Елена Колина - Любоф и друшба

* * *

На следующий день во время завтрака выяснилось, что хотя у нас обычная семья, но все-таки немного мексиканский сериал.

Лидочка была в школе, Мария в институте, а я осталась дома писать диплом и вместе с мамой развлекать нашего родственника.

– Мне бы хотелось расставить точки. Обсудить в активном диалоге при помощи техник межличностного общения. Вы, я думаю, понимаете цель моего приезда, – покраснев, сказал Игорь.

– Восстановить семейные связи, – удивленно ответила мама. – Но мне кажется, мы уже вчера все восстановили…

…Утром уши у Игоря торчали еще больше, но в целом он был такой же свежевымытый и приветливый, как вчера, и никто не ожидал от него такого подвоха… Скажу сразу же, не стану растягивать на несколько серий: оказалось, что наш дом принадлежит не нам, а потерянному младенцу. И участок, двенадцать соток, за счет которых мама рассчитывала приобрести недвижимость в разных странах мира, тоже принадлежит не нам, а Игорю. У симпатичного, аккуратного, приветливого Игоря оказались при себе бумаги, из которых следовало, что земля и дом принадлежали его отцу, а Игорю нужно было лишь юридически вступить в права наследства.

Из разговора Игоря с мамой я понемногу стала понимать, что же произошло – не сейчас, а давным-давно.

Давным-давно мы жили на Петроградской, в коммунальной квартире. У нас были две комнаты, огромные, как залы, одна с камином, другая с красивым эркером. Но все-таки это была коммуналка, а у нас были Женя, я, Мария, и только что родилась Лидочка. Поэтому родители с радостью переехали в Лисий Нос, в дом, принадлежавший нашему деду, – эту часть истории мы знали.

После смерти деда мы продолжали жить в Лисьем Носу, но дом и участок были завещаны сыну деда от второго брака, – а вот этого мы как раз и не знали…

Братья поссорились: отец Игоря пожелал продать свое наследство, а наш отец не хотел вернуться со всеми нами в две комнаты с камином и эркером. Отец Игоря уступил нашему отцу, и мы остались в нашем доме, то есть уже не в нашем, а чужом доме.

– Мой отец поступил благородно, – заметил Игорь.

– Ничего подобного, твой отец поступил не благородно, а по совести, – благодушно возразила мама. – Он получил квартиру и новую машину «Жигули»! Да в то время этот старый дом стоил меньше, чем «Жигули». Разве это было справедливо?

Сначала мама охотно обсуждала все это с Игорем, считая, что они ностальгически вспоминают прошлое, затем смотрела на него жалеющим взглядом, как на сумасшедшего, которого почему-то волнуют дела давно минувшие, затем снисходительно-скучающим взглядом, как будто Игорь пришел рекламировать ненужный ей пылесос. Ну, а когда Игорь сбегал за портфелем и показал ей документы, у мамы случилась истерика.

Мама то плакала, то затихала, недоуменно поглядывая на меня, и вдруг бросилась к Игорю с таким угрожающим видом, что он выскочил за дверь, прижимая к себе портфель с документами.

– Девочки, уймите вашу мать, – сказал он из-за двери, как будто я была здесь не одна, а с сестрами, – наверное, от ужаса.

– Я провела жизнь в розовых очках. Я думала, что если мы здесь живем, то это наше… – всхлипывала мама. – И вот до чего я дожила – нас выгоняют из родного гнезда…

Мама намочила полотенце холодной водой, демонстративно приложила полотенце ко лбу и вышла из кухни.

…Мама лежала в темной комнате с полотенцем на голове, а мы с тетей Ирой сидели рядом. Тетя Ира как будто чувствует, когда мама ложится с полотенцем в темной комнате, и сразу же забегает в гости на минутку.

Тетя Ира сказала, что все совсем не так примитивно и здесь была психологическая причина. Сыновья были от разных браков, мой отец всегда чувствовал себя ущемленным, и его брат решил не продавать дом, чтобы компенсировать ему недостаток отцовской любви.

– Да-а… – вздохнула тетя Ира, – вот она, жизнь. Чувствуешь себя сильной, и вдруг оказывается, что ты ничтожный червячок и вся твоя жизнь зависит от какого-то стечения обстоятельств, от давней истории любви и ревности…

– Кто это ничтожный червячок, я? – рассердилась мама. – Ты меня имеешь в виду?!

– Я просто хотела тебя отвлечь…

– Отвлечь? Мы остались без крова, без крыши над головой, как погорельцы, а ты хочешь меня отвлечь какими-то ничтожными червяками, – горестно сказала мама. – Моя дорогая Лидочка и Мария тоже, мои бедные дети еще не знают, что остались на улице! Слава богу, что Женя выходит замуж, – хотя бы у одной из нас найдется где приклонить голову… Лиза, где твой отец?! Как он мог так с нами поступить?.. Этот человек, твой отец, сведет меня в могилу, впрочем, теперь мне больше некуда идти…

Вернулись из города девочки и приняли участие в обсуждении, слезах и догадках.

– Мы переезжаем в город? Ура! Как здорово, что мы будем жить в городе! – обрадовалась Лидочка.

– Чему ты радуешься, бедное наивное дитя? У нас всего две комнаты на шестерых, – напомнила мама.

– Ну и что? В одной комнате я с Марией, так уж и быть, а в другой все остальные, мама с отцом и Лиза с Женей, – легко сказала Лидочка и подмигнула. В этом подмигивании был как будто смешок, что она так хорошо пошутила, и одновременно уверенность, что именно так и будет. Лидочка – еще совсем ребенок.

– Ницше сказал: каждый человек стремится к уединению и к своему домашнему углу, где он избавлен от толпы, от многолюдия и может уделить всего себя познанию… Так что же, теперь я буду жить с Лидочкой, Женей и Лизой? – тревожно отозвалась Мария. Мария – уже не ребенок…

Кажется, будто я оставалась совершенно спокойной и хладнокровно наблюдала за всеми со стороны. Но я и правда ничего не чувствовала – у меня был настоящий шок.

Я представила, что живу в одной комнате с Лидочкой и Марией – ох!.. Четыре кровати (еще Женя) по сторонам комнаты, кучи Лидочкиной одежды и косметики на полу…

Я увидела себя жалкой, несчастной, избегающей своего дома, увидела, как я использую любые предлоги, чтобы не быть дома, допоздна гуляю по улицам, сижу в кино на ночном сеансе, остаюсь ночевать у подруг, предпочитаю остаться у своего друга, даже если он не так уж сильно этого хочет. Все что угодно, чтобы не слушать глупую болтовню Лидочки и рассуждения Марии!

Я уже почти ненавидела противную эгоистку Лидочку и зануду Марию… Неужели родственная любовь так сильно зависит от количества комнат?..

А отец, что будет с ним? И с нашей семьей? Мама с отцом могут жить только так, как они живут сейчас – наверху и внизу! На Петроградской мы, Женя, я, Мария и Лидочка, очень быстро станем детьми из неполной семьи… Наше будущее совершенно очевидно: нашей семье предстоят тяжелые испытания, и сразу можно сказать – вряд ли мы в них выстоим.

* * *

К вечеру ситуация уже не выглядела такой трагичной.

Игорь был вызван в мамину комнату. Мы ждали, что из комнаты раздастся крик, но за дверью не было слышно ни шороха, как будто мама что-то нашептывала Игорю на ухо.

И вскоре они вдвоем вышли к нам, Игорь держал маму под руку и преданно на нее поглядывал, а у мамы был такой вид, как будто она вывела из своей комнаты дрессированного медведя, – гордый и утомленный.

– Игорь хочет кое-что нам сообщить, – торжественно объявила мама.

– Я просто хотел… – начал Игорь.

– Ты просто хотел… – настойчивым эхом повторила мама.

– Я просто хотел, чтобы вы знали. Живите. Сколько хотите. Но вы должны иметь в виду, что владелец я.

– Ты еще кое-что хотел: чтобы девочки знали, – пока отец… – суфлировала мама.

– Пока отец?.. – переспросил Игорь. – А-а, да. Пока ваш отец… когда ваш отец… до того, как ваш отец… после того, как ваш отец…

– Игорь хочет сказать, что пока ваш отец жив, он не будет продавать дом, – помогла мама.

– Не совсем так… Лучше сказать, пока все девочки не выйдут замуж, – уточнил Игорь. – Тогда вы вдвоем с дядей сможете вернуться в свои две комнаты, в одной комнате мой дядя будет работать, а в другой вы будете обедать и смотреть телевизор.

– Ну, там видно будет… – небрежно отозвалась мама.

Удивительно. Необъяснимо. Невероятно.

Перед сном я зашла к маме. Она сидела перед зеркалом в ночной рубашке, и лицо у нее было совсем голое – без косметики, без улыбки, без обиды, без всякого выражения.

– Мама, что ты ему сказала? – спросила я.

– Сказала? Ничего особенного. Сначала он меня учил, как убеждать клиентов. Существует четырнадцать правил, помогающих убеждать, и шесть точек воздействия на клиента… Представь, целых шесть! Еще он меня учил, как преодолевать возражения клиентов. Для различных типов личности разные приемы. Было очень интересно. Потом он применял ко мне разные приемы убеждения, преодоления и возражения.

– Мама! Что ты ему сказала?

– Ох, ну что, что… Сказала. Просто поговорила по душам, о том о сем, обо всякой ерунде, о предках, о чести, о совести, о том, что земля дорожает… Но он и сам обрадовался, что ему не нужно продавать дом, – не у каждого хватит духу выгнать из дома семью с четырьмя маленькими детьми.

Мама забралась под одеяло и тонким обиженным голосом сказала:

– Лиза, ты взрослый человек, я могу говорить с тобой как женщина с женщиной. Я живу в розовых очках, ни разу не взглянула на документы, тем более у нас никаких документов нет… Но я же не знала, что я должна об этом думать! У меня же есть муж, отец моих детей! Но ваш отец – он-то знал, что мы живем в чужом доме! Как твой отец мог поступить со всеми нами так легкомысленно?! За эти годы можно было прописать вас в Лисьем Носу, и тогда вы имели бы какие-то права на этот дом, в котором прошла вся моя жизнь… Что это – небрежность? Нет, это безразличие, безразличие к вам! Скажи мне, Лиза, что я должна об этом думать?

Но я не знала, что она должна об этом думать, что это – небрежность или безразличие к нам.

– А ты, ты куда смотрела? – строго сказала мама. – Тебе никогда не приходило в голову, почему в твоем паспорте стоит штамп о прописке на Петроградской и какие у тебя права на этот дом?! Это все твой эгоизм, ты во всем повторяешь своего отца – тебе осталось только засесть наверху, как он!

После мамы я поднялась к отцу – ведь он весь день совершенно один нервничает там, наверху. Представляет, как единственно возможный для него порядок жизни разрушится навсегда… Отцу было бы хуже всех – он не мог бы ночевать у подружек, ходить в ночные клубы, у него не было бы даже крайнего варианта – возможности выйти замуж по расчету.

– Все устроилось, все хорошо, – сообщила я, – так что не волнуйся.

– Как я могу не волноваться, если это противоречит, угрожает всему, всей моей жизни. Мои книги… – взволнованно сказал отец.

– Не волнуйся, мы сможем жить в нашем доме, сколько захотим, у тебя останется твой кабинет, твои книги, твой письменный стол…

– О чем ты, собственно, говоришь? Я и не думал волноваться из-за стола, – пробормотал отец. – Прости, Лиза, но сейчас я не в силах с тобой разговаривать, я слишком взволнован. В этой статье, которую я получил сегодня утром, высказывается взгляд, противоречащий всему, что я делал в течение жизни… Я уже написал ответ и заявку на следующую конференцию. А сейчас ты уходи, мне нужно кое-что посмотреть.

Я хотела спросить, как отцу удается не думать о плохом, но тут вдруг что-то со мной случилось.

В общем, в меня вдруг вселился бес, и я сказала противным голосом:

– Мы чуть не остались без крова, а ты просидел весь этот страшный день у себя наверху, не думая, что я могла оказаться в одной комнате с Лидочкой и Марией, – а ведь с человеком не может произойти ничего ужасней! Твоя жизненная стратегия нечестная – сидеть наверху, пока неприятности проходят сами собой.

Отец с упреком взглянул на меня:

– Лиза, я всегда ценил тебя за то, что ты не придавала значения пустякам. Если бы мы были на земле навсегда, то возможно, и стоило бы обратить внимание на то, что кому принадлежит и где документы. Но мы на земле лишь на время, поэтому ты должна приучить себя думать о более важных вещах. Сегодня я не буду ужинать. Нет, спасибо, и чая не нужно.

Мы с бесом тихо закрыли за собой дверь.

Когда бес выселился из меня, мне стало стыдно, я принесла чай и незаметно поставила отцу на стол.

…Наш новый родственник объявил, что пробудет у нас десять дней. Это был его отпуск, и он хотел посмотреть Эрмитаж, Петергоф, Павловск и другие достопримечательности.

Женя несколько раз передавала мне вежливое приглашение Алины: «Пусть твоя сестра заглянет к нам, если она болела ветрянкой», – и как-то вечером я зашла к ним в гости.

Наверное, их вечера были всегда одинаковы и похожи на тот вечер: зеленка, измерение температуры, беседа ни о чем.

Между Женей и Вадиком не чувствовалось никакого напряжения, как бывает между влюбленными, между ними не пробегали искры, они не старались дотронуться друг до друга. Не было никакого сомнения в том, что Вадик очень влюблен – весь измазанный зеленкой, он выглядел совершенно счастливым, – не было никакого сомнения, что Женя счастлива, но оба, нежная сиделка и послушный влюбленный больной, были не возбужденными от любви, а спокойными и расслабленными, как будто давно уже были одно целое.