Андрей Мурай - Любовь

Приветствую Вас, Серкидон!

Тема «Любовь». Мы подошли к нетекучему Рубикону, перейдя который к любви человеческой относиться будет: или с осторожным уважение, или с белой завистью.

«Говорите только о любви, всё остальное – преступление», – восклицал неистовый поэт Луи Арагон1. Закончим наши «преступления», Серкидон, образумимся.

«Разделилось всё на свете на любовь и нелюбовь», – пел белобородый бард Александр Дольский.

Вот мы и разделим наши эпистолярные утехи на: «о любви» – «не о любви». И давайте по завету Пушкина «Поговорим о странностях любви»2, о её законах и беззакониях. Поговорим серьёзно, не отводя глаз ни от сияющих высот, ни от тёмных пропастей, где сгинуло столько… Но не будем сразу о грустном, давайте сначала о весёлом. Позвольте – анекдот.

Кинофестиваль. Встречаются два режиссёра.

– А, привет, привет, сколько зим сколько лет. Чем занят? Что снимаешь? Подожди, подожди, дай сам угадаю. Мужчина ты не старый, наверняка, снимаешь о любви.

– Прямо в точку! Хочу снять фильм о любви.

– Ну! Я говорил, что угадаю. Что же ты, охальник, там новенького придумал?! Ты снимаешь о любви мужчины… к коварному гермафродиту?

– Да, нет…

– Стоп, стоп, стоп… О любви мужчины… к молодому жирафу?

– Ну, что ты, нет, конечно.

– Тогда о любви мужчины… к длиннохвостой рыбке?

– Да и близко нет, я снимаю фильм о любви мужчины к женщине.

– Э-э-э, так ты кинодокументалист…

Будем и мы с Вами, мой отчасти поневоле целомудренный друг, подобными кинодокументалистами. Старомодными архивариусами древних чувств. Подробными хроникёрами любви людей. Остановим наш взгляд на взывающем чувстве любви мужчины к женщине и на вызванном ответном чувстве женщины к мужчине. На бурлении страстей человеческих! А что касается длиннохвостых рыбок, длинношеих жирафов, шелковистых овечек, ласковых кошечек оставим их сексуально продвинутым авангардистам вместе с шарфиками и бубликами…

Что же такое любовь?..

Упаси Вас бог лезть в словарь, я там такое вычитал, что потерял на время и способность формулировать, и желание писать о любви. Человеку невлюблённому выразить любовь словами невозможно. И жестами тоже. Даже ранее упоминаемый первопроходец жеста Кратил, и тот перед любовью спасовал бы.

Что же делать?.. У меня к вам конструктивное предложение. Как икону в окладе, давайте попробуем представить лик любви в образе. И не в одном. Представим королеву чувств и во многих проявлениях, и во многих одеяниях.

Беря пример с хозяев рачительных, каждую крошку сложим в ладошку. Припомним образы, которые мы уже использовали в ходе нашей переписки.

Не так уж и много воды утекло с тех пор, когда, говоря о первых людях и наших прародителях, мы предположили, что любовь стала для них спасательным кругом в первые дни изгнания в места негостеприимные, сырые и болотистые.

Вот и есть первый образ: любовь – спасительный круг для Адама и Евы. Для мужчины и женщины. Любовь-круг поддерживает на плаву любящую пару и не даёт ей потонуть в бурном море житейских проблем.

Говоря о трудах Джона Грея, мы с Вами торжественно обозначили любовь как алый парус человеческой души. Вот есть и второй образ. Дальше считайте сами. Я на счёт отвлекаться не стану. Меня уже захватила морская стихия. Я уже припомнил остерегающий афоризм:3

«Любовь – море чувств, в котором не учат плавать».

Как правило, не учат. А вот Вам, Серкидон, повезло, я вызвался быть Вашим инструктором по плаванью в море любви. И если Вы сразу топором пойдёте ко дну, успев лишь недокрикнуть: «Люб…», мне будет очень обидно. К тому же у меня из-за Вас наверняка будут неприятности: мне могут поставить на вид, могут перевести в младшие инструкторы, а отпуск предоставить в зимнее время. Поэтому прошу Вас быть прилежным учеником.

Продолжим о море словами Михаила Пришвина:4

«Любовь – это неведомая страна, и мы все плывем туда каждый на своем корабле, и каждый из нас на своём корабле капитан и ведет корабль своим собственным путём».

Маринист из Михаила Михайловича весьма относительный. Самое морское из того, что у него припомнилось, повесть «Корабельная чаща». А вот поди ж ты, как дело коснулось любви, потянуло писателя стать капитаном. И «плавсредство» выбрал правильно – корабль. Владимир Владимирович Маяковский выбрал утлую лодчонку, и «любовная лодка разбилась о быт»5.

Вперёд! По нарастающей! Вслед за тихим прозаиком – бурные поэты. Шекспир примерил тельняшку в переводе Маршака:

Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Не всегда место в океане, да и в жизни, моряк или неморяк определяет верно. И тогда возможно кораблекрушение или крушение надежд. И что тогда? Тогда по Ремарку:6

«Любовь – не зеркальный пруд, в который можно вечно глядеться. У неё есть приливы, отливы. И обломки кораблей, потерпевших крушение, и затонувшие города, и осьминоги, и бури, и ящики с золотом, и жемчужины… Но жемчужины – те лежат совсем глубоко…»

Сойдём на берег, пока не укачало. Мы немного поплавали, не утонули, и это хорошо. Плохо другое – не с того мы начали. Есть золотое правило: любить – королеву, ходить – с туза, начинать – с Пушкина. У Александра Сергеевича есть фраза прекрасная и грациозная, как чёрная пантера. Приведу лишь хвост её: «… но и любовь – мелодия»?.. Видимо, мелодия сердца…

Тут нам самое время подпеть Муслиму Магомаеву: «Ты моя мелодия,// Я твой преданный Офрей…»

Э-э-э… плохо… Нет, не то плохо, что гнусаво мы подпевали Орфею советской эстрады. В конце концов, мы же с Вами на эстраду не лезем. Только нас там и не хватало. Плохо, Серкидон, что Вы не знаете, кто такой Орфей, или когда-то слышали одним ухом, да позабыли печальную и поучительную историю его любви. Наверное, запомнили из школы, когда «проходили» «Евгения Онегина

Но уж темнеет вечер синий,

Пора нам в Оперу скорей:

Там упоительный Россини

Европы баловень – Орфей7.

Что мне с Вами делать? Придётся мне это миф Вам напомнить. Напомню, как вспомню…

Раз, два, три. Начали!

Орфей, сладкоголосый певец, славился и песнями своими, и своим редкостным умением игры на семиструнной…

На чём, Вы говорите? На арфе? Ну, тогда бы он был Арфей… Да, Серкидон. Вы меня расстроили таким предположением. Хотя я Вас понимаю, логично Орфею играть арфе, но искусство – продукт правого неупорядоченного, непричёсанного полушария, и земным логическим законам оно не подчиняется. У него своя, небесная логика. Не на арфе, не на семиструнной гитаре и даже не на балалайке играл Орфей… Сбили Вы меня, я всё снова начну…

Три-четыре! Вперёд!

Во всей Греции не было другого певца, который мог бы поспорить с Орфеем и в искусстве пения, и в мастерстве…

И опять не то… Вы меня своими балалайками основательно подкосили… Дайте мне пару минут настроиться на торжественный древнегреческий лад… Чтобы утихла в душе суета сует…Чтобы внутри наступила тишина… Чтобы добрый наш славянский Боженька босыми ножками пробежался по нейронным дорожкам сначала правого, а потом и левого полушария…Три-пятнадцать!.. Готово! Пробежался! Слушайте внимательно и главное тихо.

Необыкновенный певческий дар ниспослали могущественные олимпийские боги стройному юноше Орфею. А чудо-умением игры на семиструнной кифаре Орфей овладел сам. Слава о его волшебных песнях и сладкозвучной музыке разнеслась по всей Элладе. Слушая песни Орфея, полюбила его прекрасная девушка – Эвридика. Певец, поражённый красотой девушки, влюбился в неё с первого взгляда, и молодые люди поженились. Медовый месяц их был наполнен счастьем безмятежным. Сторонясь завистливых людей, гуляли молодые по полям и лесам. Орфей пел песни о любви к молодой жене, Эвридика, гуляя неподалёку, слушала их. И такой неподдельной любовью были наполнены песни Орфея, так они были проникновенны, и мелодичны, что даже обычно безучастная природа не оставалась равнодушной: звери шли к певцу, выбираясь из нор, птицы кружились над ним в неустанном полете, деревья клонили навстречу звукам ветви и даже камни – внимали…

Казалось, что ничто не сможет омрачить или нарушить счастье молодожёнов, но вмешался злой рок…

Однажды Эвридика зашла в лес дальше обычного. Она испугалась, побежала, не разбирая дороги, и угодила ногой в змеиное гнездо. Змея обвила стройную ногу молодой девушки и ужалила… Эвридика вскрикнула, и этот крик услышал Орфей. Он бросил на помощь молодой жене, но лишь успел увидеть, как смерть на чёрных крыльях уносит Эвридику в царство мёртвых…

Выпала из рук певца золотая кифара, и сам он упал на траву как подкошенный. Долго лежал Орфей, но, наконец, нашёл в себе силы встать на ноги. Он поднял с земли кифару и запел. Безмерным горем теперь полнились песни его, песнями пытался Орфей избыть, уменьшить свою боль. Но боль только множилась, воспоминания о молодой жене терзали душу Орфея. Он пел со слезами на глазах и посылал мольбы богам, прося сжалиться над ним и вновь соединить его с Эвридикой…

Боги не остались безучастны. Они послали к Орфею легкокрылого Эрота. «Ты мне нравишься Орфей, – сказал бог любви. – У тебя большое сердце. Не каждый раз мне удаётся так глубоко вонзить стрелу. Но оглядись, горе-певец, что ты делаешь своими тоскливыми песнями: травы вянут, деревья роняют ещё зелёные листья, птицы в испуге улетают, звери забились далеко по норам, и даже камни – плачут. Я послан остановить тебя. Боги разрешили показать тебе дорогу в царство мёртвых. Но только до Стикса. Дальше – разбирайся сам…»

Только кифару взял отважный путешественник в дальний путь, в страну теней, из которой ещё не возвращался ни один смертный. Долго шёл Орфей еле заметными тропами, и вот, наконец, появилась река Стикс – граница между Светом и Тьмой. Дождавшись перевозчика Харона, Орфей обратился к нему: «Перевези меня. Я иду за Эвридикой, мне не нужна жизнь без неё».

«Посмотри вокруг, – строго сказал Харон. – Ты видишь, стоят тени людей. Тебе, живому, в моей лодке…» И запел Орфей, не дав договорить грозному перевозчику, разнеслась по Стиксу грустная мелодия, выпали вёсла из рук Харона, и замер перевозчик…

Впервые разрешил он сесть в лодку живому человеку. Не прерывая пения, сошел Орфей на противоположный берег. Не прерывая пения, прошёл он мимо остолбеневшего вдруг Цербера. Не прерывания пения, зашёл он во дворец мрачного царя Аида и умолк лишь у трона его…

«Что ты делаешь в царстве теней, человек», – грозно спросил Аид, подняв свой меч…

Тут я по законам сериала прервусь, да и утро моё закончилось.

Жму Вашу ещё полнокровную руку, и до следующего письма.

Приветствую Вас, Серкидон!

Представляю себе, как Вы извелись-то, моё письмо ожидаючи. Что же будет дальше с Орфеем? Чем сердце его успокоится?.. Не волнуйтесь, Аид как поднял меч, так его и опустил.

Кстати говоря, на упомянутых двух простых вопросах – «Что будет дальше?», «Чем дело кончится?» – наваривают большие деньги жулики, штампующие дешёвые сериалы. Если хотите им уподобиться, расскажите Вашей зазнобе занятную историю особым образом. Оборвите речи на самом интересном месте и убегайте, крича: «До завтра!»…

Только не рассказывайте истории, окончание которых можно найти в вашей мировой паутине, что черти сплели. Заглянет умница-разумница куда следует, всё без Вас узнает, а когда Вы, вдохновенный паучок, заявитесь, продвинутая мушка скажет:

«Серкидон, про стародавние путешествия молью битого Орфея мне слушать не интересно. Лучше придумай для нас какое-нибудь свежее путешествие. И лучше, если оно будет свадебным…»

А теперь вернёмся в царство Аида.

Замерли в страхе придворные. В предчувствии ужасной развязки сжалась от страха жена царя, прекрасная Персефона. Но снова запел Орфей… И опустился меч грозного владыки, расправились суровые черты лица, и голова его опустилась на грудь.

– Проси, что ты хочешь, – певец, – сказал Аид. Я выполню твою просьбу. Никогда ещё такая музыка не звучала под сводами моего царства».

И преклонил колена Орфей: «О, могучий владыка, отдай мне мою Эвридику. Такой молодой она сошла к тебе, таким недолгим было наше счастье. Разреши ей насладиться зеленью трав, трепетным ожидание весны, моими песнями, моей музыкой и моей любовью. Ведь всё равно нам не избежать возвращения к твоему престолу, в твои подземные чертоги».

– Хорошо, – ответил царь. Я отдам тебе Эвридику, но с одним условием.

– Я согласен на любые условия! – воскликнул Орфей.

– Весь путь назад ты не должен оглядывать. Только выйдя на свет, ты имеешь право увидеть лицо жены своей. Если оглянешься – навсегда потеряешь её…

И пошёл Орфей в обратный путь, и тенью за ним шла Эвредика. Ни свирепый Цербер, ни строгий Харон, послушные приказу Аида, не препятствовали им. И вот уже Орфей вступил на другой берег, и начал путь по еле заметным тропинкам. Вот уже вдали забрезжил свет. И тут сомнение захватило душу юноши: «Я же не слышу за собой ни голоса Эвридики, ни поступи, ни дыхания её. Сдержал ли Аид данное слово? А что если?.. А вдруг царь?..»