Столешница, прежде светлая и почти зеркально-гладкая, выглядела тускло, пятнисто и в целом нездорово.

— Чтоб ты провалился, мать твою! — с чувством сказал Хью столу.

Мрачно закурив, он начал заполнять моечную машину грязной посудой так грубо и небрежно, что у первой же чашки откололась ручка. Горилла в гостиной то вопила как резаная, то взревывала пароходной сиреной, и вдруг ни с того ни с сего Хью пришло в голову, что с момента ухода Джулии телефон так ни разу и не зазвонил. С некоторых пор звонки наводили на него страх, но еще страшнее был мертвый телефон. Это оказалось последней каплей. Подчиняясь могучему импульсу, Хью набрал номер Джеймса.

— Вилла Ричм'н слушать, — сказал голос миссис Ченг.

— Мистера Маллоу, пожалуйста.

— Джеймс тут нет.

— Тогда мисс Бейн.

— Кейт работать.

— А когда вернется мистер Маллоу?

— Моя не знать. Они не говорить. Что передавать?

— Ничего, — вздохнул Хью. — Я звоню не для того, чтобы передавать, а чтобы поговорить с живым человеком!

Наконец появилась Джулия с яблочным пирогом, купленным во французской кондитерской в Сент-Джайлзе.

— Боже мой, Хью! Они что, плохо себя вели? — воскликнула она при одном взгляде на мужа.

Полный счастья уже оттого, что кто-то рядом, Хью кротко взял всю вину за случившиеся беды на себя (в том смысле, что подзадоривал близнецов). Он даже ухитрился спросить, как прошел обед. Оказалось, в лучшем виде.

— Заодно мы составили план трех следующих передач. Это просто изумительно! Когда рядом человек бурлит от идей, и тебе в голову начинают приходить идеи. Невольно вспомнишь первые дни нашего знакомства. Рядом с тобой мне думалось, что не обязательно всегда и во всем соблюдать условности.

— Теперь так уже не думается, — констатировал Хью. — Теперь я воплощенная условность, потому что ты со мной свыклась.

— Конечно, свыклась, что тут плохого? Мы ведь давно уже не чужие люди, а… Господи, что с подушкой?!

— Пала смертью храбрых. Не ругай их, ладно?

— Что? — Джулия перевела взгляд с подушки на Хью. — Я никогда их не ругаю. Я объясняю, что правильно, а что нет. Кто-нибудь звонил?

— Никто.

Бросив подушку, Джулия подошла к Хью и привычным жестом положила руки ему на плечи. Глаза ее за толстыми линзами очков казались огромными. Они были очень серьезны.

— Дорогой мой, я знаю, знаю, как тебе сейчас нелегко. Человеку вообще нелегко меняться и приспосабливаться. Но ведь жизнь продолжается, верно? Нужно как-то жить и дальше: дать детям образование, по-прежнему окружать себя красивыми вещами, выезжать в отпуск — и если мы хотим, чтобы именно так все и было, придется поменяться ролями. Я ничуть не возражаю против перемен такого рода, я к ним готова и могу принять на свои плечи большее бремя, чем несла до сих пор. А главное, это ничуть не изменит моего отношения к тебе. А вот твое ожесточение может его изменить. Ожесточения я не вынесу, понимаешь?

— Я не ожесточен! Это всего лишь легкий приступ отчаяния.

— Не понимаю, с чего вдруг? Твоя карьера вполне удалась, известность пока еще не померкла, контракт тебе продолжают продлевать. У тебя нет причин впадать в отчаяние. В чем же дело?

Хью снял руки жены с плеч, подержал в своих и выпустил.

— Дело в том, мое дорогое дитя, что я перестаю быть нужным, а когда человек перестает быть нужным, он начинает тосковать.

* * *

По вторникам Джулия всегда мыла близнецам голову, и как раз этим она теперь занималась. В процессе мытья вспомнилось, что она так и не сказала Хью о встрече с Кейт, которая, надо признать, выглядела не лучшим образом. Вид у нее был прямо-таки замученный, и привычная ласковая манера не могла этого скрыть. В принципе не имея ничего против благотворительности, Джулия считала, что с пиццерией Кейт перегибает палку, делая из себя девочку на побегушках. Она решила, что затронет этот вопрос за ужином, а потом гладко перейдет к разговору о том, что на пенсии жизнь не кончается, что есть масса дел, где можно приложить руки, если уж так необходимо быть нужным.


Ужин на вилле Ричмонд закончился, когда позвонила Хелен, та самая подруга Кейт, что организовала приют для жертв домашнего насилия. Она произнесла очень долгий и в самом деле трогательный монолог о том, что привлечение фондов — задача трудоемкая и отнимает все больше времени, так что его совершенно не остается на решение повседневных проблем, поэтому возникла острая нужда в человеке, который мог бы взвалить на себя административную работу. Хелен подчеркнула, каких больших затрат требует «дом», и выразила большое сожаление насчет того, что не сможет платить добровольцу, который вызовется ей помогать. Таким образом, вдохновенно заявила она, это должен быть человек, сознающий свой долг перед обществом настолько, чтобы не требовать платы за вклад в его оздоровление.

После этого возникла пауза. Хелен ждала, конечно, что Кейт немедленно вызовется помочь, но Кейт, сидевшая в напряженной, неестественной позе (обвивая ногами ножки кухонного стула), не вызвалась, хотя и почувствовала себя при этом последней стервой. Хелен сменила тактику и принялась ее нахваливать: мол, все ждут не дождутся, когда она появится в Мэнсфилд-Хаусе (названном так в честь Кэтрин Мэнсфилд, перед которой Хелен особенно преклонялась), и в такие дни словно луч света озаряет это темное царство скорби.

Еще одна полная ожидания пауза повисла в воздухе.

— Мне ужасно жаль… — промямлила Кейт.

Ей хотелось объяснить, что она бы и рада помочь, рада не только на словах, а по-настоящему, и еще совсем недавно так и поступила бы…

Но слова не пошли с языка.

— Я позвонила именно тебе, — сказала Хелен, не утруждаясь тем, чтобы скрыть недовольство, — потому что думала, что уж на тебя-то могу положиться, что уж ты-то хорошо представляешь, в какой я затруднительной ситуации!

— Я представляю, но… но помочь не могу.

— Почему? Что тебе мешает?

— У нас тут многое изменилось, — понизив голос, ответила Кейт.

— Только не говори, что Джеймс выгоняет тебя из дому!

— Да что ты, конечно, нет!

— В таком случае?..

— Хелен, я просто не смогу объяснить, в чем дело. Я буду по-прежнему приходить в свои обычные дни, буду делать то, что делала, но о большем меня, пожалуйста, не проси.

— Понимаю, — сказала Хелен, ничегошеньки не понимая, и бросила трубку.

Кейт подтянула колени к подбородку и, совсем съежившись на своем стуле, обняла ноги руками. «Это я меняюсь, — сказала она себе. — Меняюсь, и ничего тут не поделаешь. Как можно объяснить это Хелен, которая работает на износ? Трудно поверить, что я ей отказала, но это случилось, и я знаю, что не стану звонить и брать свои слова назад. Что же такое со мной творится? Все, что я любила и ценила, ускользает из рук, а я не могу это удержать, да, может быть, и не желаю. Я как будто каменею сердцем, и не в моей власти остановить этот процесс. Что, если он идет уже давно, и причина в том, что я живу с человеком неуступчивым, закоснелым в своих привычках, с человеком… старым? Нет, это чушь! Шестьдесят один — еще далеко не старость. Гнусно с моей стороны думать о Джеймсе как о старике! Гнусно отказать Хелен в помощи! Боже мой, да ведь мне самой в пору кричать «помогите!». Куда делось все мое великодушие, вся способность любить?»

Дверь приоткрылась, заглянул Джеймс:

— Кейт, с тобой все в порядке?

Она подняла голову и даже сумела выдавить из себя улыбку.

— Хелен только что попросила у меня помощи, но не получила.

— Хорошо, — сказал Джеймс, полагавший, что Хелен чересчур назойлива.

— Нет, — грустно возразила Кейт. — Не хорошо. Это очень плохо, очень.

Глава 4

Лондонское агентство «Пеннимэн»[3] занимало два маленьких, но элегантных помещения на Бедфорд-сквер. Глава его, Вивьен Пеннимэн (восходящая звезда тех времен, когда Хью впервые появился на экране), обладала здоровым прагматизмом актрисы, чья карьера умерла быстро, без мучений и не была причислена к рангу святых. Целью агентства было организовывать появление знаменитостей на публике, давая им возможность оставаться на виду, а заодно откладывать что-то на черный день (когда единственным отзывом, который удастся получить, будет: «Этот (эта), как его?.. Ах да! В последнее время его (ее) что-то совсем не видно. Должно быть, давно уже сыграл(а) в ящик, бедняга!»

Известные актеры, дикторы и модераторы, футболисты и теннисисты обращались к Вивьен Пеннимэн, и никто не уходил с пустыми руками. Если где-то ожидалось открытие, расширение или рекламная кампания, очередному клиенту перепадал кусочек. Супермаркеты, гаражные и спортивные комплексы, центры релаксации и реабилитации — все шло в ход, все приносило плоды. В зависимости от текущей популярности клиента за двухчасовую тусовку ему предлагалась трех- или четырехзначная сумма минус десять процентов комиссионных. Некоторые (реалисты, сознающие эфемерность всякого успеха) относились к этому с юмором — таким удавалось произвести на публику известное впечатление, да и самим получить удовольствие. Другие (идеалисты, но с профессиональным подходом к вещам) воспринимали это как неизбежное зло и относились ко всему по крайней мере с достоинством. Третьи, увы, чувствовали себя униженными и оскорбленными, были не способны примириться с мизерностью суммы и еще меньше с тем, как она доставалась. Хью Хантер был как раз из их числа и до сих пор отчаянно противился визиту в агентство «Пеннимэн».

И вот намеченный Джулией разговор состоялся. Само понимание, сама нежность (никакой снисходительности, Боже упаси!), она тем не менее была неколебима. Хью был потрясен тем, какой твердой она умеет быть.

— Послушай, — говорила она, — когда возникает проблема, нужно не хандрить, а искать пути решения, и я предлагаю как раз такой путь. Если у тебя есть идеи получше, буду рада их услышать, но если нет, будь добр, выслушай мою.

И она мягко, ласково напомнила про Вивьен Пеннимэн.

— Я ее помню, — задумчиво произнес Хью. — Прехорошенькая была девчонка! Снималась в шоу с кучей таких же. Как-то забежали на студию всем кагалом, и, ей-богу, это было похоже на ходячий букет полевых цветов! Во время интервью их спросили, как они себе представляют будущее, и ответ был: лет через десять пригласите нас всех снова — глазам своим не поверите! Это было ужас как забавно… не из-за ответа, конечно. Просто в то время у нас была всего одна камера, которую таскали везде и всюду. Ну так вот, накануне шли съемки регаты в Соленте, оборудование было все забито песком, и турель поворачивалась с ужасным скрипом. Этот скрип записался и был потом слышен во время передачи!

Отвлечь Джулию от темы не удалось.

— Хью! — сказала она ласковым, ровным, взрослым тоном, каким говорила с расшалившимися близнецами.

— Ладно-ладно! Пойду. Не дави на меня.

— Я не давлю, а пытаюсь донести до тебя суть момента.

— Ты совершенно права, и я принимаю все твои доводы. Но, черт возьми, как больно, как мучительно трудно идти против собственных убеждений!

— Понимаю, Хью.

Хью подошел к стояку с вином, наполнил стакан, хорошенько отхлебнул и только тогда заговорил.

— Прошу тебя, — сказал он устало, — не будь такой ласковой, понимающей и благоразумной. Прошу тебя, прошу, дорогая моя Джулия… не будь, мать твою, таким совершенством!!!

С этим он покинул теплую, уютную кухню. Прямо со стаканом прошел в кабинет, устроенный в доме больше для проформы, сел перед шкафом и начал рыться в тридцатипятилетних наслоениях папок, разыскивая телефон агентства «Пеннимэн».


— А вот и Хью Хантер!

Вивьен поднялась из-за стола и раскрыла объятия под перезвон многочисленных браслетов. Годы превратили девушку, похожую на полевой цветок, в женщину с необъятным бюстом, литыми ногами и волосами неестественного оттенка. Она была в черном и жемчугах (малоподходящий наряд для раннего утра).

— Дорогой, дорогой Хью! Сколько лет, сколько зим!

Перегнувшись через стол, Вивьен приложилась к щеке Хью поцелуем, обдав его крепким ароматом духов и тем напомнив о шестидесятых годах и подружках с густо подведенными глазами.

— Привет, Вивьен.

— Какой ты имел успех!

— Как мило с твоей стороны говорить о моем успехе в прошедшем времени.

— Такое настроение, Хью, у нас тут не приветствуется. Я бы не согласилась принять тебя в число клиентов, не будь ты по-прежнему на коне. Кстати, тебе следовало обратиться ко мне еще несколько лет назад. Ну, я устрою своим сотрудникам! Предприимчивость — залог успеха, а они лишний раз не почешутся. Надо звонить, убеждать, объяснять людям, что это в их же интересах. Думать о будущем никогда не вредно, а некоторых нужно чуть не силой тащить к нам в агентство. Ну не глупо ли это? Хомяк, и тот копит орешки на зиму!