— Все течет, все меняется, — наконец ответил он, — хотя процесс выздоровления долог и труден. Чтобы выжить, человек наступает на горло своим чувствам, а когда они умирают, бывает неприятно этим поражен.

— Ты хочешь сказать, что можно отучить себя от любви?

— Я хочу сказать, что не вечна даже мученическая мука безответной любви. Когда источник перекрыт, она понемногу себя изживает. Я вот что думаю, Хью: упорно настаивать на любви к человеку, который не может ответить взаимностью, — это чистой воды эгоизм. Если знаешь наверняка (если это сказано тебе чуть ли не открыто), что твоя упорная любовь мучает и ранит, то наивысшее великодушие как раз в том, чтобы ее обуздать. К сожалению, если это удается, начинаешь подозревать себя в бессердечии.

— Джеймс! — Хью придвинулся ближе. — Я хочу быть уверен (не только ради тебя, но и ради собственного душевного покоя), что с тобой все в порядке. То есть ты так выглядишь, но…

— Не только выгляжу, — ровно перебил тот. — Со мной в самом деле все в порядке. Кажется странным, что временами я могу быть счастлив совсем как прежде, и даже когда это не так, по большому счету я… — он помедлил, глядя на Хью, — я здоров, понимаешь? Возможно, моя самодостаточность — просто независимость души, которую женщины называют отчужденностью и которая их бесит.

— Уж эти мне женщины!

Обменявшись понимающей улыбкой, они дружно, со скрежетом отодвинули металлические стулья, сняли со спинок пиджаки, перекинули через плечо и не спеша двинулись туда, где была припаркована машина Хью. Молодая женщина на противоположном тротуаре, тоже за столиком, проводила их взглядом.

— Видишь вон ту пару?

— Ну вижу, — сказала ее подруга, приподняв очки. — И что?

— Какое-то время я за ними наблюдала. Просто глаз не могла оторвать, до того это было странно. Знаешь, они не просто трепались ни о чем, а по-настоящему общались — как мы, женщины! И притом непохоже, чтобы были голубые!

— Пфф! Что на тебя нашло — наблюдать за такими стариками?


Отправляясь в гости к Беатрис Бачелор, Кейт купила букет ярко-синих ирисов и коробку рассыпчатого песочного печенья. Цветы были благосклонно приняты и поставлены в глазированный цилиндрический кувшин из тех, в которых во времена детства Кейт сбивали заварной крем.

— Когда мне в последний раз дарили цветы, это были гиацинты, — задумчиво заметила Беатрис. — В горшочке. Их принес Джеймс.

— Да, я знаю.

Кейт устроилась в предложенном кресле (в самом деле на редкость неудобном, как и утверждал Джеймс), а кошка уселась перед ней и смотрела неотрывно, как бы прикидывая: если прыгнуть на колени, прогонят или нет?

— В самом деле всюду Дева Мария… — начала Кейт. Кошка сделала прыжок. — Ай! Ну и когти!

— Спихните ее. Крайне избалованное создание.

— Нет, пусть сидит. Я люблю кошек, а вскрикнула просто от неожиданности.

Беатрис неторопливо заваривала чай (электрический чайник с кипятком был заранее принесен с кухни).

— Да уж, неожиданной она быть умеет. Вкладывает много сил и энергии в то, чтобы как можно чаше и неприятнее удивлять мою невестку. Если бы существовала премия за зловредность, Кэт бы ее уже не раз заработала.

— Джосс мне рассказывала о вашей кошке. И не только о ней. Насколько я поняла, вы с невесткой не ладите?

— В самом деле это так. Полагаю, Джосс не догадывается, что эта маленькая междоусобица придает смысл жизни как моей, так и Грейс. В каком-то смысле между нами царит равенство сил: у нее в руках вся полнота финансовой мощи, а у нас с Кэт вся мощь интеллекта. — Беатрис уселась в кресло напротив. — Со всей прямотой могу заверить, что у вас на лице больше нет и следа синяков.

Кейт невольно коснулась щеки. Кэт тут же вскочила и (словно из сочувствия) положила ей на грудь обе широкие полосатые лапы, заглядывая в лицо.

— Какая прелесть!

— Вот уж нет, — хмыкнула Беатрис. — Ею движет чистой воды расчет. Не советую поддаваться на эти происки.

— Хочу вам что-то показать.

Перегнувшись через кошку, Кейт сунула руку в брошенную у ножки кресла сумку, достала газетную вырезку и протянула Беатрис.

— Колледж Сент-Эдмунд-Холл подыскивает помощницу директрисы для надзора за крылом младших классов. С проживанием.

Развернув вырезку, Беатрис начала читать.

— Для разнообразия я с радостью побуду среди детей, — сказала Кейт. — В каникулы у меня будет отпуск, и хотя жалованье невелико, мне это не в новинку. Я, знаете ли, в этом смысле никогда не шиковала. В возрастные рамки я вхожу, не хватает только… — она поколебалась, — не хватает только рекомендации. Может, вы согласитесь мне ее дать?

Аккуратно сложив вырезку, Беатрис устремила на Кейт внимательный взгляд.

— С удовольствием. Не думаю, чтобы вашу кандидатуру отвергли даже в отсутствии рекомендаций, но в любом случае буду рада помочь. Помнится, однако, у вас были другие намерения.

— Они не изменились, — с легким вздохом ответила Кейт. — Это всего лишь так называемый «план Б», на случай если… — она запнулась, но заставила себя продолжать, — если «план А» с треском провалится.

— Понимаю. — Беатрис посмотрела на часы, кивнула и поднялась, чтобы налить чаю. — И думаю, это разумно.


Наконец-то Блуи удалось заполучить Джеймса к себе. Рэндольф снова был в отъезде (на этот раз на двухдневном семинаре в Лондоне); Гарт, неожиданно сдружившийся с сыном одного из его коллег, отправился на первый в жизни урок рил-тенниса, на закрытый корт по Мертон-стрит; Леонард ни за что не пропустил бы «вторничный бридж» с Беатрис; Джосс помогала Энжи заново обустроить комнату. На этот вечер намечалась окраска стен клеевой краской — по словам Гарта, жуткое мероприятие, состоявшее в том, чтобы нашлепывать свежеразбавленную краску гигантскими кистями. («Воображаю, что из этого выйдет», — сказал Гарт в заключение, но без насмешки, с нежностью и грустью.)

К приходу дорогого гостя Блуи охладила бутылку калифорнийского шардонне, купила большую упаковку мексиканских чипсов и приготовила к ним гуакамоле. Стол в саду она застелила свежей розовой скатертью, хорошо оттенявшей соломенный оттенок вина и бледную зелень соуса из авокадо, не говоря уже о белизне фарфора, тонком лучистом стекле бокалов и сливочном бархате розовых лепестков в букете, собранном на решетке возле дома (ваза тоже была подобрана со всем тщанием — настоящий викторианский антиквариат, по счастливому случаю купленный в лавке старьевщика).

— Приглашаю тебя на бокал вина, — так сказала Блуи Джеймсу. — Ты не можешь отказать мне в этой невинной просьбе.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — был ответ.

Ей стоило больших усилий не возлагать больших надежд и не анализировать эту фразу до бесконечности: разделять на слова, взвешивать и оценивать каждое, потом соединять снова в надежде, что вместе они каким-то чудом окажутся более весомыми и значительными (ведь если Джеймсу даже в голову не пришло отказать, значит, он желает встречи, может быть, даже очень желает, а из этого логически следует, что он жаждет быть с ней наедине, из чего опять же вытекает, что… и так далее). Смысл мог быть и прост: «Я не хочу обижать тебя, потому что вижу, что для тебя это много значит» — из чего логически вытекало, что для него самого это значит куда меньше (а может, даже и ничего). «Нет, — подумала Блуи, — я не стану заниматься таким анализом, чтобы не сойти с ума».

Явившись, Джеймс поцеловал ее в губы, но мимолетно. Он ничего не принес, и хотя не было ни причины для подарков, ни договоренности насчет них, Блуи ощутила разочарование. В конце концов, его не затруднило бы сорвать в собственном саду ветку жимолости!

По крайней мере он похвалил ее садик.

— Я многому научился у Беатрис. Трудно поверить, что у интеллектуалки могут быть способности к садоводству, но они есть, и это здорово. Собираюсь присоединиться к ней в самое ближайшее время. Для мужчины моего возраста копание в земле — самое подходящие занятие.

— Что значит «твоего возраста»! — возмутилась Блуи. — Ты же не считаешь себя старым?

— Милая, я не только много старше тебя, но и куда старше, чем был когда-то… и процесс идет дальше.

Он оценил сервировку стола, одобрительно почмокал над вином, полюбопытствовал, что это за дивный сорт роз. Затем рассказал о воссоединении Хью с Джулией, о его приезде на виллу Ричмонд с детьми, чтобы похвалиться личной комнатой в бытность свою под этой крышей. О том, как благоговейно Джордж и Эдвард разглядывали постель — но не папину, а Джосс, так что в конце концов пришлось разрешить им на ней попрыгать. О том, как Джосс поила их кока-колой с мороженым и как они по-настоящему наклюкались. О том, что Леонард настоял на повышении жалованья миссис Ченг, а когда она в знак благодарности сунулась наводить порядок в его комоде, страшно на нее накричал. О том, что Джосс рьяно обрабатывает всех на предмет покупки щенка. О своем новом ученике, поразительно даровитом и прилежном, из которого наверняка выйдет толк. О статье, заказанной одним журналом, за которую он не чает взяться: о том, что пора бы перестать бессмысленно изводиться насчет состояния амазонских джунглей, озоновой дыры и всего того, что за тысячу миль, а следует подумать о своем ближнем, которого завещано любить.

Он говорил и говорил, так что Блуи не выдержала и перебила:

— Джеймс! Мне нужно тебе кое-что сказать!

— Дорогая, я прекрасно это знаю, — серьезно сказал Джеймс, глядя ей в глаза. — Нам нужно поговорить, и как раз для этого я здесь.

— Я люблю тебя! О чем тут говорить? Я люблю тебя, и этим все сказано!

— Это я знаю тоже, — тем же тоном произнес он, сжав ей запястья, словно в ласковых тисках.

— Знаешь, но не любишь. Это так?

— Отчего же, люблю. Но не так, как тебе хотелось бы. Люблю в тебе человека, а не женщину. И пусть — извини за прямоту — так оно и остается.

— Между тобой и мной?

— Между мной и любой женщиной.

Прислушавшись к себе, Блуи с удивлением поняла, что не чувствует сокрушительной боли. Ей было грустно и жаль, только и всего.

— Это из-за Кейт, да? Еще слишком рано?

— В самом деле, — кивнул Джеймс, по-прежнему не сводя с нее взгляда, — Кейт была как будто только вчера. Но истина в том, что я устал любить. В медицине есть диагноз «сердечная недостаточность», а у меня… скажем так, сердечная усталость. Я люблю быть с тобой, люблю твою улыбку, твое уникальное очарование, живость твоих чувств — но и только. Думаю, при всем желании я уже не могу ощущать ничего более сильного.

— Не можешь или не хочешь?

— И не хочу тоже.

Блуи приготовилась услышать: «Очень скоро ты была бы этому только рада», — но не услышала. Джеймс позволил ее запястьям выскользнуть, и когда у него в ладонях остались лишь ее ладони, он коротко пожал их и выпустил.

— Я сделала глупость, да?

— Нет.

— Но ты не хочешь, чтобы я даже начинала? Затем и пришел?

— Я пришел просить, чтобы ты прекратила строить воздушные замки и населять их совершенно обычными стариками, облекая их в сияющие рыцарские латы.

— Джеймс!

— Мне пора. Это были счастливые месяцы, Блуи. Ты сделала меня счастливым, наделив лучшими качествами, чем… — Он оборвал себя. — Думаю, я уже сказал достаточно.

Проводив Джеймса, Блуи вернулась в сад с подносом, собрала со стола все, что там было, сложила скатерть и отнесла на кухню. Там, с обычной своей аккуратностью, она поставила остатки гуакамоле и вина в холодильник, открытый пакет с чипсами — в продуктовый шкаф, скатерть положила в корзину для грязного белья, бокалы — в моечную машину… а потом вдруг как подкошенная рухнула на стул у столика для завтраков. Потому что боль все-таки пришла и была именно такой сокрушительной, как Блуи и предполагала. Она уткнулась лицом в сложенные руки и плакала, плакала, плакала…


Прекрасно зная, что скоро получит расчет, Сэнди не слишком этим огорчалась. Расчет был дело житейское, к тому же он близился давно: поначалу, в отсутствие Хью, мало-помалу, а с его возвращением просто стремительно — но в любом случае неумолимо. Нетрудно было представить, как все произойдет. Джулия отзовет ее в сторонку на кухне и методично, ничего не упуская, перечислит все аспекты, в которых она оказалась несостоятельной как няня, и, уж конечно, не последнее место в этом списке будет занимать фирменный костюмчик Эдварда, выстиранный в машине, отчего он сел вдвое. На этот случай у Сэнди было припасено особенно презрительное и наглое выражение лица.

Однако вышло все совсем не так. Расчет дала не Джулия, а Хью, и совсем не на кухне, а в своем кабинете, куда самым дружеским образом попросил Сэнди заглянуть на минутку. Вместо разноса он (с милой улыбкой, от которой, однако, по коже шли мурашки) заговорил о том, что ей, конечно, надоело торчать в глуши в таком-то молодом возрасте, что ей недостает простого человеческого общения, и они с Джулией (из чистого сочувствия и понимания) решили отпустить ее как можно скорее. Хоть прямо сейчас — все равно уже конец месяца.