Эми Фетцер - Любовь бродяги

— Забавное представление вы устроили сегодня утром, — язвительно произнесла Слоун, презрительно оглядывая Пенни с головы до ног и едва удостаивая взглядом стоящего рядом Рэмзи.

Фотографы окружили их со всех сторон, яркие вспышки света слепили глаза и мешали разговаривать, вокруг сновали озабоченные репортеры, то и дело выкрикивая какие-то вопросы.

— Я это делала для себя, а не для тебя, — сказала Пенелопа, гордо вскидывая голову. — И мне нет никакого дела до того, что тебе что-то не понравилось. Я больше не хочу скрывать от публики свое прошлое.

Слоун насмешливо поджала губы. Она сожалела, что теперь будет трудно испугать эту выскочку разоблачением ее секретов. Но она не теряла надежды вновь обрести утраченную власть над ней.

— Я буду счастлива только тогда, — злобно прошипела она, склонившись к самому уху своей соперницы, — когда ты вслед за своей подружкой пойдешь на корм акулам.

— Умерь свой пыл, — гордо произнесла Пенни, сохраняя внешнее спокойствие, хотя в душе ее все кипело от негодования. — Ты на воле только потому, что я пока еще не сообщила полиции свои подозрения относительно тебя.

— Тебе никто не поверит.

— Ты уверена?

— Пойдем, — сказал Пенелопа Рэмзи, уводя ее в зал.

— Спасибо, что избавил меня от неприятного разговора, — поблагодарила она.

— Не стоит связываться с этой девицей. Она лишь пешка в нашей игре.

Пенни остановилась посреди зала, с любопытством оглядываясь по сторонам, в душе ее воскресли воспоминания детства.

— Я помню эту комнату, всю залитую солнечным светом, — тихо проговорила она. — Здесь стоял столик, а здесь, в углу, — маленький магнитофон. Как сейчас вижу: Александр держит меня на руках и негромко напевает какой-то мотивчик, а мама с улыбкой наблюдает за нами. — Она на мгновение замолчала, и О'Киф ласково прикоснулся губами к ее виску. — Да, это мой дом, теперь я это точно знаю.

Они двинулись дальше, осматривая помещения. Все гости были в масках, по условиям празднества их не позволялось снимать до полуночи. Разноцветные огни гармонировали с пестрыми нарядами людей. Повсюду стояли столы со всевозможными угощениями. Ароматные блюда из дичи перемежались жареными поросятами и фаршированными индейками, вазы с сочными фруктами стояли рядом с сыром и овощными салатами, Легкая мелодия Моцарта доносилась с балкона для музыкантов, и мягкий шелест юбок с кринолинами и светлых шелков сливался с воздушной музыкой. Множество прекрасных цветов наполняло зал, в воздухе разливался тонкий цветочный аромат.

Убранство дома возбуждающе действовало на людей. Повсюду слышался смех и веселый говор. Движения становились все свободнее и раскованнее. Гости освободились от груза забот и приняли правила предложенной им игры. Один не в меру разошедшийся джентльмен с остервенением терзал зубами ножку жареной индейки и радостно похрюкивал от удовольствия, а другой гонялся по всему залу за девушкой-служанкой с таким выражением лица, словно хотел не поцеловать ее, а сделать с ней то же самое, что предыдущий с индейкой.

— Ты видишь Фэлона? — спросил Рэмзи Пенелопу, потягивая из фужера шампанское и внимательно оглядывая толпу танцующих.

— Нет, — ответила она. — Трудно что-либо разобрать в этой сутолоке.

— Ничего страшного, — успокоил он ее, чувствуя, что она волнуется. — Пока можно отдохнуть, самое интересное случится ночью.

— Может быть, ты посвятишь меня в свои пламы?

—  — Не стоит этого делать. В целях твоей же безопасности. К тому же ты все равно не можешь оставить гостей. Твое отсутствие сразу же будет замечено.

О'Киф увидел, что к ним приближается какой-то мужчина. Приглядевшись, он узнал в нем партнера Пенелопы по фильму, англичанина.

— Прекрасно выглядишь, — сказал артист, целуя Пенни в щеку, а затем протягивая Рэмзи руку. — Ты видела хозяина дома?

— Джо, не хлопочи попусту, — ответила она, чувствуя, что он готов надолго занять их своей болтовней.

— Я пытаюсь, — улыбнулся он. — Но без твоей материнской заботы у меня, конечно, ничего бы не получилось. Ведь я знаю, что и роль в этом фильме мне дали по твоей просьбе.

— Ты недооцениваешь себя — если бы не твой талант, то моя просьба ничем бы тебе не помогла.

— Спасибо за комплимент! — воскликнул ободренный англичанин. — Потанцуем?

— А разве это записано в моем контракте?

Джо рассмеялся, понимающе кивнул и исчез в толпе.

— Здравствуйте, мисс Гамильтон, — раздался за спиной Пенелопа знакомый голос. Она обернулась и увидела Джастина Бейлора, одетого в жутковатый костюм морского разбойника. — Или мне лучше называть вас мисс Блэквелл?

— Здравствуйте, Джастин, — ответила Пенни, подходя к нему поближе и следя за тем, чтобы их никто не услышал. — Могу ли я попросить вас об одном одолжении? Я обещаю рассказать вам о своих родителях после вечера, но пока хочу, чтобы вы воздержались от дальнейших расспросов.

— Одно чрезвычайно важное обстоятельство заставляет нас просить об этом, — вмешался в разговор Рэмзи. — И если ты придержишь язык за зубами, то первый о нем узнаешь.

Бейлор раздумывал, нерешительно глядя то на Пенелопу, то на О'Кифа. Он понимал, что Пенни может дать интервью любому другому журналисту, и тогда ценная информация уплывет из-под носа. А то, что дело серьезное, убеждало сосредоточенное выражение их лиц, с которым они ждали его ответа.

— Хорошо, — согласился он. — Но чтобы новость стала известна только мне.

— Спасибо, — поблагодарил его О'Киф, крепко пожимая руку, а затем отвел Пенелопу в сторону.

Они медленно шли по залу, раскланиваясь с политиками, бизнесменами, режиссерами, иногда останавливаясь, чтобы поболтать со знакомыми артистами. В масках все гости были на одно лицо. И Пенни порою не могла удержаться от смеха, видя, как изменяет некоторых людей карнавальный костюм. На этом фоне Рэмзи выглядел великолепно. Его наряд еще больше подчеркивал свойственные ему от природы естественную грацию движений и безукоризненное мужское достоинство.

— Узнаю нашего величественного друга, — прозвучал рядом с ними голос Энтони. — Ни один костюм не в силах скрыть эту царственную осанку.

Пенелопа и О'Киф обернулись и увидели Тони под руку с Клэрис Тулиф, одетой в наряд индийской принцессы. Рэмзи любезно поклонился своей старой знакомой, а затем, оглядев с ног до головы своего приятеля, насмешливо усмехнулся, выказав тем свое отношение к надетой им форме британского офицера.

— Будем стреляться или ты предпочитаешь шпаги? — с улыбкой спросил он.

— Ни то, ни другое, поскольку ты не в форме капитана континентального флота, — ответил Уэйнрайт.

— Все униформы стесняют движения, — засмеялся О'Киф.

— Пойдем, Клэрис, оставим их наедине, — вмешалась в разговор Пенелопа, взяв под руку Тулиф. — Они, похоже, нашли друг друга, а я тем временем познакомлю тебя с массой интересных мужчин.

Энтони притворно нахмурил брови и, изобразив на лице муки ревности, вырвал у Пенни руку Клэрис. Пенелопа улыбнулась, но вдруг испуганно нахмурилась, кивком указав Рэмзи на загадочного незнакомца в черном, лицо которого почти полностью скрывал капюшон. О'Киф взглядом поблагодарил ее за предупреждение и, одним губами шепнув: «Я люблю тебя!» — медленно двинулся через зал.

Незнакомец из-под черного капюшона внимательно следил за каждым движением высокого крепкого мужчины в коричневом камзоле, пока тот, осторожно двигаясь сквозь толпу, любезно раскланивался со своими знакомыми, иногда на пару минут останавливаясь, чтобы поболтать с приятелем. Тихо отделившись от стены, возле которой он стоял в течение последнего часа, человек в черном, стараясь не привлекать внимания, медленно пошел следом. Мужчина, за которым он следил, скользнул в распахнутые двери зала, и таинственный незнакомец последовал за ним.

Рукой в черной перчатке он нажал на тугой завиток деревянной панели, та поддалась его усилию. И когда, тихо скрипнув на металлических шарнирах, часть стены отошла в сторону, он проскользнул в образовавшееся отверстие и оказался в узком темном коридоре. Тонкие клочья паутины, свисая с потолка, украшали пустое пространство, как легкие вуали из нежнейшего шелка. В полумраке гулкого помещения рука с трудом нащупала маленький железный рычажок, и стена вновь встала на место. Тонкий луч фонарика помог различить стены, пол и первый поворот коридора. Сырость щекотала ноздри, под ногами то и дело шуршали маленькие обрывки каких-то бумаг. Не обращая внимания на эти звуки, незнакомец быстро шел вперед, иногда поворачивая за угол или поднимаясь по ступенькам лестницы. Дойдя до нужного ему места, он замер, прислушиваясь. Шарканье ног и скрип донеслись до его слуха. И он, гадая о том, что бы это могло значить, быстро нажал на маленький железный рычажок, открыв потайную дверь. Комната, представшая перед ним, была пуста, мгла окутывала все предметы, и только под большой темной картиной, висевшей на стене, мерцал свет.

Фэлон не спеша обходил гостей, иногда поглядывая в сторону Пенелопы. Благо О'Киф не требовал особого внимания. Его громоздкую фигуру и без того было отовсюду прекрасно видно. Ротмер то и дело ненадолго останавливался и вел непринужденную беседу со своими деловыми партнерами, сенаторами, продюсерами. Обратившись к конгрессмену с деловым предложением, он тем не менее слушал его вполуха, все время косясь на Пенелопу Гамильтон и не сводя взгляда с большого темно-розового бриллианта, висевшего у нее на груди. Его так и подмывало сорвать с нее этот драгоценный камень. Ведь это была «Красная леди», реликвия Анноры.

Душу Фэлона терзала невыносимая мука. В нее вселились и угрюмая жадность, и хватающие за сердце угрызения совести. Он считал этот бриллиант своим, принадлежащим ему по праву. К тому же это было все, что осталось у него в память об Анноре. Так и не договорив с конгрессменом, он направился к Пенни, и тут сердце его замерло: в зале не было О'Кифа.

Рэмзи остановился посреди кабинета и внимательно смотрел на большую картину, висевшую на стене.

— Сколько загадок ты оставила после себя? — произнес он, обращаясь к изображенной на картине Тесс.

Обойдя стол, О'Киф снял со стены картину и, оглядев толстую тяжелую раму, заметил небольшую щель. Это была тонкая прямоугольная прорезь в прочной старой древесине. Вынув из-за голенища нож, он вставил лезвие в щель, и та поддалась его усилию. Часть рамы отошла, и под ней открылось глубокое отверстие, на дне которого лежала маленькая бархатная сумочка. «Ты знала, девочка, что я приду сюда», — подумал Рэмзи, доставая сумочку из тайника в раме.

Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и яркий свет из коридора озарил комнату. О'Киф не испугался. Он знал, что наступит мгновение, когда все нужно будет поставить на свои места. Переступивший порог Фэлон онемел от бешенства, увидев снятую со стены картину и бархатную сумочку в руках своего врага. «Черт возьми! — выругался про себя он. — И откуда этот мерзавец знает все тайны дома? Двести лет картина провисела на стене, и никто не догадался о том, что в ней скрывается. А стоило этому головорезу переступить порог комнаты, все уже у него в руках».

— Вот ты и попался! — злобно выговорил наконец Ротмер. — Я вынужден тебя задержать именем закона.

— Сделай одолжение, — усмехнулся Рэмзи, подвигая к нему телефон и спокойно вешая картину обратно.

— Все, что находится в этом доме, принадлежит мне.

Все так же невозмутимо О'Киф открыл сумочку и достал из нее овальный светло-голубой камень. Фэлон жадно облизал губы, наблюдая за тем, как свет играет на тонких гранях голубого бриллианта.

— Алмазы не твои, — возразил ему Рэмзи. — Ты каким-то образом перехватил их, и они не дошли до похитителей ребенка. А значит, и ты виноват в том, что они не вернули дочь отцу.

— У тебя нет доказательств.

— Могло быть и так, но ты не учел сообразительность Александра. Прежде чем расстаться с бриллиантами, он сфотографировал каждый камень, и у него сохранились эти фотографии. О том же, что деньги обращены в драгоценности, знали лишь три человека: Александр, Аннора и ты.

— Даже если это так, то у меня есть еще один шанс. Ведь никто не видел, как ты вошел сюда.

— Я видела! — воскликнула неожиданно появившаяся в дверях Слоун. В руке ее блеснул небольшой пистолет. Она молча вытянула вперед руку, и Рэмзи, положив бриллиант в сумочку, бросил сумочку ей.

— Не смей! — воскликнул Фэлон и хотел двинуться с места, но дочь направила на него дуло пистолета. — Ведь ты все равно промотаешь это.

— Плевала я на твои наставления! — злобно ответила она. — Ты сам виноват во всем, ты слишком много уделял внимания своей любимице Тесс, беспокоился о ее карьере, а о родной дочери совершенно забыл.

— Она сама создавала себя, а у тебя были для этого блестящие возможности.

— Возможности?! Да я всегда была в тени твоей сумасшедшей страсти! Ты даже этот портрет любил только за то, что изображенная на нем девица якобы похожа на Тесс. А она просто дрянь! И я всю жизнь старалась доказать тебе это, для этого и хотела бросить ее за решетку.