Все так же низко и монотонно гудели двигатели самолета, и его корпус слегка дрожал от их могучей сдерживаемой силы.

— Пристегнитесь, мы взлетаем, — послышался в репродукторе голос пилота.

Пенни машинально исполнила его распоряжение, по-прежнему рассеянно глядя в маленькое круглое окно. Самолет вырулил на взлетную полосу, и тут она увидела Рэмзи. Упершись вытянутыми руками в широкое окошко газетного автомата, он, казалось, о чем-то печально задумался, сгорбившись над серым печатным листом.

Когда гул двигателей достиг его слуха, он медленно повернул голову и с изумлением посмотрел в сторону скользящего мимо него серебристого фюзеляжа. Поднявшийся ветер растрепал его волосы, вздыбил на спине трепещущую от резких порывов теплого воздуха куртку, наполнил своим дыханием вздувшиеся рукава. Но Рэмзи, казалось, не замечал этого. В немом удивлении смотрел он на двигающийся по взлетной полосе самолет, словно никогда в жизни не видел ничего подобного.

Сердце Пенелопы екнуло, какое-то беспокойство стеснило ее дыхание. Она сама не понимала, что творится у нее в душе. Но чувствовала, что нужно что-то сделать, нужно изменить что-то в этом невыносимом, бессмысленно тревожном положении.

«Он одинок, а я его бросила, — нервно пульсировала мысль в ее вдруг воспалившемся мозгу. — Но он же не ребенок, — возражала она сама себе, — он взрослый человек и сам может справиться со своими проблемами. С ним ничего страшного не случится. Правда, он до странности наивен, а порой и беспомощен, как маленький мальчик, попавший в чужую страну. Но может быть, это только кажется из-за необычности его характера?»

Пенни вспомнила его недоумение по поводу сотового телефона, опасливость по отношению к машине, его необычный выговор. Неужели он и вправду провел всю жизнь на необитаемом острове, и блага цивилизации не коснулись его?

Пенелопа вдруг резко выпрямилась в кресле и щелкнула тумблером переговорного устройства.

— Стой, Дэниэл!

— Но мы уже на взлетной полосе.

— Я говорю: стой! Останови сейчас же!

Она вскочила с места и бросилась к бортовому люку, торопливо нажимая кнопки управления трапом. И прежде чем колеса самолета перестали вращаться, небольшая полукруглая дверь распахнулась, и в салон ворвался свежий ветер ясного багамского утра. Трап не успел еще коснуться земли, а она уже, высунувшись наружу, громко звала оторопевшего от удивления Рэмзи:

— Мистер О'Киф, идите сюда!

— Это вы, мисс Гамильтон? — изумленно спросил он, прикрываясь рукой от бьющего в глаза солнца. Трудно было что-нибудь разобрать в ярком солнечном свете, слепящем ему глаза. Он видел лишь тонкую женскую фигурку на фоне легкого серебристого сияния.

Наконец он признал ее и неторопливо двинулся навстречу, осторожно разглядывая большое серебристое сооружение, из которого доносился ее голос.

— Рэмзи, скорее! — звала она. — Поторопись. Мы тебя ждем.

«Это моя самая большая глупость», — подумала она, глядя, как он приближается к самолету. Но не бросать же его здесь одного. Он и правда был похож на маленького заблудившегося мальчика. И право, было жалко смотреть на его несчастное, потерянное выражение лица.

Рэмзи подошел ближе; он придирчиво осмотрел фюзеляж, постучал по корпусу и крыльям, как доктор выстукивает грудь больного, и, скептически покачав головой, не спеша поднялся по ступенькам трапа.

— Побыстрее, пожалуйста, — торопила Пенни.

Но он, с той же неторопливой обстоятельностью в движениях, остановился в дверях и внимательно осмотрел резиновую прокладку герметичного люка. И Пенелопа не выдержала. Сердито нахмурившись, она резко схватила его за руку и втащила в салон. Помощник пилота тут же, повинуясь ее хмурому взгляду, захлопнул дверь. А она, подведя Рэмзи к высокому креслу, указала ему его место и, щелкнув тумблером переговорного устройства, все еще недовольным голосом произнесла:

— Все в порядке, Дэниэл. Можем взлетать.

— Хорошо. Я понял.

— Спасибо.

— Не за что. Это наша работа.

Двигатели заревели громче, и самолет двинулся по взлетной полосе. Пенни с интересом наблюдала за Рэмзи. Он с каким-то восторженным любопытством оглядывался по сторонам. Одной рукой ласково поглаживая велюровую поверхность кресла, другой осторожно подергивал маленький, привинченный к полу столик, словно испытывая его на прочность. Причем на лице его застыло такое забавное выражение восторга и удивления, что Пенелопа едва не засмеялась. Ну просто маленький очаровательный мальчик, впервые увидевший самолет.

— Садись в кресло, — пригласила она его, мягко тронув за плечо. И когда он сел, словно заботливая мама, внимательно осмотрев кресло, застегнула ремень безопасности.

«Превыше всего им, верно, нравятся ремешки», — подумал Рэмзи, глядя на нее, но усилившийся рев двигателей привлек его внимание к иллюминатору.

Мир за окном, воя и подпрыгивая, все быстрее убегал назад, скрываясь за огромным металлическим крылом гигантской серебряной птицы, в брюхе которой сидел О'Киф. Казалось, еще немного, и земля, не выдержав напряжения этого стремительного панического бегства, дрогнет и разлетится вдребезги на множество маленьких корявых осколков. И тогда и он, и сидящие рядом с ним люди провалятся в кипящую под ней огненную преисподнюю. Рэмзи стало не по себе.

— Что это за странная железная утка? — спросил он, чтобы немного отвлечься.

— Это реактивный самолет, — ответила Пенни. — Мы зовем его «Лир».

Рэмзи кивнул с самым невозмутимым видом. Хотя, честно говоря, мало что понял из этих загадочных пояснений.

— Он так же ездит по земле, как твоя скороходная мыльница? — задал он следующий вопрос. Пенни с недоумением посмотрела на него.

— Нет, — сказала она, пожав плечами. — Он летает.

— Что? — О'Киф едва не поперхнулся от удивления, у него перехватило дыхание и защекотало в носу. — Уж не врешь ли ты? Летают птицы, шары летают, но железу летать нельзя.

Он взглянул в иллюминатор. Бежавшая под колесами земля дрогнула и стала медленно проваливаться в какую-то неведомую пустоту.

— Боже праведный! — пробормотал оторопевший О'Киф, с силой вцепившись в металлическую оправу иллю» минатора. — Мы покидаем землю!

Он прижался лицом к толстому стеклу и с ужасом следил за тем, как падают вниз, уменьшаясь, тонкие взлохмаченные пальмы, голубые озера, окаймленные светлой лазурью золотые широкие пляжи. Горизонт раздвинулся и стал нестерпимо ярким. И, словно вырезанные тонким резцом на старинной бытовой гравюре, поплыли внизу маленькие домики, темные купы деревьев, светлые, четко очерченные поля. Рэмзи не мог оторвать взгляда от плывущего под ним фантастического пейзажа. Он чувствовал прикосновения к своему плечу, слышал голоса, окликавшие его по имени, но раскинувшаяся перед ним картина будто поглотила всю его волю, приковала его к своему жуткому и прекрасному простору.

«Я лечу! Боже всемилостивый! Сколь предивно дело твое! Я не мог и представить подобного доселе».

— Рэмзи! — звала его Пенни. — Рэмзи, отзовись.

— Что? — откликнулся он, все еще не отрывая глаз от иллюминатора.

— С тобой все в порядке?

— Ах госпожа! — вздрогнул он, стараясь унять сердцебиение; это ему удалось, и он с улыбкой откинулся на спинку кресла. — Очень приятно, что ты заботишься обо мне. Можно надеяться, что имеешь ко мне симпатию.

— Мне трудно поверить, что ты ни разу не летал. Неужели это правда?

— Да. Я не имел такой возможности.

— Через два часа мы будем во Флориде.

Рэмзи посмотрел на нее с удивлением, но не стал возражать. Этот мир превосходил все, что он мог себе представить. И смешно было бы спорить о неведомом. Наоборот, ему нужно как можно внимательнее присматриваться и прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Может быть, так он узнает все необходимое ему для жизни в новом времени.

Он согласно кивнул и вдруг потерял сознание. Испуганная Пенни потрогала ему лоб. Жара не было. Она пощупала пульс. Сердце стучало так, словно хотело выскочить из груди. И Пенелопа в нерешительности замерла перед ним, не зная, что предпринять. Она ослабила напряжение ремней безопасности и решила, что будет неплохо, если она принесет ему воды. И вдруг вспомнила о том, сколько времени он ничего не ел. «Боже мой, — подумала она, — я ведь даже не знаю, когда он в последний раз принимал пищу!»

Торопливо пошарив в небольшом, прикрепленном к стене шкафчике, она нашла голубой пластиковый стакан для коктейлей и, подставив его под серебристый носик стоявшего рядом автомата, нажала на синюю кнопку, получив порцию газированной воды со льдом. Вернувшись на свое место, она поставила стакан на маленький столик и еще раз пощупала пульс Рэмзи. Благодарение Богу, он стал спокойнее. Она уже хотела отпустить его руку, но тут какая-то грубая, словно наждачная бумага, поверхность задела ее ладонь и поцарапала ей кожу. Нахмурившись, она повернула его руку ладонью вверх и удивленно осмотрела твердые толстые мозоли, почти полностью покрывавшие ее. «О Боже! — подумала она. — Что же нужно делать, чтобы нажить такие мозоли? Похоже, ему нелегко давалась жизнь». И, пристально глядя в его лицо, она опустилась в кресло напротив.

Что это за человек? Откуда он пришел? Почему говорит словно герой исторического романа? Она покосилась jia заткнутый за пояс старинный пистолет. Он был еще одной загадкой Рэмзи О'Кифа. Пенни улыбнулась, вспомнив болтающего ножками Максвелла под дулом этого странного оружия. «Макс точно наложил бы в штаны, если бы знал, что эта штука еще и стреляет. Впрочем, я бы, наверное, тоже». Она взглянула на высокие ботфорты сапог Рэмзи и вспомнила его стройные загорелые ноги, мускулистые, сильные, покрытые маленькими темными волосками. Они предстали в ее воображении так отчетливо и рельефно, со всеми мельчайшими деталями, вплоть до маленького кривого шрама возле правого колена, что Пенни слегка смутилась.

«Нет в нем ничего такого уж особенного, — подумала она. — Слегка странный, довольно нахальный мужчина.

Ничего сверхъестественного. Просто в голове его непонятным образом уживаются застарелая галантность средневекового рыцаря и наивная бравада маленького мальчика, играющего в пиратов. Вот, собственно, и все». И все же она чувствовала, что какая-то неразгаданная тайна по-прежнему продолжает таиться для нее в необычном облике этого странного человека, сколько бы ни старалась она объяснить себе простыми причинами загадочные причуды его поведения. Что-то неизбежно оставалось за рамками всех объяснений, что-то неуловимо ускользало от ее пристального взгляда. И потом, эта трогательная беспомощность, оставленность, одиночество. Порой, глядя на него, она словно в зеркале видела смутное отражение своей собственной одинокой души.

— Я вижу, вам очень нравятся мои ботфорты, миледи?

Она вздрогнула и посмотрела ему в лицо. Он улыбался лукаво и ласково.

— Смею надеяться, что я не так уж неприятен тебе. Даже в этих ботфортах.

Пенни слегка смутилась и протянула ему стакан с газированной водой. Она совсем не хотела оправдываться перед ним.

— Возьми, выпей. Тебе будет легче. А то, не дай Бог, опять потеряешь сознание.

— А я ничего не терял, просто вздремнул немного. — И он отхлебнул глоток воды и принялся с любопытством изучать протянутый ему стакан. — Ты напрасно беспокоилась.

— Что ж, если тебе так хочется, можешь звать это сном.

Она насмешливо улыбнулась. «Вот уж, право, большой ребенок». И стала с интересом наблюдать за его манипуляциями с пластиковым стаканом. Он на мгновение оторвался от своего занятия, и глаза его блеснули озорством.

— Неужели леди беспокоится?

— И не надейся.

— Какая строгая кошечка! Скажите пожалуйста!

Он с улыбкой оглядел ее с ног до головы, а потом покосился в сторону иллюминатора. Море белого пушистого тумана тянулось под крылом самолета от горизонта до горизонта. «Господи Иисусе! Мы летим над облаками!» Рэмзи все еще никак не мог прийти в себя от первоначального испуга.

— Красиво, правда?

Пенни сказала это так тихо, что он едва расслышал ее слова.

— О да! Великолепно!

Он подумал, что даже братья Монгольфье , вероятно, подивились бы тому, что с ним происходит. Все еще испытывая легкий трепет волнения, он поудобнее расположился в кресле, словно рассчитывая, что более устойчивое положение на сиденье придаст большую уверенность ему самому.

— Как ты себя чувствуешь? Здоровье не подведет?

Рэмзи было приятно, что Пенелопа заботится о нем. Но все же он чувствовал некоторое излишество в этом ее чересчур пристальном внимании.

— Не подведет, не пугайся.

Он нахмурился, покосившись на нее неодобрительно. И Пенни усмехнулась, поднимаясь со своего места и подходя к противоположной стене салона. О'Киф подумал, что она хорошо держится. Даже в минуты волнения или недовольства ей свойственна какая-то особая врожденная пластика и грациозность движений.

Вот и теперь легким изящным жестом она сняла со стены длинную продолговатую коробочку, похожую на ту, с которой она разговаривала в автомобиле, и нажала на несколько белых кнопок. «Телефон», — вспомнил Рэмзи. И невольно залюбовался красотой ее четко очерченных губ. Изящно изогнутые, алые, как заря, они, казалось, просили долгого нежного поцелуя, как рассветное солнце просит ласки набегающих волн. И так же как и солнце, часто сияла на этих губах светлая добрая улыбка. И все же прикоснуться к ним казалось Рэмзи почти невозможным.