Елена Колина - Любоф и друшба

Странно, но я не испытывала ни облегчения, ни радости, скорее, досаду, что все это – зеленые яблоки, детские книжки – оказалось комедией ошибок и читатель Канта не появится на свет. А я уже к нему привыкла…

Дождавшись, когда Женя уснет, я выскользнула из комнаты и спустилась вниз – обычно я не курю, но сейчас это было именно то, что мне нужно, – посидеть одной в темной комнате, у печки, с сигаретой.

* * *

Но в нашем доме никогда не удается побыть одной – в темной комнате, у печки, с сигаретой сидел отец.

Я хотела войти в комнату, как будто я сюрприз, – с радостными словами: «А вот и я, все в порядке, Женя не беременна», но остановилась, услышав голос отца.

– Девочки всегда жили по твоим правилам, и вот результат: ты испортила им жизнь, – сказал отец. – Женя из тех, кто, раз полюбив, будет всю жизнь верен своей любви. Она поглощена ребенком, всегда будет одна. И все это – твоих рук дело. Ты не можешь не устраивать, не интриговать. Теперь ты довольна?

– Я? Довольна? Как ты можешь так говорить со мной сейчас? – недоуменно сказала мама. – Это нечестно – пользоваться Женечкиным несчастьем, чтобы сделать мне больно! Я же хочу как лучше. Я же не для себя, я для девочек… – Мама вздохнула глубоко и горестно, как ребенок.

– Девочки, девочки… но где же мы у себя? Где я у себя?.. – сказал отец. – Я не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь. Я больше не могу… Я тоже всегда жил по твоим правилам. И теперь понимаю, что совершенно неудовлетворен жизнью.

Он именно так и сказал! И это показалось мне настолько странным, таким невероятным, как будто обвалился потолок… нет, пожалуй, не настолько невероятным. Когда в прошлом году обвалился потолок в кухне, я нисколько не удивилась, там уже давно пора было делать ремонт. Но все же я удивилась – я никогда не думала, что отец может говорить с мамой всерьез.

– Ты неудовлетворен жизнью? – тихо переспросила мама. – Ты? А я? Я одна с детьми, я одинока как человек и как женщина, так теперь у тебя еще кризис среднего возраста… Это нечестно – сваливать на меня свой кризис среднего возраста! Но я все равно тебя люблю.

– Оставь меня и девочек в покое. Оставь нас всех в покое, – отец сказал это так тихо, что я с трудом расслышала.

Я хотела обрадовать их, сказав: «Все в порядке, Женя не беременна», а вместо этого засунула голову в комнату и тоненько сказала:

– Как вам не стыдно ссориться, вы что думаете, вы молодые? Вы уже бабушка и дедушка…

* * *

Сначала я думала, что несчастье – Сергей уехал. Потом я думала, несчастье – это беременная Женя. Потом отец сказал: «Не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь, больше не могу». Оказалось, что несчастья, как матрешки, вылезают одно за другим… Отец сказал: «Не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь, больше не могу…»? Но ведь сказанное в ночном разговоре не обязательно окажется правдой днем?..

Вам никогда не приходилось удивляться, почему эти люди, родители, оказались вашими родителями?

В раннем детстве я любила все игрушки разобрать на детали. Волчок, домик, куклу – как ножки и ручки прикрепляются к телу. Жене было важно целое, чтобы куклу убаюкать и накормить, а мне было интересно разобрать, посмотреть, как оно там на самом деле устроено. Так что я уже давным-давно разобрала брак родителей.

Мама с отцом всегда делились на «верх» и «низ», мы с мамой внизу, отец наверху, и это казалось мне само собой разумеющимся.

Отец – дворянин, он не теперь вдруг стал дворянином, когда это модно, а был всегда. Его семья жила в большой квартире на Петроградской. Квартира становилась коммунальной по мере замены репрессированных членов отцовской семьи на новоселов, большей частью из деревень.

Одни из новоселов были мамины родные. Мамина родня – городские в первом поколении, те, что чистые деревенские понятия потеряли, а новых, интеллигентских, не приобрели.

В конце концов у отца осталась комната и у мамы комната. Мама была очень хорошенькая и довольно властная, – она, я уверена, просто велела ему на себе жениться. А отец оказался не единственным мужчиной в мире, который за хорошеньким личиком и живыми манерами не разглядел, что мама не слишком ему подходит. Но отец очень скоро «разобрал» маму и, не увидев ничего интересного, не стал собирать, а так и жил с ней, несобранной, «умный муж» с «глупой женой».

Мама не «глупая», она глупая для отца. Наверное, с каким-нибудь другим, простым человеком мама была бы счастливей, а жизнь с отцом, таким ускользающим, рассеянно любезным и внешне покорным ее прихотям, только помогла ей развить природную властность. Так что мама тоже пострадала: все в доме шло по ее правилам, вот только отец никогда ей по-настоящему не принадлежал, а ведь это трудно – любить то, что тебе не принадлежит, не является твоей собственностью.

Но отец не мог бы принадлежать никому, он сам по себе. Мама говорит, что он тяжелый человек, но его просто нужно понять, и все! Только понять – незаметно. Чтобы он не понял, что ему оказывают какое-то внимание. Отец никогда никому не открывается, только иногда приоткрывается, как будто занавес на мгновение приподнимается над сценой и тут же падает. Там, за занавесом, у отца протекает своя, очень интересная жизнь, поэтому он относится снисходительно ко всему, что – суета. А мама на него обижается…

Мама обижается, что он не хочет участвовать в нашей жизни, обсуждать с девочками наряды и мальчиков, дружить с тетей Ирой. Мама думает, что это связано именно с ней, что он не хочет ей назло. Мама говорит: «Ваш отец ведет себя как чужой человек». Мама сердится, что он почти не разговаривает с Лидочкой, обижает ее своими шутками, и это правда, отец бывает бестактным, но не со зла, – просто он ее не понимает. Мама умеет всех понять, а отец часто не понимает, что человек чувствует, не может разделить чужое волнение, не понимает, когда нужно пожалеть. Она – всем близкая, а отец всем немного чужой. Мама говорит ему с упреком: «Ты что, не понимаешь?» – и он честно отвечает: «Нет».

Но я точно знаю, что иногда отцу хочется принять участие в простой, обыкновенной жизни, и он пытается, но выходит неуклюже, и он смотрит беспомощным взглядом «я не знаю, о чем говорить» и опять уходит в себя. Отец сам иногда страдает от своей замкнутости, он и хочет быть одиноким, и ему – одиноко.

Отец вообще самый противоречивый человек на свете! Люди думают, что он холодный, равнодушный человек, а он очень чувствительный и тонкий. Мама считает, что он упрямый, но я всегда могу уговорить его, убедить, только нужно иметь терпение.

Мама говорит, что его поступки не поддаются логике, что их нельзя объяснить или предвидеть, что он поступает «как черт на душу положит». Это правда, отец очень умный, но иногда поступает странно, на первый взгляд нелогично. Но это же очень просто объяснить! Если человек не раскрывает свои мысли и чувства, если ход его мыслей и чувств остался от всех скрытым, то, конечно, его поступки покажутся непонятными!

Думать о родителях – совершено подростковое занятие, взрослый человек вроде меня понимает, что родители такие, какие есть, и любит их такими, какие они есть.

Думать о своей несчастной любви – тоже подростковое занятие. Взрослый человек вроде меня понимает, что несчастная любовь как цветок: ты протягиваешь цветок, а тебе отвечают: «Не надо!» Я не стану бегать за Сергеем со своим цветком и упрашивать: «Ну, пожалуйста, возьми!»

Я лежала без сна и думала то о родителях, то о Жене, то о себе. Что же, в нашем доме сегодня ночью все несчастливы и страдают от безответной любви – мама, Женя, я?

Фанты

С отъезда Сергея прошло немногим больше месяца. Я защитила диплом, и на защите мне аплодировали! Когда я рассказывала про механизмы трансформации энергии в экстремальных гравитационных и магнитных полях!

Дома все выглядели почти прежними. По некоторым признакам я понимала, что все они немного притворяются. Но ведь я и сама притворялась – не замечала, что Женя почти спокойная и безмятежная, мама почти бодрая, а отец еще больше, чем всегда, погружен в себя. Мама была с ним то холодна, то капризна, как будто у них какой-то сложный роман. Все вокруг казалось мне каким-то приглушенным, как будто вокруг меня убавили звук и размазали краски, и я жила тихо и душно, словно накрывшись с головой верблюжьим одеялом. Но если старательно притворяться, что все хорошо, все когда-нибудь станет хорошо?

Неразделенная любовь означает, что вся любовь досталась мне. Я скучала, я хотела его видеть, я его любила, а он меня нет. От скуки и маяты я попробовала поискать поддержку в Интернете – в Интернете обретаются сонмы одиноких душ, так почему бы среди них не найтись душе, страдающей от неразделенной любви, душе, которая поделится своим опытом? Идея найти соратников по несчастной любви была очень странной для меня – мама всегда упрекала меня в том, что я слишком отдельная, слишком индивидуалистка, и вдруг я обратилась к чужому опыту – как будто в общество анонимных алкоголиков, где люди поддерживают друг друга.

В Интернете всегда найдешь то, что ищешь, и, отбросив в сторону те души, которые желали только нетрадиционного секса или только секса, я обнаружила множество людей, страдающих от неразделенной любви, и вступила с ними в дружеские отношения. Но ни одна душа не знала ответа на вопрос – как забыть, не думать, не тосковать, не злиться на него и на себя.

Барышень, страдающих от любовной тоски, в романах посылают на воды. На водах барышни встречаются с родственниками и друзьями, у них возникают новые интересы, завязываются знакомства. Вот и я послала себя на воды – поехала в Москву.

Как я люблю приезжать в Москву! Когда выходишь в Москве на перрон, играет бравурная музыка, и от этого кажется, что ты не чужой, что Москва приветствует именно тебя! Ленинградский вокзал в Москве в точности такой же, как Московский вокзал в Питере, и от этого возникает приятное чувство, будто ты оказался в зеркальном мире.

Мой родственник Игорь встречал меня под часами.

– Приветствую тебя в столице от своего имени! – сказал Игорь. – Супруга, хранительница, так сказать, очага, ждет дома с ужином.

Мы ехали на метро, потом на автобусе. Игорь сказал, что из-за пробок на машине дорога из центра домой получилась бы почти такой же долгой, как из Питера в Москву. Москва такая огромная и веселая, что всегда чувствуешь себя немного провинциалом.

– Ой, Лиза! Я так рада, так рада! – воскликнула Люда, обнимая меня, и, отстранившись, извиняющимся тоном добавила: – Тебе не будет у нас скучно? Ведь наша жизнь самая обычная…

Обычная жизнь? Как будто я каждый день прыгаю с вертолета в горные ущелья, отклоняю предложения стать кинозвездой и разъезжаю по Питеру в белом кабриолете…

– Да-да, наша жизнь самая обычная, – радостно подхватил Игорь и с таинственным видом добавил: – Но мы кое-что сделаем, чтобы во время этого родственного визита ты совместила полезное и приятное в одном лице.

Выражение «совместить полезное с приятным» мама использовала, имея в виду, что мы должны полить грядки, вскопать землю под кустами смородины или съесть что-нибудь невкусное, к примеру капусту.

Игорь с горделивым выражением лица водил меня по квартире как по поместью, объясняя, что хотя квартиру – две комнаты, кладовка и балкон – ему снимает компания, хозяин квартиры из симпатии лично к нему, Игорю, разрешил ему обустроить все по своему вкусу. Игорь показал мне это все – под каждое движение руки или ноги у него имелось отдельное приспособление: скамеечки и полочки в прихожей, скамеечки и полочки в ванной, крючочки, ограничители для каждой двери и даже специальные палки для зашторивания окон, чтобы занавески не сбивались, а висели ровно.

Игорь водил меня по квартире, а Люда ходила за нами, поправляя и без того идеально ровно висящие скатерти и занавески.

– Мы с супругой обедаем на кухне, а на диване в гостиной пьем чай. Телевизор мы иногда смотрим в гостиной, а иногда в спальне. А на балконе мы с супругой намереваемся весной поставить синюю пластмассовую мебель, два кресла и столик, на столике будет ваза, – рассказывал Игорь. – Посмотри, какой у нас вид с балкона! Это тебе не какой-то там Петербург, это Москва!

С высоты была видна только длинная череда многоэтажных домов, как у нас в Купчино или на Гражданке, но я восхищенно кивнула.

– Ну, прошу за стол, – приветливо сказал Игорь, – супруга приготовила праздничный ужин в честь твоего родственного визита.

Стол был накрыт нарядно, со свечами, салфетками, красивой керамической посудой, и чувствовалось, что Люде приятно быть хозяйкой всей этой красоты.

– У вас красиво и… очень красиво, правда! – горячо похвалила я.

Игорь кивнул и поднял бокал с вином:

– Я предлагаю тост. Я хочу выразить спасибо Лизе за то, что она тогда совершенно правильно отказалась… ну, вы меня понимаете. Люда – это как раз то, что мне надо для построения счастливой семьи, а Лиза мне совсем не подходит. Теперь, сквозь клизму времени, все это хорошо видно.