбонна. Специализации – история итальянского Возрождения и барочной скульптуры, европейская живопись семнадцатого – девятнадцатого веков. Основатель и редактор «Обзора искусства и архитектуры». Соавтор книги «Золотой век голландской живописи: Вермеер, Метсю и Терборх», автор книги «Медь как холст». А также автор более пятидесяти работ в книгах, журналах, словарях и сборниках статей.