Александр Ермак - Любовь больше, чем правда

Не ищи меня – я и сама еще не знаю, куда направить стопы свои. Может быть на Дальний Запад, а может быть и на Ближний Восток. Я разложу на полу карту и, не глядя, наступлю куда-нибудь большим пальцем. Куда ткнется, туда и отправлюсь.

Обнимаю тебя крепко-накрепко. Прощай и помни.

Твоя Катя»

Подумав, она сбегала на улицу за свадебной открыткой, использовала зеленые как лавровый венок чернила:

«Чикита,

Поздравляю с радостным событием. Не держи зла на меня в своем сердце. Надеюсь, я больше не окажусь на твоей дороге к счастью.

Люби Его и будь его любимой. Я хочу, чтобы Костас был доволен своей женой и дома, и в гостях. И чтоб жили вы, подобающе и многодетно.

Прости-прощай.

Катя Андреева»

Последнее письмо она написала лично Константину. Красным:

«Прощай, мой любимый,

Твой отец прав – я должна отказаться от тебя. Я хочу, чтобы ты был в своей тарелке, и супруга твоя была тебе под стать.

Не ищи меня – это бесполезно, я уйду так далеко, что никому не добраться: за семь морей, за тридевять земель.

В нашей новой встрече нет никакого смысла. Нам, разделенным врожденным классовым барьером, никогда не быть вместе. Я теперь знаю все о тебе. Твой отец рассказал мне твою «страшную» тайну. Она меня не испугала. Позабавила, но не более. Видишь ли, моя любовь больше, чем правда. Но любить я буду теперь только на расстоянии, т. к. вынуждена подчинится объективной реальности рыночного бытия.

Мое исчезновение – наилучший выход и для тебя, и для меня. Если я останусь, то большой бизнес растопчет нас, надругается над нашей чистой любовью. А так, может быть, она тихо мирно умрет сама собой.

Прощай, любимый. Будь счастлив с красивой, как положено, Чикитой. Мне кажется, что она и внутри себя не такая уж плохая. Просто зачем-то пытается показаться хуже, чем есть. Но где-то там в самом укромном местечке ее зловещей душонки определенно кроется что-то доброе и ласковое. Поищи. Покопайся. Посверли. И, не сомневаюсь, обязательно обнаружишь.

Тут я тебя и целую.

Принцесса Катя.

P.S. Возвращаю тебе и эту милую, милую черепашку…»

Собрав чемодан, Катя вышла на улицу. Взяла такси до вокзала. И даже доехала до него. Но билет покупать не стала. До нее дошло вдруг, что от любви невозможно уехать. От нее билеты в кассе не продаются.

Думая об этом свою невеселую думу, Катя вышла на привокзальную площадь:

– Лучше и в правду уйти из такой несчастной жизни. Но одновременно не расстаться с любовью. Как те двое, что похоронили себя в своих сладких утопических слезах…

Она осмотрелась. Ни озера, ни фонтана, ни даже подходящей лужи поблизости не нашлось. Тогда Катя подняла голову, и внимание ее привлек причудливо нависший над городом башенный кран:

– Разрыв сердца в полете – это тоже неплохо…

Не бросая чемодана, она отправилась по улицам навстречу крану и трагической развязке.

Желаемый объект оказался на пустой, уже окончившей на сегодня работу стройке. Территория была огорожена. Но Катя, знакомая с законом забора, легко нашла подходящую дырку, решительно проникла на не очень охраняемый участок. Через пару минут она уже вовсю карабкалась на кран.

Чемодан мешал ей, но Катя почему-то упорно тащила его с собой. Простилась с ним только в кабине машиниста крана:

– Пусть это будет моей маленькой компенсацией человеку, предоставившему в мое в распоряжение средство для сведения счетов с жизнью…

Катя вышла на крошечную площадку. Отважно глянула с пятидесятиметровой высоты вниз на груду кирпичей. Прикинула:

– Тело будет изуродовано достаточно основательно. В получившемся фарше никто не сможет опознать меня наверняка…

Она с высокой грустью взирала на город. Где-то там под ее ногами кипел большой, средний и малый бизнес. Фонтаном через край била общественная и частная жизнь. И там в этой жизни купались, ныряли, плыли по течению и против ее родители, Айша, Чикита, старик Пилеменос, Отец Прокопий Святобартерный и, конечно же, лучезарный любитель “брасса” и ”кроля” Константин…

– Прощай, мой любимый…

Катя подумала, что рано или поздно они встретятся. Не в осязаемом здесь, так в призрачном там. И она занесла свою очаровательную ножку над многоэтажной пропастью. Затем отпустила одну белоснежную ручку. Начала разжимать пальчики другой. Один, второй, третий… И голова ее вдруг закружилась, по всему телу пробежал озноб.

– Странно, – снова схватилась за поручни Катя, – Я же никогда не боялась высоты. Меня никогда не укачивало. Что ж мне так внезапно потошнело?

Она присела, не в силах стоять на дрожащих ногах:

– Да что ж такое? Я ведь не боюсь. Я же все уже решила…

Катя тут же перебрала все, что ела и пила последние два дня. Ничего подозрительного. Она так и сказала:

– Пищевое отравление исключается…

Девушка снова было решилась встать и сделать шаг навстречу, но внезапно сознание ее пронзила одна не совсем безосновательная мысль. Катя достала из сумочки календарь, судорожно посчитала минувшие недели:

– Все сходится… Господи, я беременна…, – спохватилась она за поручни с утроенной силой.

Катя вспомнила как на “Озере сладких слез” забыла обо всем на свете, в том числе и о противозачаточных средствах:

– А ведь предупреждала нас когда-то директор школы: не забывайтесь, девочки… А я забылась… И вот…

Она перебрала в памяти все нюансы своего здоровья за последнее время. И поняла, что ей было о чем задуматься и раньше. Но мысли ее тогда были так заняты Константином.

Катя нервно кусала губы:

– Все окончательно сходится…

Не сходя с высокого места, Катя поняла, что должна, просто обязана жить. Она не могла быть хладнокровной убийцей. Лишить жизни себя – это одно. Но убить ни в чем неповинное, еще совсем не разбирающееся в окружающем мире человекообразное – это совершенно другое.

Катя представила то, что лежит теперь у нее под сердцем. Крохотное, но живое чудо природы. Ее чудо. Ее и Константина.

Она решила было осторожно спуститься вниз, но от переживаний ни руки, ни ноги ее не слушались. И тогда Катя вернулась в пустующую кабину крана. Убрав чемодан, свернулась клубочком на чьем-то весьма пошарканном сидении. Тихо запела колыбельную. Ту, что помнила из своего туманного как Альбион детства:

«Спи мое чадо, пора

Глазки закрыть до утра.

Утром ты станешь взрослей,

Сильнее, добрей и мудрей.

А по стечению дней

Встретишь надежных друзей.

С ними по жизни пойдешь

И приключенья найдешь.

А по стечению лет

Маме ты скажешь: «Привет,

Встретил я песню – жену,

С нею теперь я засну…»

А в один ласковый день

Аист свою бросит тень.

Сверток в капусте найдешь

Счастливо так запоешь:

«Спи мое чадо, пора

Глазки закрыть до утра.

Утром ты станешь взрослей

Сильнее, добрей и мудрей…»

От собственного голоса, от добрых слов песни Катя успокоилась. Тошнота и озноб отступили. Она незаметно для себя заснула.

Кате снилось, что по облакам к ней бежит маленький мальчик с личиком Константина. И только она протянула ему руки, как услышала сзади:

– Вставай.

Она обернулась и увидела, что с другой стороны по радуге к ней спускается девочка. И тоже с личиком Константина. Сбоку же за руку ее тянул третий ребенок. Нет, он не тянул, он настойчиво тряс ее:

– Ну, вставай же, ядриттвою налево…

Услышав такое, Катя по настоящему открыла глаза. За руку ее действительно по настоящему тряс и даже тянул какой-то дед в строительной каске:

– Эй, проснись, красотка. Ты что, кран перепутала?

– Чего? – не сразу сообразилась со своим местоположением Катя.

– Лишнего, говорю, вчера, наверное, хватила, и кран перепутала. А? – участливо глядел на нее дед.

– Да… Точно…, – стала она оклемываться мал по малу.

– Я же вижу, что ты из наших, – довольно вздохнул дед, – Кто еще на такой верхотуре заснуть сможет. Да и лицо мне твое знакомо. Наверное, у бухгалтерии в зарплату встречались… А я тоже люблю здесь поспать. Покачивает, понимаешь, как в утробе…

А Катя вовсю уже спохватилась:

– Ой, спасибо, что разбудили, пора мне…

Будильник участливо поинтересовался:

– На смену опаздываешь? Ну, беги, дочка. А то, может, помочь тебе спуститься, после вчерашнего-то отошла?

Катя осторожно встала на ноги:

– Отошла вроде… Спасибо, я сама спущусь…

– Это правильно, это по-нашему…, – напутствовал дед, помогая ей по удобнее обхватить чемодан.

Катя спустилась с крана и стрелой метнулась к ближайшей медицинской клинике, чей красный крест ей удалось высмотреть с крана.

Лечебница оказалось ветеринарной, но Катю это не смутило – надо было немедленно и окончательно решить вопрос жизни и смерти.

Врач, осмотревший ее специальным прибором, подтвердил:

– Да, у вас там, действительно, три кутенка… Извиняюсь, три ребенка…

Глянув же на ее довольное лицо, он поинтересовался:

– Мы не встречались раньше. Может быть, вы мне приводили какую-нибудь собаку?

– Нет, доктор… Спасибо за диагноз.

– Пожалуйста. Три кутенка, – снова глянул на ее живот врач, – Поздравляю, такое случается не часто. Желаю вам счастливо ощениться.

Катя с достоинством разулыбалась:

– Еще раз спасибо. Но надеюсь, что роды будете принимать все же не вы…

– Как знать, – приосанился и засмотрелся в потолок ветеран ветеринарии.

– Может, переквалифицируюсь к тому времени. Надо сказать, что вы мне, например, гораздо более симпатичны, чем самка орангутанга. А самка орангутанга – это, знаете ли…

Но Катя его уже не слышала.

– Три кутенка, – сладко повторяла она, удаляясь от клиники.

– Три кутенка, – бормотала, садясь в первый, подвернувшийся на вокзале, поезд.

Катя не видела, как к соседнему вагону, также ничего не замечая вокруг, подошел Отец Прокопий. Утомленный раздумьями, проводивший последнее время неизвестно где, он молча и с удовольствием окропил колеса спального вагона. Молча же протянул изумленному проводнику билет, вошел в свое незамысловатое купе, достал из кармана свой нехитрый завтрак: луковицу да шматок севрюги.

Поезд тронулся. И прошлое осталось на перроне старозаветным чучелом.

Так думала Катя, во все глаза глядя на удаляющийся башенный кран.

Так думал и Отец Прокопий. Крест на крест помахивал он кукишной щепотью отстающему от поезда куполу церкви, церкви еще совсем недавно такой родной и близкой…

А город во всю жил своим урбанизированным настоящим.

Как предписывается популярным руководством по флирту, Айша опоздала к месту встречи без двух минут на три часа. И Гнудсон, как предполагается, простил ее. Пометил лишь:

– Боюсь, что матушкин пирог с крольчатиной может нас не дождаться. Ты же знаешь – эти чертовы черномазые братья и сестры всегда такие голодные. И такие прожорливые…

Айша по памяти надула губки:

– Но я подумала, что лучше опоздать, чем прийти в твой дом в платье, не идущем к твоему галстуку?…

Инспектор чуть собственный язык не проглотил:

– Откуда ты знала, что я буду именно в этом галстуке?

Айша испытующе посмотрела на него:

– А у тебя есть другой?

– Нет…, – не мог солгать ей на первом же свидании полицейский.

– Теперь уже есть, – покачала неоцененным пробором Айша и со вздохом протянула Гнудсону галстук, – Дарю. Между прочим, это из последней коллекции «Чипполино». Можешь одеть его в следующий раз. Только предупреди, чтобы я с платьем не оплошала…

Гнудсон застенчиво и как бы небрежно сунул подарок в брючный карман:

– Обязательно… Спасибо… И идем…

Айша еще разок глянула на себя в витрину и решилась:

– Бежим. Летим. Я специально ничего не ела сегодня с утра и так хочу впиться своими зубами в хорошо перченый кроличий бочок…

Гнудсон был единодушен:

– И я тоже хочу в бочок…

И они рванули было за угол, но тут же столкнулись нос к носу с прогуливающимися по улице Чикитой и Большим оленем. После случившегося с девушкой родители ни на минуту не оставляли ее дома одну. Дипломата же попросили приглядывать за ней во время выходов и выездов. Б.О. был на седьмом небе от такого поручения.

– Осторожно, дети человека… – проворчал Большой олень встречным пешеходам, прикрывая корпусом очевидные достоинства своей пассии.

– Да это же Гнудсон, – всплеснула холеными руками Чикита, – старший капитан, вы меня не узнали?

Полицейский лукаво опустил уголки своих толстеньких губ:

– Конечно, узнал, госпожа Каплан. Это мой служебный долг – знать в лицо детей таких клиентов. Когда это требуется, разумеется…

– Ну, бросьте, бросьте эти никчемные субординации, – замахала леопардовой перчаткой Чикита. – На улице, когда не видит мама, я такая простушка. Тем более, что мы с вами официально знакомы. Помните прием в «Дипломате»…