Кроме того, он сознавал, что сестра Дженна права: попытка переправы через реку во время грозы чрезвычайно опасна. Они оба замерзли и промокли до костей. Он мог бы соорудить временное укрытие, однако это была бы долгая и мучительная дождливая ночь. Теперь его ждала не менее мучительная ночь, но по другой причине. По крайней мере, девушка будет в тепле и сухости. Он не мог больше смотреть, как она дрожит, – это вызывало у него какое-то странное чувство. Нужно было что-то сделать, чтобы она перестала дрожать.

Мрачно признав, что он испытывает жалость к своей охваченной ужасом «жене», которая, казалось, впервые в жизни лишилась дара речи, он ответил за нее.

– Комната годится, – произнес Юэн с обычной краткостью. Он говорил по-английски – на языке, на котором говорили обычные люди в пограничных городах. Он был удивлен, обнаружив, что сестра Дженна так же хорошо говорит на этом языке, хотя и с заметным акцентом. До сих пор она не удосужилась сообщить ему об этом. Эта девушка полна сюрпризов.

Он понял, что сказал что-то не то, когда лицо пожилой женщины вытянулось. Однако сестра Дженна поспешила исправить его оплошность.

– Это превосходное убежище от дождя, – сказала она хозяйке с благодарной улыбкой. – Я уверена, нам будет очень удобно. – Она восторженно вздохнула, чем нанесла Юэну удар в запретное место. – Скажите, это пуховая подушка?

Хозяйка просияла.

– Конечно, миледи.

– Как чудесно! Я усну, едва моя голова коснется пуха. Правда, подозреваю, что мой… – Юэн надеялся, что только он заметил ее незначительное колебание, – …мой муж поднимет меня ни свет ни заря, поскольку нам предстоит долгий путь.

Окончательно смягчившись, хозяйка похлопала сестру по руке, словно та была юной девочкой.

– Куда вы, говорите, направляетесь?

– Мы ничего об этом не говорили, – сказал Юэн.

Сестра Дженна бросила на него укоризненный взгляд и, повернувшись к хозяйке, закатила глаза, словно извиняясь за его дурные манеры.

– Моя мать очень больна, – сказала она, понизив голос. – Я надеюсь, мы прибудем в Лондон вовремя.

– Бедное дитя, – сказала женщина, снова похлопав Дженну по руке. – Значит, вы едете в Лондон? Но ведь вы…

– Фламандка, мадам, – вставила Дженна. Они решили соблюдать осторожность на случай, если кто-нибудь разыскивает итальянскую монашку. – Мой отец торговец.

Юэн должен был признать, что она прекрасно держалась. Для монашки эта девушка лгала очень умело. Он сам почти поверил ей.

– Как вы познакомились с мужем?

Юэн был вынужден стоять у двери еще около десяти минут, пока Дженна потчевала хозяйку историей об их случайной встрече на рынке в Берике, до того как «Брюс создал все эти неприятности, взойдя на трон». Юэн едва ли думал, что похож на ухажера, оставлявшего полевые цветы у порога невесты в течение двух недель. Однако хозяйка была очарована этой романтической историей, и он покраснел, чувствуя себя глупцом (чего, несомненно, добивалась дерзкая девчонка) под ее одобрительным взглядом.

Ламонт счел, что сестра Дженна вела себя вполне естественно и как нельзя лучше сумела развеять всякие подозрения. В конце концов, пообещав прислать им еду, женщина оставила «супругов» одних.

Как только дверь за ней закрылась, все его тревоги вернулись к нему с новой силой. Комната показалась еще теснее. Внезапно наступившая тишина поразила его, и он подумал, что лучше бы сестра Дженна задержала хозяйку, чтобы отдалить этот момент.

Пытаясь прервать неловкую паузу, Юэн сделал два шага к столу и положил на него кожаный мешок, который снял с седла. Стянув с себя накидку, он повернулся лицом к Дженне. Она отошла на шаг от кровати к противоположной стене комнаты, как можно дальше от него.

Юэн выругался сквозь зубы, увидев настороженность на ее бледном лице. Она смотрела на него, как ягненок на волка. И хуже всего то, что он знал – ее страх ничем не оправдан. Но, видимо, она помнила, как близок он был к тому, чтобы поцеловать ее ранее.

О чем он только думал? Ведь она монашка! Он не считал себя особенно благочестивым, но церковь была частью его жизни, как для любого человека в христианском мире. Он считал постыдным вожделение к женщине, какую с детства воспринимал как святую и возвышенную.

Прикосновение к этой девушке во время путешествия пробудило в нем животные потребности, однако безнравственное поведение по отношению к ней могло повредить делу Брюса, а также его собственному делу. Брюс нуждался в поддержке со стороны церкви, чтобы победить в своей войне, а Юэн нуждался в Брюсе, чтобы его клан мог выжить. Он мог представить себе реакцию Ламбертона, если станет известно, что он лишил девственности одну из его помазанниц.

Впрочем, она явно не собиралась облегчать ему задачу. Эта девушка вела себя не как монахини, каких он встречал, – но и не как обычная женщина, коли на то пошло. И ему было бы легче справиться с собой, если бы он не был уверен, что она испытывает к нему то же самое.

Он угрюмо сжал губы, когда заметил, что она дрожит. Она сняла капюшон, и теперь ее золотистые локоны, прилипшие к голове, начали подсыхать. «О, эти волосы!» Он почувствовал напряжение в чреслах и мысленно выругался.

– Вам следует поступить так, как сказала эта женщина. Снимите мокрую одежду, пока не простудились. – Когда хозяйка ушла, он снова заговорил по-французски.

Широко раскрыв глаза, она покачала головой.

– Я в порядке. Здесь достаточно тепло. Одежда скоро высохнет.

– Не говорите глупостей. Я повернусь к вам спиной, пока вы будете переодеваться; ваша стыдливость не пострадает.

На ее щеках появились два ярких пятна. Очевидно, ее задел его тон.

– Меня беспокоит не стыдливость. Дело в том, что я взяла с собой только два платья, одно из которых, если помните, порвал солдат.

Юэн развязал свой мешок и достал запасную рубашку.

– Вы можете надеть это. – Предвосхищая ее отказ, ведь ткань была совсем прозрачная, он добавил: – И завернитесь в плед, который хозяйка принесла для постели.

Она подумала пару минут, прежде чем желание согреться не возобладало.

– Хорошо. Только не поворачивайтесь, пока я не скажу.

– Обещайте мне то же самое. Я тоже хочу переодеться.

Он заметил промелькнувшую на ее губах улыбку.

– Вам следовало воспользоваться своим обаянием и быть более любезным с хозяйкой. Если придут англичане, она непременно выдаст вас из-за вашего нелестного комментария относительно этой комнаты. А также из-за того, что вы не сказали ей о цели нашего путешествия. Вы только вызываете подозрения, отказываясь отвечать на вопросы.

Обаяние? Он никогда не отличался способностью общаться с женщинами. Другое дело сестра Дженна. С ней он чувствовал себя легко. Он разговаривал с ней почти как с одним из гвардейцев, и его резкость и грубоватость, казалось, не беспокоили ее.

– На вас тоже распространяется наша договоренность, сестра? Надеюсь, вы не будете подсматривать? Могу я вам доверять?

Она покраснела.

– Конечно.

Юэн пристально посмотрел на нее. Она не отвела взгляда, однако Юэн чувствовал, что она что-то скрывает. И он намерен узнать, что именно.

– Переодевайтесь, – сказал он резко и повернулся к ней спиной.

Он много раз раздевался при женщине, но никогда прежде это не было такой мукой. Хотя они стояли на расстоянии пяти футов друг от друга, он готов был поклясться, что чувствовал каждое ее движение. Юэн быстро снял мокрую одежду и заменил ее чистой туникой и штанами.

Затем он принялся ждать. Казалось, прошло слишком много времени, и он, не выдержав, попытался повернуть голову…

– Вы подглядываете?

Он быстро отвернулся.

– Вы еще не закончили?

– Еще немного.

Спустя несколько минут, полагая, что она уже переоделась, Юэн снова взглянул через плечо и успел увидеть ее стройную спину, прежде чем рубашка прикрыла ее.

Юэн едва сдержал стон. Его снова охватило вожделение, и вернулось болезненное чувство. Этого следовало ожидать. Он сам виноват.

Теперь перед его мысленным взором снова возникли превосходной формы молочно-белые груди и гладкие, округлые женские ягодицы. Казалось, в этой камере пыток стало еще теснее.

Впрочем, ее кожа не везде была гладкой. Он нахмурился, вспомнив о замеченных шрамах. Она объясняла это наказанием в виде порки кнутом? Вряд ли. Эти шрамы были больше похожи на ожоги.

У него было много вопросов к этой девушке.

– Можете повернуться, – сказала она.

– Откуда у вас шрамы на спине? – спросил он с суровым выражением лица.


Джанет инстинктивно напряглась. Но не от стыда – хотя этот вопрос всегда вызывал у нее это чувство. Она знала, что, пусть шрамы отчасти и сгладились, они имели неприглядный вид. Однако она не стеснялась их. Они служили ей напоминанием о цели ее жизни. Она не могла забыть то, что произошло на мосту в ту ночь. Да, что этот эпизод стал для нее хорошим уроком и определил ее дальнейшую судьбу.

Должно быть, она уже привыкла к резкости Юэна, потому что ни его вопрос, ни нахальное вмешательство в личную жизнь не удивили ее. Ему повезло, что она не была застенчивой девушкой.

Внезапно Джанет замерла, и глаза ее сузились. Почему он заговорил о шрамах?

– Вы все-таки подглядывали!

Он пожал плечами, не пытаясь оправдываться.

– Это вышло случайно. Вы слишком долго возились со своей одеждой.

– Вы считаете это достаточным предлогом?

– Да, если хотите.

Джанет закипела от злости.

– Вам не о чем беспокоиться, – сказал он. – В вас нет ничего такого, чего бы я не видел сотни раз.

Если он пытался успокоить ее таким образом, то его попытка провалилась. Ее глаза гневно расширились.

– Сотни раз?

Он пожал плечами, и его безразличие почему-то разозлило ее еще больше. Джанет не волновало, со сколькими женщинами он имел дело, и то, что она ничем не отличалась от них. Ее раздражало, с какой небрежностью он заявлял об этом.

– Как приятно слышать, что у вас было столько возможностей для сравнения.

– Вы не ответили на мой вопрос. Откуда у вас эти шрамы? Я знаю, что они не от кнута, как вы рассказывали сегодня солдатам.

– Вы и шрамы могли сравнить сотни раз?

Ламонт улыбнулся: очевидно, ее раздражение забавляло его.

– Даже больше.

– Вы воевали несколько лет?

– Да. А теперь расскажите мне о своих шрамах.

Джанет сжала губы. Он был таким же настойчивым, как Дункан. С ним ей тоже никогда не удавалось сменить тему. Он был чрезвычайно упрямым, когда расспрашивал ее о каких-то личных делах или трудностях. Юэн Ламонт напоминал ей брата и в других чертах. Однако чувства, которые он пробудил в ней, были явно не сестринскими.

Видимо, он не успокоится, пока не получит ответа, и Джанет решила рассказать ему правду. Ну, хотя бы отчасти.

– Я была на мосту, когда в него ударила молния. Я не помню точно, что произошло, но все было в огне. Я получила удар по спине щепками досок. Сестры удалили их, но некоторые вонзились глубоко.

Он смотрел на нее так, словно знал, что она чего-то недоговаривает. Но ничего больше рассказывать ему Джанет не собиралась. Как она оказалась на мосту – не его дело.

– Так вот почему вы не хотели переправляться через реку. Когда это случилось?

Теперь пришла ее очередь небрежно пожать плечами.

– Некоторое время назад. – Надеясь закрыть эту тему, Джанет добавила: – Я не люблю вспоминать об этом.

– У вас нет причины стыдиться этих шрамов. Они являются признаком вашей силы. Вы смогли выжить.

Джанет разозлилась.

– Я знаю. Эти шрамы не причиняют мне боли, но служат напоминанием.

На этот раз он понял намек и решил сменить тему, хотя, к сожалению, другая тема была не лучше прежней.

– У вас необычный акцент. Откуда вы родом?

Джанет надеялась, что он не заметил, как ее плечи слегка напряглись, – впрочем, она уже догадалась, что от его взгляда никто не ускользает.

– Мой отец был торговцем, – сказала она, повторяя ту же историю, которую рассказывала хозяйке постоялого двора. – Он много путешествовал.

– Поэтому вы говорите на многих языках?

– Да. – Однако языки давались ей нелегко. Они всегда вселяли в нее ужас. Решив, что разговор о ней затянулся, Джанет спросила: – А что вы скажете о себе? Мне нечасто встречались шотландцы, так свободно разговаривающие по-французски и не являющихся дворянами… – Она умолкла и покраснела.

– И вы решили, что я не отношусь к их числу?

– Я не хотела вас обидеть.

– Вы меня не обидели. Я воспитывался с местным дворянином и прошел некоторое обучение. Языки давались мне нелегко. – Джанет вскинула брови, и он рассмеялся. – В отличие от вас.

Она покачала головой.

– Хуже всего латынь.

Эти слова вырвались у нее, прежде чем она смогла сдержаться. Она надеялась, что он пропустит их мимо ушей, но, разумеется, эта надежда была напрасной.