Джоанна Троллоп - Любовь без границ

— Бедняжка ты моя! Бедная ты моя девочка!

— «Малолетка»! Вот как он меня назвал! — донеслось до него сквозь рыдания. — Сказал, что со мной умрешь со скуки!

Джеймс продолжал баюкать Джосс. В горле стоял такой огромный ком, что пришлось трижды глотнуть, пока слова пошли с языка.

— Знаешь, люди часто бросают в лицо другим то, что думают о себе.

— А он мне так нравился!

— Конечно, нравился, раз ты с ним была. Ничего, моя хорошая, будут и получше.

— Никогда!!!

— Будут, будут. А сейчас пора вытереть нос.

Джосс уселась прямее и тыльной стороной ладони развезла слезы по щекам.

— Фу, как некрасиво! Вот, вытрись и высморкайся в платок.

Зазвонил телефон, и девочка вздрогнула.

— Звонят!

— Пусть звонят, — отмахнулся Джеймс. — У них наверняка не горит, а если горит, перезвонят. Сейчас главное — разобраться с тобой. Давай-ка расскажи, что там у вас с Гартом произошло.

— Это было в столовой, на большой перемене. — Испустив судорожный вздох, Джосс заговорила более внятно: — Там было полно народу, и он сказал это прямо перед всеми.

— Так он, значит, трус.

— Я знала, что это ненадолго…

— С кем-то другим будет надолго.

— Другого не будет!

— Вот еще глупости. — Джеймс ласково взъерошил ежик ее волос на горячей голове. — Ну что, старушка Джосс! Мы с тобой в одной лодке.

Она явно не собиралась слезать с его колен, так и сидела в одеяле, шмыгая носом и глядя исподлобья. Потом вдруг неловко чмокнула его в подбородок. Джеймс был тронут чуть не до слез.

— Знаешь, что мы сейчас сделаем?

— Что?

— Включим телевизор и посмотрим, как Леонард препирается с Беатрис насчет смерти. — Он погладил Джосс по щеке. — Думаю, я уже вполне способен посмеяться их загробным шуточкам.

С новым вздохом Джосс прильнула щекой к его груди, расслабилась и принялась едва слышно хихикать.

— Отличная передача, — сказал Марк Хатауэй, нажимая на дистанционке кнопку выключения. — Изумительная, просто изумительная старая дама.

Кейт промолчала. Она пыталась как-то свыкнуться с первым, экранным, появлением мисс Бачелор в ее жизни. Слово «изумительная» не вполне отражало суть. «Внушительная» — вот как она назвала бы мисс Бачелор. Невозмутимая, неколебимая в своих убеждениях, полная черного юмора, начисто лишенная трепета перед теми, кто оставался за кадром, за кругом юпитеров. Трижды она отвечала на вопрос Хью: «Отнюдь нет!» — как отрубала, а однажды просто отмахнулась: «Ерунда!»

— Что скажешь, Кейт?

— Ну… я ошарашена…

— Вот как? — довольно резко заметил Марк и поднялся с дивана, на котором они смотрели передачу. — По-моему, ты была ошарашена, уже когда входила сюда.

Он был прав. Внезапная потребность пообщаться с Джосс заставила Кейт набрать номер виллы Ричмонд, но сколько телефон ни звонил, никто так и не снял трубку, даже Леонард, никогда не выходивший из дому. По причине не вполне ясной, Кейт была убеждена, что все они дома и, зная, что звонит именно она, стоят вокруг надрывающегося телефона, прижимая палец к губам и обмениваясь заговорщицкими взглядами. Такая картина не укладывалась в рамки того, что ей было известно о своих близких (или бывших близких, как угодно), но оттеснить ее не удавалось. Когда Кейт поделилась своими подозрениями с Марком, тот сразу помрачнел и замкнулся, в точности как после рассказа о встрече с Джеймсом и Джосс на перекрестке. Возможно, это была его месть за недельное отсутствие секса.

Марк пошел приготовить кофе. Украдкой наблюдая за ним, Кейт не могла не заметить, что «породистые» черты его лица окаменели в сердитом, неуступчивом выражении. Вот дьявольщина! Опять нужны объяснения и заверения — все это оглаживание встопорщенных перьев чужого самолюбия.

— Полагаю, на твоих чреслах все еще висит знак «въезд запрещен»? — мрачно осведомился Марк, подавая ей чашку.

— Если человек не способен на элементарный такт вне постели, вряд ли что-то изменится к лучшему, если он в нее ляжет.

— Ха! — сказал Марк, окинув Кейт пренебрежительным взглядом. — Подходить к сексу с обычными мерками может только тот, кто ничего в нем не смыслит.

Она уставилась в чашку. Как обычно, Марк приготовил отменный кофе. Аромат поднимался к лицу густой и аппетитный — как насмешка над тем, до чего она, Кейт, не соответствует времени, в которое живет. Да и вся эта подчеркнуто современная комната втайне посмеивалась над ней.

— Если честно, мне не очень-то и хотелось, — продолжал Марк, отворачиваясь к окну. — Невесело лежать в постели с женщиной, которая только и думает, что про свое ненаглядное чадо. Чадо, которое плевать на нее хотело!

Устало опустив веки, Кейт вернулась мыслями к только что просмотренной передаче. В памяти ожил знакомый, хорошо поставленный голос Хью и другой — раздельный и резкий — Беатрис Бачелор. Какой разгон она ему устроила, когда он намекнул, что, мол, сторонники эвтаназии покупаются на драматический эффект! «Хочу вам процитировать доктора Джонсона, — отчеканила она холодно. — Тот, кто никогда не испытывал настоящей боли, полагает, что с ней вполне можно сжиться».

Снова подняв глаза на Марка, Кейт обнаружила, что он буравит ее взглядом в ожидании реакции на свою подначку. Внезапно ей подумалось: проблема не в том, что кто-то чувствует боль, а кто-то нет. Проблема в том, что у боли бесчисленное множество вариантов.

— Извини, — сказала она и сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться.

— Ну, я вас поздравляю! — сказал Кевин Маккинли.

Перед ним были разложены газетные вырезки. Хью, который видел их кверху ногами, попробовал прочесть заголовки, и это ему удалось. «Шоу смертников», «Народ готов бросить вызов старухе с косой», «Вырвем окончательное решение из лап высших сил» и тому подобное.

Кевин Маккинли улыбнулся. Он заставил Хью проторчать в приемной добрых двадцать минут («Не хочу, чтобы старый пердун возомнил, будто я горю желанием его видеть») и отнюдь не собирался предлагать ему ни кофе, ни что-нибудь покрепче. Рейтинг передачи был так высок, что цифры зашкаливало, и ни одно периодическое издание не оставило ее без комментариев. Имена Беатрис Бачелор и Леонарда Маллоу не были упомянуты, иначе сейчас им пришлось бы выдерживать яростный натиск журналистов, а Джерико испытал бы наплыв их поклонников. Но это ничего не меняло.

— Поразительная женщина, — заметил Кевин Маккинли.

Зная, о ком идет речь, Хью кивнул. Его распирали гордость и облегчение, и чтобы их не выдать, приходилось прилагать огромные усилия. Как хотелось дать понять надутому индюку Маккинли, что для Хью Хантера подобный успех — дело привычное.

— Не думаю, — сказал он, — чтобы наверху кто-то выразил недовольство. Они всегда могут заявить, что узнали обо всем в последнюю минуту, когда уже поздно было отменять передачу. И это будет чистая правда.

— Вот именно.

Хью снова скосил глаза на вырезки, выискивая ту, которая ему больше всех понравилась и которую он особенно желал видеть на столе у Маккинли. В ней был не только благоприятный отзыв, но и серьезный анализ передачи. Известный комментатор писал, что доволен темой и подбором участников, а главное, высокопрофессиональной работой Хью, его умением вести и направлять разговор. «Если у «Мидленд телевижн» есть хоть капля здравого смысла, они будут обеими руками держаться за талант, обнаруживший такую глубину, и продвинут его в более высокую лигу».

«Как бы выяснить, прочел Маккинли эту статью или нет?» — думал Хью.

— Вы просмотрели всю прессу?

— Только ту, которая меня интересует.

— В «Дейли телеграф» есть превосходная статья…

— Дорогой мой Хью! — Кевин Маккинли засмеялся, словно залаял. — Я разверну «Дейли телеграф» не раньше, чем окажусь в инвалидном кресле! — Он взглянул на часы и поднялся: больше пяти минут старики не заслуживали. — Не смею дольше задерживать.

Хью смотрел на него, неприятно пораженный. Значит, не будет не только долгих похвал, но и мимолетного пожелания будущих успехов, чего-нибудь вроде «так держать»?

— Что ж, — он тоже поднялся, нацепляя дежурную улыбку, — по крайней мере мы всех удивили.

— Это точно.

В дверь заглянула секретарша.

— Мистер Маккинли, Лос-Анджелес на линии!

— Я думаю… — начал Хью.

— Пока!

— Пока! — сказал он, принуждая себя улыбаться и дальше.

Он шагнул через порог, и дверь тут же захлопнулась, едва не прищемив ему каблук.

Очередную встречу (как обычно, после уроков) Кейт назначила Джосс в крытом рынке, отчасти потому, что тот находился в двух минутах ходьбы от пиццерии, но в основном из-за вечно толпящегося там народа. Неудачная попытка дозвониться на виллу Ричмонд торчала в памяти, как заноза. Интуиция подсказывала, что на людях будет легче общаться как Джосс, так и самой Кейт. Пообщаться было самое время. Настал момент покончить с глупым фарсом «раздельного проживания». Джосс выразила протест против насилия над личностью, и она, Кейт, два месяца чтила этот протест — да-да, вот именно чтила! Не навязывала своего общества, не приставала с требованиями и тем самым заслужила ответный акт уважения — немедленный переезд Джосс в Осни.

Они должны были встретиться у популярного магазинчика с собственной пекарней (восхитительно нездоровое, пышное и сладкое печенье там паковали в красивые фирменные коробки, сохранявшие его тепло и аромат до самого дома). Джосс запаздывала. Продрогнув, Кейт сунула руки поглубже в карманы и съежилась у двери, провожая взглядом прохожих. Местных жителей можно было отличить по сумкам с кочанами капусты и ворохами сарделек. Туристы бродили бесцельно, беспечные и, как правило, довольные жизнью, но и они непременно что-то несли. Каждый проходящий мимо был чем-то обременен: покупками, фотокамерой, младенцем в переносном сиденье, верхней одеждой на локте, стопкой книг, пачкой газет, мороженым, букетом цветов…

— Привет, — сказала Джосс, тоже обремененная: школьным рюкзачком на плече и сумкой в руке, откуда выглядывали листья сельдерея и кончик длинного парникового огурца.

Под курткой на ней был светло-розовый свитерок, и на миг Кейт показалось, что там вообще ничего не надето — до такой степени это не подходило дочери, предпочитавшей многослойную одежду. Она потянулась к Джосс губами, и та (не слишком охотно, но без протеста) позволила чмокнуть себя в щеку.

— Что это? — полюбопытствовала Кейт, указывая на сумку.

— Сельдерей и огурец.

— Это я вижу и сама. — Она улыбнулась слишком широкой, неестественной улыбкой. — По какому случаю?

— Случай как случай, — пожала плечами Джосс. — Джеймс не может все время бегать по магазинам, а дядя Леонард грубит мистеру Пателю.

Кейт припомнила безукоризненную вежливость бакалейщика, и сердце у нее ностальгически сжалось.

— Чаю хочешь?

— Давай, только быстро. Мне надо бежать.

— Мне тоже…

— Ну, значит, все в порядке, без обид.

Они уселись лицом друг к другу за крохотный столик.

— Ты изменилась, — заметила Кейт.

— Ничуть.

— Нет, правда. Выглядишь поживее.

— Ну, спасибо!

— Розовое тебе к лицу.

— Дурацкая тряпка! — хмыкнула Джосс, одергивая свитерок. — Это Энжи предложила поменяться.

— Энжи? Не знаю такую.

— Это… — Джосс вгрызлась в булочку, обильно усеяв стол крошками и кусочками глазури, — это одна девчонка из школы.

— Новенькая?

— Чего вдруг?

— А какая она? — Кейт придвинулась ближе в попытке оживить беседу.

— Клевая.

— Джосс!

— Ну что ты привязалась! — Та со смаком облизала пальцы. — Энжи. Из моей школы. Клевая. Это ее свитер. Любит меняться шмотками. Сегодня придет на ужин. — Подумав, добавила: — Вегетарианка.

— На ужин на виллу Ричмонд?!

— А что такого?

— Раньше ты никогда никого не звала в гости!

— А Энжи вот позвала.

Чувствуя, что безнадежно «плавает», Кейт снова показала все зубы в улыбке.

— Представляю, что наговорит ей Леонард о вегетарианстве!

— Леонард? — Девочка отмахнулась. — Он не вредный, просто на него не стоит обращать внимания.

— Джосс, — начала Кейт очень ровным тоном, — у меня к тебе разговор, а вернее, предложение…

Та заметно насторожилась.

— …насчет нас с тобой.

— Мам, не нагнетай обстановку, а.

— Я не нагнетаю, а хочу поговорить серьезно.

— Это и называется «нагнетать».

— Джосс, прошу тебя!..

— Мам, давай не будем, ладно? — Джосс встала с места и принялась собирать свои вещи.

— Но ты должна меня выслушать!