Барбара Картленд - Любовь — азартная игра

Отец тогда рассмеялся.

И хотя Идоне было всего восемь лет, она помнила, как отец обнял и поцеловал маму.

Ей показалось тогда, что комната озарилась солнечным светом. То был свет их счастья.

В голове мелькнула мысль, что не надо бы показывать мистеру Лоусону эту комнату, а после его ухода спрятать кое-какие вещи, чтобы они не попали к маркизу.

Потом Идона сказала себе: она — Овертон, и гордость не позволит ей тащить что-то тайком из дома. Карточный долг — долг чести, и ни один джентльмен не станет уклоняться от него.

Она показала мистеру Лоусону еще две комнаты, которыми они никогда не пользовались, потом проводила его к выходу. На улице поверенный маркиза сел в карету, запряженную парой лошадей. Его сопровождали двое слуг в ливреях, на блестящих пуговицах которых был изображен герб маркиза Роксхэма.

Девушка вздрогнула точно от прикосновения холодной руки, но, взяв себя в руки, спокойно сказала:

— До свидания, мистер Лоусон.

— До свидания, мисс Овертон, — ответил он. — Я хотел бы выразить восхищение вашим мужеством и умением властвовать собой. Жалею, что не оказался для вас гонцом с добрыми вестями.

Глубокая искренность звучала в его голосе. И Идона поняла, что не в его правилах было говорить подобное. В ответ на его слова Идона лишь печально улыбнулась. Слуга закрыл дверцу, и поверенный маркиза Роксхэма отбыл со двора.

Давно затих цокот копыт, а Идона все стояла неподвижно.

Потом она закрыла лицо руками и прошептала:

«О Боже! Что мне теперь делать?..»

По-весеннему светило солнце, на деревьях набухали почки, зеленели поля; Идона ехала верхом и думала, что никогда прежде все вокруг не казалось ей таким красивым, как сейчас.

Конечно, это оттого, что теперь каждый прожитый день она воспринимала как драгоценность, словно это был последний день в ее жизни.

А по ночам ей не давали уснуть вопросы, на которые она не знала ответа: что решит маркиз, отправит ли в дальнюю деревню, где она никого не знает, разрешит ли остаться в доме?

Все относились к Идоне с почтением и уважением. Когда она ехала по сельской улице, деревенские жители махали ей, выбегали перекинуться словом.

Две недели прошло с тех пор, как мистер Лоусон объявил, что ее дом отныне принадлежит маркизу Роксхэму, как, впрочем, и она сама, и все имущество.

Иногда ей казалось, что это кошмарный сон, который, несомненно, кончится; она откроет глаза и увидит, что все как прежде.

Почти каждую неделю привозили деньги, и Идона чувствовала себя служанкой маркиза, которой, без сомнения, и была в его представлении. Что-то вроде Эдама и его жены или няни.

Хотя никто и не говорил об этом вслух, все в доме не меньше Идоны беспокоились о том, что с ними будет, когда появится новый владелец.

Слуги были очень старые и страшились оказаться в работном доме. Но если новый хозяин их выгонит, то куда им еще деваться?

«Он должен дать Эдаму и его жене домик. Он должен!» — твердила себе Идона.

Но не только супруги оказались без крыши над головой, но и сама Идона с няней. Девушка старалась не думать о том, что их ждет.

Она старалась занять себя и принялась разбирать сперва отцовские вещи, потом вещи матери.

Идона не удивилась, найдя множество записок и писем, которые родители писали друг другу.

Когда отец уезжал на распродажу лошадей, на бега или скачки, он всегда оставлял жене письмецо со словами о том, как он будет считать часы до встречи.

Мать, уходя в деревню или в лес, делала то же самое на случай, если он вернется без нее.

Записки были очень трогательные, и, хотя Идона старалась не читать интимные признания, их просто невозможно было не заметить.

В других ящиках она нашла милые пустяки, накопившиеся за многие годы: программки балов, первая маленькая весенняя розочка, засушенная матерью для отца, по одной розе из букетов, которые он дарил ей на каждую годовщину свадьбы, с ярлычком — указанием года на стебле.

Все это было так трогательно, что на глаза девушки наворачивались слезы.

И она снова и снова думала о том, что ее родители были счастливы вместе, несмотря на бедность.

«Не забывайте меня, — просила про себя Идона, — я одна на свете, мне страшно без вас!..»

Иногда, оставшись в абсолютно темной гостиной, она воображала, что мать рядом, она утешает ее, просит не волноваться.

Каким-то чудом все уладится в конце концов.

Успокоившись, она ложилась в постель и засыпала. А утром снова охватывало беспокойство, и Идона понимала — ничто самой собой не уладится.

Глупо на это надеяться, ей следует самой позаботиться о своем будущем.

«Но как?» — спрашивала она себя в большой спальне, той самой, где в давние времена принц Чарльз после казни отца Чарльза I прятался от войск Кромвеля.

Но ни тени предков, ни призраки старинного дома не помогали девушке, и, носясь по полям верхом на Меркурии, которого она считала своей собственностью, она думала: не лучше ли ей вообще куда-нибудь убежать?

Но Идона не была уверена, что это достойный выход из положения, что где-то вдали ей будет легче и проще. Кроме того, не может же она бросить на произвол судьбы Эдама с женой, конюха Нэда, престарелых арендаторов и их покрытые соломой дома, не поборовшись за них!

А вдруг маркиз захочет всех выгнать и поселить там своих людей? И в доме тоже?

От этой мысли Идона ужасно разволновалась и принялась все чистить и убирать, чтобы в случае приезда маркиз не мог сказать, что за домом не следили как подобает.

В лицо дул ветерок, солнце слепило глаза, и она подумала, что хорошо бы умчаться за горизонт и больше никогда не возвращаться.

По крайней мере тогда не надо будет ни о чем беспокоиться или страшиться человека, которому по закону она теперь принадлежит.

«Не верю, это не может быть правдой!» — повторяла она снова и снова.

Но невозможно было заподозрить мистера Лоусона в обмане и уж по крайней мере насчет того, что карточный проигрыш отца является долгом чести, от которого ни один настоящий джентльмен не станет отказываться. Размышляя над своей жизнью, она не заметила, что едет в сторону леса, столь любимого, но в котором она так редко бывала.

Этот огромный лес, который перерезала дорога, называли « охотничьим ».

Именно про «охотничий» лес говорил отец с наступлением сезона охоты на лису:

«Может, в другом лесу мы ничего не найдем, но в этом одну-другую — наверняка».

Идона любила весенний лес, когда на полянках появляются первые цветы: анемоны, примулы, колокольчики.

Скоро лес оживет, прилетят птицы; рыжие белки, затаившись в гуще листвы, станут наблюдать, как она проезжает под деревьями.

Думая об «охотничьем» лесе, Идона доехала до дороги и впереди под деревьями увидела четырех лошадей.

Она растерянно смотрела, размышляя, чьи они и почему здесь. Впрочем, лесничего у них нет, никто лес давно не охраняет.

Две лошади были привязаны к упавшему дереву, а две другие спокойно щипали траву, явно не собираясь никуда убегать.

Идона перебирала в уме возможные варианты, но ни один не годился.

Для браконьеров — очень рано. Но даже если это и они (а такое случалось, ведь отец не мог позволить себе держать лесничих), то это местные, и они бы пришли пешком.

Потом Идона подумала: может, они из других частей графства и приехали расставить силки на птиц или на кроликов?

«Но кто бы они ни были и что бы они ни делали, я должна их выдворить. Сейчас не время для охоты, и, узнай об этом папа, он бы рассердился».

Идона повернула в чащу леса, спешилась, привязала Меркурия к дереву. Но она не хотела, чтобы незнакомцы увидели ее прежде, чем она выяснит, кто они такие. Вот поэтому она тщательно спрятала лошадь за кустами рододендронов.

Идона вошла в лес и по тропинке, идущей параллельно дороге между деревьями, направилась к лошадям.

Вокруг тишина, нигде никого.

Она прошла довольно много и уже подумала, что наездники уехали, пока она привязывала Меркурия.

Но тут же услышала голос и остановилась.

Мужской голос доносился от самой дороги.

Идона прислушалась и уловила еще один, тоже мужской. Он отвечал первому.

Она осторожно, стараясь не шуметь, продвигалась вперед, ибо внутренний голос подсказал ей, что эти люди не должны ее заметить.

Прячась за кустами и толстыми стволами деревьев, Идона сделала еще несколько шагов и снова услышала голоса, но как будто вдали.

Осторожно выглянув из зарослей, увидела пыльную дорогу, над которой, словно образуя тоннель, сплелись ветки деревьев.

Идона услышала грубый мужской голос:

— Вот этого хватит, передние лошади сразу свалятся.

— Зачем всех-то портить? — возразил другой. — А ведь так и выйдет, если первые две завалятся. Они едут на четверке получше наших.

Первый рассмеялся:

— Уж это точно, а дамочка там, я тебе скажу, охо-хо-хо! А цацки на ней… Их бы я пощупал.

— Пощупал! Не тяни лапы вперед всех. Поровну, ясно?

Идона затаилась и, всматриваясь сквозь листву, догадалась, что это разбойники устраивают засаду.

Они привязали веревку к деревьям по обеим сторонам от дороги с тем, чтобы, когда подъедет экипаж, поднять ее и преградить путь.

Две передние лошади споткнутся и упадут, сильно повредят колени, а может, и переломают ноги.

Как сказал один разбойник, задние, может, и устоят и останутся целы, но испугаются.

Идона уже слышала о подобном трюке, который использовали разбойники в другой части графства.

Надо отдать должное разбойникам: место для преступления они выбрали с умом — дорога здесь сильно сужалась и с обеих сторон близко подступал лес.

У жертвы было мало шансов отбиться от неожиданных налетчиков.

Очень медленно и осторожно Идона повернула назад, размышляя, кого бы позвать на помощь.

По этой дороге редко кто проезжал, разве что соседи по поместью, поэтому упоминание о женщине с украшениями удивило Идону.

Вскочив на Меркурия, который, как ей показалось, с упреком поглядел на хозяйку за то, что она привязала его за поводья и тем самым лишила возможности пощипать зеленой травы, Идона поскакала из леса.

Совершенно ясно, что те, кого ждали бандиты, должны появиться с севера.

Сначала Идона решила выехать к верхней части дороги и предупредить путешественников, но вдруг вспомнила о «Дог энд Дак».

Это была маленькая гостиница за пределами отцовских владений, стоящая в деревушке поблизости от «охотничьего» леса.

Хозяина гостиницы Джима Барли она знала с детства.

Часто они с отцом и матерью заезжали в его гостиницу после охоты.

Отец обычно заказывал кружку эля или домашнего сидра, матери Джим Барли приносил чашку чая, Идоне — стакан молока.

Иногда их угощали ячменными лепешками, только что из печи, или фруктовыми пирожными.

Идона приняла решение — ехать к Джиму Барли и рассказать про разбойников.

Вскоре она уже въезжала в выложенной галькой двор старой гостиницы, выкрашенной в черное и белое, как их дом.

Соломенная крыша требовала ремонта, но окна сверкали чистотой, и Идона была уверена — в яслях конюшни есть свежее сено.

Проезжая по двору, она увидела перед входом потрясающую карету.

Ничего более современного и красивого Идона еще в жизни не видела!

В карету была впряжена четверка лошадей, прекрасно подобранных по масти и, без сомнения, отличных кровей.

Идона понимала: если она не предотвратит нападение, бедные животные сильно пострадают, а ведущая пара может даже погибнуть. Мысль об этом была невыносима.

Идона торопливо спешилась и повела Меркурия в конюшню.

Поставив Меркурия в стойло, она вернулась во двор, пытаясь решить, кому сказать о готовящемся нападении: слугам или самому хозяину.

У заднего входа в гостиницу кучер разговаривал с хорошенькой горничной в чепце, может быть, дочерью Джима Барли.

Идоне не хотелось мешать их беседе, и, кроме того, она подумала, что кучер ей просто не поверит.

Поэтому Идона вошла в холл гостиницы, где зимой обычно топился камин.

Сейчас камин не горел, холл был пуст, и она решила, что владелец экипажа находится в гостиной.

Джим Барли очень гордился своей гостиной. Едва ли какая-нибудь еще деревенская гостиница могла похвастать подобной.

Вообще-то поначалу маленькая комната предназначалась для конторы или даже склада.

Потом в ней прорубили окно с видом на сад, поставили кресла и обеденный стол.

Джим Барли хвастался, что в такой гостиной не грех принимать и дворян.

Все еще не решив, не лучше ли ей встретиться сперва с Джимом Барли, Идона прошла по узкому коридору, ведущему в гостиную.

Дойдя до двери и не услышав голосов, она открыла дверь, посмотреть — есть ли кто.