– Она свободна – вы отведете ее туда, где ее она смоет позор со своей души, – Поль жестом указала в сторону церкви Сен-Пьер и, взяв Небо́ под руку, оставила двух женщин одних.

– Милый философ, мне становится все больнее видеть бесчестья жизни. Но отчего вы сами утратили свое обычное добродушное высокомерие и прокляли увиденное?

– Мне следовало бы скрыть от вас горечь открытия, дождавшись минуты, когда естественное течение моего горького познания преподнесет мне последний урок, смешав вожделение и насилие. Но пусть лучше ваше воображение будет сковано страхом, чем охвачено вихрем заблуждения.

Нетвердым вначале голосом, подбирая слова, он рассказал ей об извращенной любви и злодеяниях маршала де Рэ124. Разум Поль, замерший перед творениями дьявола, пронзил адский свет. Вскрикнув, она судорожно сжала руку своего спутника, словно опасность была реальной.

Перед ними возвышалось каменное изваяние льва Бартольди.

– Скверное место для остановки, господа, – сказал кучер. – По пяти бульварам несется ветер.

– Я заплачу за хлопоты – на площадь Камброна!

– Отчего государство терпит дома удовольствий? – спросила Поль, когда фиакр тронулся с места.

– Оно находит разрешенную проституцию полезной для общества.

– Боже праведный, в чем же заключается ее польза?

– Она служит сыновьям Прюдома. Бог побеспокоился о том, чтобы прелюбодеяние стало чревато болезнями, но Прюдомы гордятся своим умением обходить этот закон – как и тот, который они издают ежедневно. Они преследуют всякую несчастную, торгующую своим телом – не ради ее спасения, но с тем, чтобы регулярно направлять ее к врачам – это позволяет Прюдомам предаваться разврату, не тревожась о здоровье. Подчинившись этому правилу, проститутка из преступницы превращается в общественно значимую фигуру. Но не дай Бог ей вздумается замарать своими шагами мостовую перед домами буржуа – Прюдомы желают продажных женщин, но как можно далее от семейного очага. Предаваясь всем порокам, эти прирожденные трусы желают быть уверенными в том, что не подвергаются никакой опасности. Эта мнимая – или реальная, не все ли равно – безопасность робких делает смельчаками, любовь же – или акт любви – превращает в обыденное и безобразное действо, низведенное нынешним поколением до удовлетворения физической потребности. Вы видели, как государство намеренно лишает женщину возможности вернуться к честной жизни – я скажу вам нечто большее. В демократическом французском законодательстве есть необычайная статья: «Ни один гражданин Франции в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти – то есть на протяжении десяти лет – не имеет права жениться. Он должен посещать публичный дом. Богатые граждане составляют исключение».

– Подобной статьи не может быть в законодательстве!

– Мужчина-француз служит в армии три года. Женившись молодым и зарабатывая трудом, на время призыва он должен будет обречь жену и детей на голодную смерть – это означает, что француз не может жениться до того, как будет призван в солдаты. Добавьте к этому запрет на создание семьи во время службы, и увидите, что двадцатичетырехлетнему французу, без гроша в кармане, без положения в обществе, занятому ремеслом, потребуется год, чтобы вернуться в общество! Повторяю – во Франции лишь богатый может жениться, не достигнув двадцати пяти лет.

– Неужели люди столь неразумны?

– Бесконечно неразумны – как и бесконечно несчастны. Свобода, которой довольствуется народ, представляется мне тиранией, не знающей исключений. Француз считает себя свободным тогда, когда его свобода равна свободе соседа, даже если последний находится в одной клетке с кардиналом Ла Балю125.

– Сколь же велико человеческое невежество!

– Невежество невозможно выразить словами. С незапамятных времен в обществе существует минотавр – его называют то «волей Его Величества», то «волей народа». В действительности же речь идет о соображениях государства – несуществующего Молоха, более грозного, чем бронзовый колосс, в огне которого одновременно горели сотни жертв. Поборы феодалов, тирания монархов, дерзость аристократов, называющих мадемуазель замужних женщин и матерей семейств – все самовластия прошлого по-прежнему сокрыты под зеленым козырьком государства и в папках нотариусов, в люстриновом же рукаве прячется рука деспота. Никогда ни папа, ни император не заставлял Энгра126 ждать четыре часа кряду в министерском коридоре – он опозорился бы перед всем миром. Приказчик, позволивший себе эту дерзость, за неимением имени, зовется администрацией. Разумеется, причислить к лику святых Торквемаду127 или Людовика XIV способен лишь Монсабре128, но разумный негодяй причинит меньше вреда, чем глупец – он принесет пользу там, где это отвечает его планам. Глупец же, как и дьявол, по природе своей способен лишь на зло.

Отпустив фиакр, они шли пешком по бульвару Гренель под взглядами подозрительного вида прохожих и неусыпным вниманием стражей порядка, не любящих, когда господа прогуливаются в скверных кварталах. Близилась полночь, и их едва не сбила с ног мрачная толпа полупьяных солдат, спешивших возвратиться в казарму.

Небо́ остановился перед трехэтажным домом – казалось, за матовыми стеклами окон первого этажа горел свет. Он толкнул ногой решетчатую дверь – нависавшие над ней огромные золотые цифры словно сулили нечто дурное.

Из обшитого зеркалами зала с люстрами на потолке вырвался спертый воздух. За армейской униформой всех видов пестрели фигуры женщин в сорочках, пьяный громкоголосый мужчина грубым движением задержал их на пороге.

– Прогоните чужих за дверь! – закричал кто-то.

Небо́ провел Поль за столик – казалось, он не слышал окрика.

Покачивая бедрами, проститутка в задранной сорочке и оголенным животом, прижалась к Поль, отстранившей ее движением руки.

Подумав, что перед ними были всего-навсего разборчивые клиенты, проститутки стали подходить друг за другом. Их одинаковые, бесстыдные и уродливые движения заставляли Поль кусать платок, чтобы не закричать от отвращения.

Когда Небо́, стараясь говорить мягким тоном, отклонял приставания одной из девушек, та отправлялась к другим клиентам со словами досады.

– Теперь ты, Бретонка, – сказал один сержант. – Узнай, как тебя встретят эти щеголи.

Девушка направилась к молодым людям уверенно и без жеманства, словно солдат, выполняющий приказ командира.

Эта высокая и сильная девушка, на лице которой читалось упрямство, показалась Небо́ непохожей на остальных.

– Садитесь, – сказал он. – Я чувствую, что вы отличаетесь от других.

Она молча села.

В эту минуту в зал с шумом ворвалась группа пехотинцев, толкавших впереди себя товарища.

– Ты досаждаешь нам с твоей женой! Ты исхудал – она тем временем бездельничает!

Поль увидела, как бретонка побледнела.

– Что с вами?

– Мой муж, солдат, которого привели, он убьет меня! Что же будет с детьми, пока не закончится его служба?

Небо́ тотчас понял, какая страшная трагедия вот-вот разрешится у них на глазах. Едва он задумался о том, как предупредить кровавую драму, свидетельницей и участницей которой могла стать принцесса, когда один из пехотинцев вырвал несчастного из оцепенения.

– Погляди на эту красавицу – бьюсь об заклад, твоя землячка!

Солдат резко выпрямился, кровь прилила к его щекам. Закрыв лицо руками, чувствуя, как рассудок покидает его, он выговорил, запинаясь:

– Моя жена – в доме терпимости!

Внезапно смятение сменилось яростью – выхватив штык, он бросился к столу.

Нескольким мужчинам удалось остановить его и отобрать оружие.

Вперед вышел полный светловолосый мужчина в бархатном сюртуке и кружевной сорочке. На пальцах его рук сияли перстни – это был хозяин притона.

– Перед вами – гражданин, обладающий правом избирать и быть избранным, законопослушный налогоплательщик и обладатель государственной лицензии на торговлю женщинами, – сказал Небо́, обращаясь к Поль.

Преодолевая отвращение, он заговорил вновь.

– Бретонка – жена этого солдата. Назавтра он может привлечь к вам еще больше внимания. Я предлагаю вам разрешить ему приходить сюда к своей жене. Мы с другом станем подниматься в спальню вместе с мужем.

Солдат неистовствовал, пытаясь вырваться и выкрикивая проклятия.

– Мсье, – ответил хозяин притона. – Передавая мне это заведение, мой достопочтенный отец наказал: «Дорогой сын, чтобы быть на хорошем счету, всегда соблюдай правила. Нахождение в одной спальне не более двоих является полувековым правилом».

– Я – врач-психиатр, – ответил Небо́, – и солдат в ярости являет редкий случай, который я желаю изучить. Я заплачу цену шести спален.

– Нет, мсье, – ответил любезный сводник. – Мы с вами – единомышленники – оба стремимся облегчить людские страдания. Пожмите мою руку – и вы вольны изучать этих двух пациентов всю ночь.

Хозяин притона протянул ему руку.

Небо́ не ожидал подобного вероломства от негодяя, сознававшего свое преимущество и отказавшегося от денег ради того, чтобы унизить его на глазах своих клиентов. Философ медлил лишь мгновение – рукопожатие сопровождалось выражением глаз, которое испугало Поль, но осталось не замеченным сводником.

– Ступайте в свою спальню, – сказал Небо́ бретонке.

Склонившись к солдату, он прошептал:

– Ты хочешь убить жену – подумай вначале о том, что она здесь ради твоих детей.

– Боже мой! Боже мой! – рыдал обуреваемый гневом солдат.

Двое мужчин подхватили его под руки и поднялись на третий этаж. Дверь в одну из спален была открыта – бретонка стояла на коленях, держа в руке квитанции от денежных переводов.

Дрожа всем телом, утратив рассудок, мужчина не решался ни простить, ни проклясть.

Не вставая с колен, бретонка заговорила:

– Ивон, ты взял меня в жены шестнадцатилетней. Я давала тебе в год по ребенку – священник говорил, что Пресвятая Дева Мария благословляет большие семьи. Когда ты ушел служить, у нас было четверо детей, старшему шел пятый год, я была вновь беременна. Я не научилась никакому ремеслу, я пасла скот, ты присылал мне семь су в неделю. Дети умирали от голода, и я спросила совета у старухи, живущей в низине. Она сказала: «Жизнь четверых детей стоит дороже, чем твоя честь. Ступай в город и спроси дом терпимости. Мужчины станут осквернять твое тело каждую ночь, но ты сможешь присылать мне деньги. Клянусь тебе на распятии, что воспитаю твоих детей». Я пошла в город и устроилась в публичный дом, затем меня привели сюда, где мне больше платят – дети спасены. Я прошу тебя лишь об одном – оставить меня в живых до окончания твоей службы. Когда ты станешь работать, ты сможешь меня убить, но убив теперь, ты обречешь меня на вечные муки – ведь я продала свою душу, не сумев спасти детей!

– Я говорил вам, Поль, что гражданин Французской республики может жениться до двадцати четырех лет только в случае, если он богат.

– Ивон, обними свою жену и подыми ее с колен. Последуй моему примеру, – Поль коснулась невинными губами лба падшей женщины.

Рыдая, обездоленные мужчина и женщина бросились друг к другу.

Спустя некоторое время Небо́ разнял их объятие.

– Через час вы должны покинуть этот дом. Сколько вы должны?

Услышав этот вопрос, бретонка вздрогнула.

– Три тысячи франков, – в ошеломлении прошептала она.

– У вас нет при себе такой суммы, Небо́? – спросила Поль с тревогой.

– Нет, – ответил он.

Небо́ открыл окно – на нем стояла железная решетка. Достав из металлического футляра флакон, он выплеснул по капле жидкости на каждый прут. Едкое вещество растворило камень у основания поперечины.

– Ивон, – велел Небо́, – вырви верхний прут.

Несколькими рывками могучий солдат достал железный прут – они были свободны.

– Оденьтесь как можно благопристойнее. Вы, Ивон, свейте из простыней веревку.

Ивон повиновался.

– Сколько времени вам осталось служить?

– Полгода.

– Смиритесь и закончите службу. Если бы вам оставалось полтора, я дал бы вам денег и помог дезертировать.

Он обратился к девушке:

– Здесь четыре сотни франков – все, что у меня есть при себе. Вместе с Ивоном вы выберетесь через это окно. Маленькие ворота, ведущие на улицу Юзин, легко открыть – на всякий случай возьмите кинжал, чтобы выломать замок. Вас будет ожидать фиакр, который отвезет вас на Западный вокзал, где вы первым же поездом отправитесь в свою деревню. Теперь отведите меня в любую спальню, кабинет или кладовую напротив, куда я могу войти, не вызвав подозрений.

Внимательно отмеряя длину, Небо́ прикреплял фитиль к флакону с гремучей смесью. Бретонка отвела его в некое подобие бельевой. Отсутствие Небо́ вызвало у Поль тревогу – догнав его, она увидела, как он поливает стены бесцветной жидкостью.

– Вы готовы? – спросил он, вернувшись в спальню, и стал привязывать перекрученную простынь.

– Но кто вы? – спросила бретонка.

– Провидение направило нас спасти вас, обездоленных.

– Стало быть, вы – ангелы, – она бросилась целовать их руки.