— Я хотел навязать ей свою любовь.

Фэлон повернул голову и попытался разглядеть своих врагов, но яркий свет все так же мешал ему видеть. Все, что он разобрал, был темный неотчетливый силуэт: черное на черном. И он подумал о том, что они знали обо всем заранее, еще до его признания. Ему стало невыносимо стыдно тех непристойных предложений, которые он делал своей сестре.

Фэлон решил, что должен получить обратно письмо, свидетельствующее о его позоре, и этот старинный листок бумаги, подтверждающий то, что в жилах его семьи течет дурная кровь их дурных предков.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Скоро ты узнаешь.

Свет неожиданно погас. Мутная темнота сгустилась в комнате. И Ротмер почувствовал, что свободен. Дрожащими руками откинув одеяло, он встал с постели и, подойдя к столу, выдвинул средний ящик, нащупывая хранящийся там пистолет. Вооружившись, Фэлон зажег свет и внимательно огляделся. Но спальня опустела. Спрятав в ящик оружие, он принялся разминать онемевшие руки, думая о том, как его врагам удалось разыскать пропавшее письмо. Угрозы, брошенные ему в лицо Аннорой, вновь всплыли в его памяти.

Она хорошо знала, как он дорожит честью семьи, как оберегает честное имя Ротмеров от любой грязи, которая могла запятнать его в прошлом, и воспользовалась этим. Но Фэлон думал, что Александр уничтожил после ее смерти это треклятое письмо, как он уничтожил большинство ее личных вещей, желая избавиться от преследующей его памяти. Правда, на прошлой неделе Ротмер на какую-то долю секунды испугался, что старинный документ может попасть в руки О'Кифа, но по прошествии времени успокоился на этот счет, решив, что тот все равно ничего не поймет из его содержания.

Фэлон опустился на кровать и горестно покачал головой, припоминая ошибки прошлого. Теперь они могли сильно навредить ему. Если слухи об этом проникнут в прессу, то разрешить возникшее затруднение будет гораздо сложнее, чем при хулиганских выходках Слоун.

Вспомнив о дочери, он резко вскочил на ноги и, выбежав в холл, распахнул дверь ее спальни. Увидев спящую на кровати Слоун, он успокоился и, тихо вздрогнув, вернулся в свою комнату, все еще раздумывая о той ловкости, с которой его враги проникли в дом, где все коридоры, кроме двух, были опечатаны. Почувствовав желание выпить, Рот-мер подошел к шкафчику и вдруг остановился, заметив листок бумаги, лежащий на ковре. С замиранием сердца приблизился он к бумаге и, быстро схватив ее, поднес к глазам. Это было то самое старинное письмо, о котором он с такой горечью вспоминал только что. Даже старая печать рода Ротмеров, которую Аннора прикрепила к нему сама, была на месте.

Все еще не веря своей удаче и не понимая, почему враги оставили у него такой важный документ, Фэлон быстро подошел к камину и, чиркнув спичкой, поджег ненавистный ему клочок бумаги. Наблюдая за тем, как горит старое письмо, он испытывал то чувство, которое, вероятно, испытывает отчаявшийся преступник, внезапно узнавший об отсрочке смертного приговора. И радостно улыбнулся, когда последний уголок листа, объятый пламенем, превратился в черную горстку пепла.


Протянув руку Пенелопе, чтобы та не споткнулась при выходе из потайного туннеля, Рэмзи закрыл дверь и удовлетворенно оглядел темный сарай.

— Как думаешь, он не догадается? — спросила Пенни, следя за тем, как он раскидывает сено.

О'Киф поднес палец к губам и, взяв ее за руку, повел к высокой стене, окружавшей поместье. Перебравшись через стену, они сняли темные капюшоны и направились к лесу, обходя то и дело попадавшиеся на пути большие рекламные щиты, извещавшие о завтрашнем банкете. Пенелопа весело перепрыгивала через поваленные стволы деревьев, ныряла под низко склонившиеся ветви, и ее так и подмывало громко расхохотаться на весь лес. Когда они отошли от усадьбы на значительное расстояние, она наконец не выдержала и произнесла:

— Я же говорила тебе, что он все нам расскажет!

— Как это в такой хорошенькой головке помещается столько ума? — любезно откликнулся Рэмзи, притянув ее к себе и поцеловав в макушку.

— Но почему ты решил, что для Фэлона письмо важнее бриллиантов и ищет он именно его? — спросила она, отталкивая его и открывая дверцу машины.

— Я почувствовал это по его реакции во время разговора, — ответил он, опускаясь на сиденье и застегивая ремень безопасности. — А когда ты нашла письмо, я вспомнил, что видел что-то похожее у Тесс в сумочке с бриллиантами. Возможно, Элизабет передала его ей, пока они сидели в подвале у Филипа. Бумага хранилась в позолоченной коробочке вместе с драгоценностями, составляющими состояние Блэквеллов.

— Элизабет, наверное, была очень сильной женщиной, если смогла восстать против оскорблений, которые терпела. Этот Филип, судя по письму, просто сумасшедший.

— Да. И притом злой сумасшедший. Фэлон хотел скрыть его бесчинства от потомков.

— Кстати, насколько я поняла, Аннора ничего не сказала Александру о домогательствах Фэлона.

— И мы не скажем. Хотя я уверен, что он знает об этом, но не хочет расстраивать тебя дурными новостями из прошлого.

— Как ты думаешь, что хотел узнать Ротмер, посылая в наш дом Вокера?

— Конечно, место, где лежит письмо.

— Возможно, теперь Фэлон успокоится, — сказала Пенелопа, когда машина въехала в ворота ее поместья, и с радостью огляделась вокруг. Приятно было видеть отсутствие охраны и камеры на заборе. Рэмзи распустил телохранителей, предварительно разоружив их.

— Не все еще закончилось, — ответил О'Киф.

— Почему? — спросила Пенни, останавливая машину. — Ведь Ротмер получил все, что хотел, А Ноуэла мы отправили в полицию.

— Ты забыла о бриллиантах.

— Но они потеряны где-то между настоящим и будущим.

Рэмзи не ответил, и Пенелопа посмотрела на него. Увидев ее вопросительный взгляд, Рэмзи медленно покачал головой.


Пит Мэтерс взял пульт дистанционного управления и остановил просмотр видеоматериалов. Откинувшись на спинку стула, он проглядел свои записи и задумчиво постучал пультом по столу.

— Не похожа она на ту женщину, которую мы видели в прошлый раз, — сказал он после минутного молчания.

— Да, — согласился Даунинг.

— А как тебе вообще эта история?

— Она вынуждает меня отказываться от моей версии.

— Я же говорил тебе, что Ренфри вынудили прыгнуть за борт.

— Похоже, ты прав.

— А Гамильтон была соучастницей в этом деле.

— Но как продолжать расследование после этого? — Даунинг кивнул на экран телевизора. — Ведь у нас к тому же нет никаких доказательств. И поэтому мы должны проверить слова Пенелопа и осмотреть машину Тесс. Может быть, мы и правда найдем в ней пулевые отверстия.

Капитан, их непосредственный начальник, просунул голову в дверь кабинета и, косо взглянув на телевизор, полуутвердительно спросил:

— Просматриваете интервью? Заметили здорового парня на заднем плане?

— Вы имеете в виду О'Кифа? — поинтересовался недовольный его вторжением Мэтерс.

— Нет, другого, с седыми волосами. Питер перемотал пленку назад и внимательно осмотрел движущиеся по экрану фигуры.

— Тоже мне детективы! — насмешливо улыбнулся капитан, заходя в комнату. — Да вот же он.

— Вижу, — ответил Пит, пожимая плечами. — И что?

— Это Александр Блэквелл.

— Что? — удивился Мэтерс, с недоумением поглядывая на своего напарника.

— Я еще только начинал службу, когда его кораблестроительная компания была известна всему городу. Потом что-то случилось, и о нем долго ничего не было слышно. Я уж думал, что он давно умер. А вот, поди ж ты, живой и невредимый стоит себе в доме Пенелопы Гамильтон и ведет изящную светскую беседу. Кстати, в свое время он был каким-то образом связан с Ротмером. Так что имейте это в виду. А заодно, — начальник хитро улыбнулся и бросил на стол тяжелую папку с секретными материалами, — прочтите вот это.

Глава 38

Все пять дверей кинотеатра были распахнуты настежь. Из них то и дело как бы невзначай выбегали взволнованные зрители, радостно улыбаясь направленным на них кинокамерам. Тоненькая изящная блондинка, в меру кокетничая, держа в левой руке небольшой микрофон, непринужденно сообщала всматривавшемуся в нее объективу:

— Итак, мы находимся в двух шагах от прославленной «Юниверсал студио». Только что закончилась демонстрация нового кинофильма «Золотая маска». Еще не смолкли в зале отзвуки бурных аплодисментов, но уже с уверенностью можно сказать, что мы попали на настоящее празднество киноискусства. Этот фильм стал истинной сенсацией года, Восхитительные натурные съемки, прекрасные, тщательно отделанные костюмы героев, интригующий и все время держащий в напряжении любовный сюжет — все это делает картину шедевром нашего времени. Простой молодой американец и титулованная аристократка, изумительно сыгранная ведущей актрисой нашего кино Пенелопой Гамильтон, находят друг в друге неиссякаемые источники вечно юной любви и страсти. Их роман с великолепной стремительностью разворачивается на глазах очарованных зрителей, и порой кажется, что сама богиня возвышенной страсти сходит в зал с сияющего энергией и счастьем экрана. И поэтому неудивительным представляется появление на этом изысканном празднике кино нашей очаровательной кинозвезды мисс Гамильтон в сопровождении романтичного и таинственного незнакомца Рэмзи О'Кифа. Затворничество, похоже, больше не прельщает обаятельную мисс Гамильтон. И все указывает на большие перемены, произошедшие в ее настроении и судьбе. — Темпераментная блондинка перевела дух, поправила прическу и продолжила восторженный лепет:

— Романтический спутник звезды, мистер О'Киф, пока еще не проронил ни одного слова. Но внимание, которое он оказывает кинематографическому светилу, говорит само за себя. И светило не возражает. Мы можем не сомневаться, что Рэмзи О'Киф и есть тот волшебный похититель заколдованных дамских сердец, которому удалось выманить сиятельную красавицу из ее одинокой кельи. Блондинка еще долго рассуждала на темы любви и кинематографии, наделяя самыми восторженными эпитетами имя Пенелопы и то и дело поглядывая на ревущую за кинокамерой толпу. Сама же виновница торжества в это время двигалась по неширокому коридору, образованному натянутыми между столбиками ленточками, и время от времени ненадолго останавливалась, чтобы расписаться на протянутых к ней со всех сторон листочках бумаги. Подписав один из них, она заметила, что девушка, протянувшая его, с восхищением смотрит на идущего рядом Рэмзи. Пенни подошла к нему поближе и тихо шепнула ему на ухо:

— А вон та красавица, кажется, влюблена в тебя.

О'Киф приблизился к очарованной им девушке и галантно поцеловал руку. Та тихо вздохнула и вдруг, взвизгнув, запрыгала от восторга. Рэмзи испуганно отшатнулся, а Пенелопа, засмеявшись, взяла его за руку и быстро повела к машине. Оказавшись на сиденье, она сбросила жавшие ей туфли и лукаво покосилась на качавшего головой О'Кифа:

— Ты поступил очень мило.

— Не сошла ли она с ума от радости?

— А хоть бы и так, — засмеялась Пенни. — Надеюсь, вечер будет чуть спокойнее дня.

Он помахал рукой обступившей автомобиль толпе и вновь повернулся к Пенелопе, с восхищением глядя на ее обтянутую чулком ногу, пока она поправляла сбившийся мысок. Еще раз окинув критическим взглядом ее темно-зеленое с бусинками платье, Рэмзи подумал, что оно чересчур экстравагантно и откровенно. И хотя Пенни объяснила ему, что это специальное платье для коктейля и в двадцатом веке принято носить такие наряды, Рэмзи все же остался при своем особом мнении, решив тем не менее воздержаться от комментариев, видя, как она волнуется перед премьерой.

— Я в восторге от твоего таланта, — сказал О'Киф, склоняясь над ней.

— Тебе понравился фильм? — спросила она, прижимаясь к нему, обрадованная его похвалой.

— Да, — ответил он, ласково гладя ее по ноге. — Все получилось очень удачно.

— Но я видела, что тебе было не по себе во время любовной сцены.

— Пожалуй, — согласился он. — Я чувствовал себя человеком, подглядывающим в замочную скважину.

— Но это необходимо по сюжету.

Пенни успокаивающе погладила его по руке, думая о том, что он восхитительно смотрится в черном смокинге. Ей хотелось сейчас же, сняв с него это роскошное одеяние, предаться любви, но незатененные окна препятствовали осуществлению этого желания.

— Даже если это так, — тихо проговорил Рэмзи, — я все равно не хочу видеть тебя в руках другого мужчины, хотя бы и актера.

Ей нравилась его ревность, она говорила об истинности чувств. Пенелопа понимала, что сейчас творится в его душе.

Хотя сцены, показанные в фильме, были скорее чувственными, чем эротическими, она знала, что они показались бы чересчур откровенными любому мужчине восемнадцатого столетия.

— Я больше не буду делать то, что тебе неприятно, — виновато сказала она, заглядывая ему в глаза.

— Но ведь это твоя работа, — нерешительно произнес он, прижимая ее к своей груди.