Александр Ермак - Любовь больше, чем правда

Они здорово подсели на эту телеиглу. У меня же для дальнейших боевых действий попросту не хватило презренного металла. Я оказался на мели. Но моя голова, мои мозги работали: в один прекрасный день я разработал масштабную акцию, вообще не требующую личного финансирования.

Так, диплом инженера-сантехника позволил мне устроиться на завод, разрабатывающий новейшие телевизоры. Благодаря своей кипучей энергии и неистребимому желанию освободить общество от телерабства, я в считанные месяцы совершил головокружительную карьеру, заняв желанную должность начальника департамента программирования и настройки.

Я потирал руки, доставая из кармана заготовленную, специально разработанную мною на этом же заводе микросхему. Если ее установить, то при выходе в эфир дурнопахнущих программ будут наводиться ужасные помехи. И люди в таком случае будут вынуждены переключаться на канал полезных документальных фильмов, высококультурных проповедей и заповедей.

Но во время первых испытаний я увидел вас. Я засмотрелся на вас – Катя вы Андреева – и понял почему. Дело не в передаче и не в тех, кто ее смотрит. Дело в тех, кто на экране. Вы, Катя, настолько, как и я, окультурены, настолько одухотворены и благообразны, что люди, которые постоянно смотрят «Угадай обезьяну», стали меняться прямо на наших с вами глазах.

Уму не постижимо, но после передач с вашим участием народ попер в книжные магазины. Сегодня покупается не бульварно-криминальное чтиво, а высокоморальная и заставляющая задуматься классика, а также модерн и даже авангард.

И люди не ставят эти книги на полки или в угол. Нет, люди читают. Читают сами, читают своим неграмотным до поры до времени детям. На кухнях, в спальнях, в кабинетах, за столами и под одеялами…

Мой сосед, посмотрев вашу передачу, вылил в унитаз все запасы водки и джина. И добавил, что отныне пьет только тот лимонад, который пьете вы…

Мой друг бросил курить. Теперь он днем и ночью сосет леденцы. Те, название которых было написано на выпуклых частях вашей майки…

Известный в районе бандит Жора-гастролер, увидев вас на экране, пришел с повинной в отделение…

Понятно, что у меня не поднялась рука на вашу добродетель. Ведь и я, благодаря вам, изменился. Был простым дипломированным ассенизатором, а теперь уже сохозяин могущественной фирмы.

Глядя на вас, я растоптал свою микросхему и развеял порошок по ветру.

С нетерпением жду встречи с вами хотя бы и на голубом телеэкране…

Искренне ваш,

Здравко Милошевич»

– Да, я не ошиблась. Я действительно нужна нашему обществу, – гордо поднялась в кресле Катя. И как бы увидела себя со стороны, стоящей во весь рост в огромной открытой машине.

Вот ее медленно везут по главной улице с оркестром. По обеим сторонам с тротуаров ее приветствует огромная толпа взбудораженного телевидением народа.

Люди кричат, размахивают транспарантами и конечностями. С неба летят листовки и дельтапланеристы. И она читает на этих листовках, на транспарантах, на лицах этих добрых отважных людей: «Голосуй за Катю – до зарплаты хватит», «Даешь Катюшу – язви тя в душу», «Слышь, товарищ, не балуй – ты за Катю голосуй», «Ты под наш аплодисмент, Катя, станешь президент…»

И вот она выходит на трибуну. Поднимает руку, требуя тишины. Как по мановению волшебной дирижерской палочки затихают трибуны. Люди готовы внимать каждому ее слову. Миллионы человеков готовы выполнить любой ее самый нечеловечный приказ. И она взволнованно и решительно говорит им с трибуны большого телевизора:

– Дорогие сограждане…

Представив себе такой крестный ход, Катя чертиком подскочила с кресла, февральской вьюгой закружилась по комнатам:

– Я буду, обязательно буду сниматься и дальше. Назло врагам, на пользу святому делу воспитания подрастающего поколения и укрепления нравственных устоев всех слоев нашей необъятной родины. Ведь и я – ее дочь… И Святой Отец укрепит мою веру… Завтра же я получу его высочайшее напутствие…

По случаю высокого религиозного визита Катя не пожалела даже сокровенного суперплатья от “Пиноккио”. Осторожно, не нервничая и не торопясь, отцепила от него окончательно неуместную золотую черепашку. Заперла ее в темной шкатулке. Вошла в роскошное платье.

Придирчиво оглядев себя в зеркале, Катя утвердила:

– В самый раз для такой инаугурации…

Отец Прокопий, однако похоже, вовсе и не ждал ее:

– Катя Андреева?

Девушка насторожилась:

– Она самая… Вы же меня приглашали…

– Да-да, я помню, – затряс бородой святоша, – но…

– А…, – поняла Катя, – и вы читаете газеты. И теперь, конечно же, знаете, за кого я собиралась выйти замуж. За кого не выхожу… Или вы уже не хотите выслушать меня?

– Отчего же…, – осмотрел ее Святой Отец, – даже наоборот…

Девушка не очень поняла насчет «наоборот», но она была слишком увлечена своими святыми мыслями о телевизионном миссионерстве:

– Если нет никаких препятствий, то позвольте преклонить перед вами колени…

– Преклоняй… – подтолкнул ее к поступку Отец Святобартерный, – Ничего не скрывай. Рассказывай все, как бог на душу положит. С самого начала и до последствий…

Катя, аккуратно подобрав платье, опустилась на порозовевшие колени. Глядя на замызганный край поповской рясы, начала свой нерадостный рассказ о том, как неблагородно поступила Чикита, как неправеден был к ней Константин.

Затем она плавно перешла к цитированию писем телезрителей, не только поддерживающих ее, но и требующих вступиться за насилуемое эрзацкультурой общество.

– Я созрела к этому шагу. И единственное, чего мне сегодня не хватает, так это уверенности в поддержке божьей…, – обратилась она к Отцу Прокопию, не поднимая своих блистающих глаз.

И глаза святоши также заблистали:

– Ты обретешь ее в моем лице, дочь моя, не сомневайся…

Девушка уточнила:

– Истину ли глаголите, Отец Святобартерный?

– Да, Катя, – честно дрогнул голос Святого Отца. – Но во имя процветания общества ты должна будешь раз и навсегда отказаться от самих мыслей о прошлых порочных связях с этим лицемером Константином. Поклянись мне на святом кресте, что окончательно выбросишь Пиля из твоей прелестной головки. Поклянись, что никогда, кабы что ни вышло, не позволишь ему беспричинно взглянуть на тебя, прикоснуться к твоим…, к твоим…

Тут Отец Прокопий почувствовал что-то неладное. Он не мог оторвать взгляда от обнаженных плеч Кати, от ее волной вздымающейся груди.

– Продолжайте, Святой отец…, – ушла вся во внимание прихожанка.

– Прикоснуться к твоим…

Отец Прокопий хотел положить свою длань на голову Кати, но какой-то бес толкнул его в ребро, и рука наклонившегося слуги божьего промахнулась, легла точнехонько на персиковую грудь девушки.

Катя вскочила с уставших колен. Побелела как редька, побагровела как свекла. Она была вне себя:

– Как? И вы, Святой Отец, туда же – к богу за пазуху?…

– Ну, что ты…, – лицемерно поморщился было Отец Прокопий.

Но он просчитался. Пред ним была уже далеко не та прежняя Катя, которую можно было хватать, не думая о самых серьезных последствиях. Нет, телевидение просветило ее. Все эти деловые люди, контракты, учебник «Экономические и правовые основы шоу-бизнеса» не прошли ей даром. Теперь Катя кое-что понимала в деловой и частной юриспруденции. И потому высказалась спокойно, но категорично:

– Святой Отец, надеюсь, что кроме слова божьего вы также знакомы и с буквой закона. И вы знаете, что вам светит статья 724-бис параграф 9: «Сексуальное домогательство на рабочем месте, отягощенное служебным положением…»

– Прости меня, дочь моя, – теперь уже на свои колени рухнул Отец Святобартерный, под воздействием Катиной речи осознавший всю чудовищность им содеянного.

Впрочем, он еще надеялся легко отделаться:

– Но, кажется, это была рука бога, испытующего тебя… Действительно ли твои мысли в ладу с твоим телом…

Но Катя плюнула на его бред и голову сверху вниз:

– Не вешайте мне лапшу, куда не следует, неуважаемый святоша. Знаете, что я сделаю? Я расскажу о ваших бесовских ручонках с телеэкрана. Вы не святой отец, вы сам дьявол-покуситель. И пусть миллионы телезрителей увидят воочию его лик. Я потребую открытого судебного разбирательства в прямом эфире. Потребую материальную компенсацию, на которую создам фонд “Защиты телезрителей”… И еще вам влепят минимум шесть лет, в течение которых вы, надеюсь, разберетесь, сколько же у вас рук. И какие из них ваши, божьи, дьявольские или ваших любезных сокамерников…

– Остановись, любезная дочь моя, может быть мы можем…, – пытался вставить доброе слово Отец Прокопий, живо представивший себе тюремный плацкарт.

Но Катя было неуклонна и неподкупна:

– Нет, только через суд.

Тогда Святой отец сменил пластинку:

– Вспомни слова господа и сумей простить. А я найду, как покарать себя. Я обещаю тебе. И ты обещай мне…

– Но разве я могу вам верить после всего этого…, – вполне заслуженно засомневалась Катя, поправляя оскорбленную грудь.

– Можешь, – застучал крепкой как сама вера головой о пол Отец Прокопий, – ибо веришь ты не мне, а богу…

Катю этот могучий стук впечатлил. А не прекратившись и через полчаса, вполне убедил:

– Хорошо, я прощу вас. В первый и в последний раз. И при условии, что вы больше никогда в жизни не посягнете ни на одну честную девушку.

Святой отец встал с колен и облобызал ноги святого лика:

– Клянусь. И в знак наказания налагаю на себя обет молчания. Теперь я никому не скажу даже слова и полслова. Не произнесу и слога. Пока не простит меня мой всевышний господин. Прощай, да хранит он тебя…

Катя послушно двинулась на выход:

– Прощайте. Если не обет, так могила вас точно когда-нибудь исправит, похотливое вы мужское племя…

Разумеется, у Кати пропало все ее возвышенное настроение. Думать ни о чем не хотелось – в голову начинали приходить сплошные мерзости и пакости. И тогда она решила:

– Зайду-ка я к Айше. Поболтаем. Поревем на пару. Развеюсь, может быть…

Но Айши в магазине не оказалось:

– За ней зашел темнокожий молодой человек и увлек ее куда-то…

На душе у Кати еще больше потошнело, и она, пытаясь сдержать слезоточивые эмоции, забежала в несколько других магазинов. В рыбном купила огромного сырокопченого лангуста. В винном – бутылку белого сухого. В музыкальном – диск с новыми романтическим балладами “Утешение– 47”.

Катя решила заесть, запеть, заглушить плохое настроение. Забыть о мерзком Отце Прокопии, а заодно и о предстоящей свадьбе Константина и Чикиты.

Катя шла домой быстро, не глядя по сторонам. И напрасно. Могла бы и заметить за окном одного из ресторанов сидящих за столиком Айшу и Гнудсона.

Они так были увлечены своим уединением, что тоже не смотрели по сторонам. И потому не знали с чего собственно начать разговор.

Первым дернулся Гнудсон:

– Может быть поговорим о китайской кухне?

Но Айше эта идея не пришлась по вкусу:

– Я не привыкла говорить, я привыкла готовить…

– А я привык есть. Ха-ха-ха…

– Ха-ха…, – из восточной вежливости подхватила Айша.

И тогда Гнудсон понес как никто иной:

– А может, вы бы могли на словах приготовить что-нибудь такое эдакое из тех ингредиентов, которые можно купить или накопать в нашем городе.

– А вы бы потом на словах съели приготовленное мною? – пыталась подловить его острая на язычок и на шпильки девица.

– Да нет, – несколько расстроился Гнудсон оттого, что его не поняли, – Просто может я как-нибудь на досуге попытался бы приготовить это рассказанное блюдо самостоятельно. Я ведь просто влюблен в китайскую кухню. Я от нее совершенно без ума. Не поверите, но я каждый день ем рис…

Айша рентгентно посмотрела в область его желудка:

– Не поверю. Наверное, нет-нет, да и поедите жареной картошки?

– Бывает… – несколько смешался Гнудсон, – Но китайская кухня… Это такое… Как вам объяснить? Я даже прочел китайскую гомеопатическую энциклопедию…

Айша пододвинулась к нему поближе:

– О, это действительно серьезно… Тогда, пожалуй, я поделюсь с вами одним секретом. Но только кулинарным. Вы, ведь, на самом-то деле интересуетесь чем-то другим. Прошлый раз вам нужны были сведения о Кате. А теперь?

Гнудсон немного замялся:

– Теперь мне нужен один кулинарный рецепт…

Айша умудрено усмехнулась:

– Не забивай мне баки, инспектор.

– Я и не забиваю, – нервно защелкал пальцами Гнудсон, – Мне правда нравится китайская кухня.

Айша умудренно усмехнулась два раза:

– Если ты опять по поводу Кати, то запомни: Катя очень хорошая девушка. И больше я тебе о ней ничего не скажу. Она моя подруга…

– Но я не…, – попытался настоять инспектор.

Свидетельница однако не позволила ему это проделать, продолжив: