А девочка осталась тихо сидеть на чердаке, ошеломленная услышанным. За последние полчаса она повзрослела, и почему-то это причиняло ей боль. Потрясло Бесс не столько зрелище матери с лордом Ботвеллом, соединившихся в крепком объятии, а скорее то, что любовь приносила им страдание. А ей-то казалось, что любовь всегда будет нежной и приятной. Если это чувство доставляло не удовольствие, а мучение, то зачем они ему следовали?

Бесс осторожно спустилась по лестнице, смахнула с себя предательские соломинки. Конечно, не попросишь мать все объяснить, но, возможно, потом ей удастся разгадать эту загадку. Теперь же надо было поспешить и поменять одежду, а не то она опоздает к новогоднему столу.

37

Праздники прошли. На горы спустилась глубочайшая зима. Дети Лесли давно уже уехали обратно в Гленкерк. Хотя король и узнал, что Ботвелл нашел прибежище у Гордонов, ему не донесли, что там со своим возлюбленным жила и графиня Гленкерк. Джеймс послал графу Хантли надменное письмо, предлагая полное прощение, если тот передаст мятежного лорда для казни. Великий горский вождь дал указание накормить королевского вестника и устроить его на ночь. Наутро он велел привести этого человека к себе.

— Я хочу, — тихо сказал Джордж Гордон, — чтобы мой кузен король знал: эти слова исходят лично от меня. Я не верю, чтобы Джеймс хотел, пусть даже намеком, предложить мне нарушить законы гостеприимства. Поэтому я не верю, что письмо послано им.

Граф Хантли спокойно разорвал пергамент надвое и подал обе части королевскому вестнику.

— Возвращаю моему господину королю в надежде, что это поможет ему выследить дерзкого предателя, который столь вопиюще использует высочайшее имя для своих низменных целей.

Когда Ботвелл узнал о хитрости Хантли, то поблагодарил его за смелый поступок, но сказал:

— Теперь мне надо уходить. Это конец, и если Джеймс действительно желает моей смерти, то надежды нет. Мэйтлэнд думает, что выиграл. — И тут Ботвелл жестко засмеялся. — Он и в самом деле полагает, что, сломав хребет знати, станет править сам. Но если у него и в самом деле такие мысли, то такого глупца еще поискать! Те суровые люди, что воспитали короля, потрудились лучше, чем сами хотели. Пусть Джеми и суеверен, пусть трусоват, но на этой земле королем будет он один! Попомни мои слова!

— Обожди по крайней мере до весны, — возразил Джордж Гордон. — А потом, здесь Кат. Конечно, твоя графиня — отважная женщина, но это разобьет ее сердце.

Ботвеллу и не требовалось напоминать об этом. Они с Катрионой жили в выдуманном раю, притворяясь обычными людьми. Когда он поднялся, чтобы пойти к Хантли, она еще спала, но сейчас, наверное, уже проснулась.

Леди Лесли действительно уже не спала. Ее вырвало в тазик. Потом Ботвелл вытер графине рот влажным полотенцем и, прижав к себе, сказал:

— За это мне надо было бы избить тебя. — Кат не ответила, и он продолжил:

— Моя глупая, глупая возлюбленная! Ты сошла с ума? Думаешь, они тебя там радостно встретят, когда ты явишься с раздутым животом? С нашим ребенком?

— Ребенок мой, — ответила Катриона, яростно глядя на него.

— Наш, Кат. Твой и мой. Когда Патрик в Англии, сомнений быть не может. Боже! Он же гордый! Не примет ребенка.

— Примет, — угрюмо возразила она. — Уж это он мне должен!

— Боже мой! — изумился Ботвелл. — Ты что, хочешь заставить его всю жизнь платить за один неблагоразумный поступок? Разве он уже не достаточно наказан?

— Нет! — сердито выкрикнула графиня. — Со временем, возможно, я прощу Патрика. Но никогда не забуду. Никогда!

Этот неблагоразумный поступок, как ты сказал, стоил мне всего — счастья, душевного покоя. И какую роль в ваших играх играю я? Вам, мужчинам, так легко — у вас гордость, у вас проклятый кодекс чести! И вот вы и погубили меня все втроем. Патрик воспользовался мной как обычной шлюхой, чтобы удовлетворить свою раненую гордость. И хотят еще, чтобы я благодарила за то, что меня взяли обратно. Джеймс осквернил меня, это пятно мне никогда с себя не смыть. А ты, Френсис? — набросилась она на Ботвелла. — Что привлекло тебя ко мне вначале? Что Джеми хотел меня? Поэтому вы влюбились в меня, милорд? Чтобы утереть нос королю?

Еще одна победа над венценосным мальчиком?

Ей хотелось причинить боль, как они все причиняли боль ей.

И прежде чем граф успел это осознать, его огромная ладонь взметнулась и шлепнула Катриону по лицу. Глаза графини залились слезами, но она не издала ни звука. А только осторожно прикоснулась к щеке и пощупала ушибленное место. От силы удара в голове у нее звенело, но все равно был слышен гневный голос Ботвелла.

— Я люблю тебя! — кричал Френсис, больно впиваясь пальцами в мягкую плоть ее рук. — Я любил тебя с самого начала, но ты была Добродетельной графиней, и я уважал твою непорочность. Видишь ли, любовь моя, я соблазнял лишь тех женщин, которые хотели быть соблазненными. И когда Джеми хвастался, что затащил тебя в свою постель, то мне становилось стыдно за него, и больно было представлять, какой стыд чувствовала ты… Затем Патрик и Джеймс оскорбили тебя, и я уцепился за эту возможность, которую они по глупости мне предоставили. Я люблю тебя! Ты избалованная, упрямая сука, но я люблю тебя. Кат! И так тяжело оставлять тебя, но знать, что оставляю тебя с моим ребенком в животе… — Ботвелл запнулся. Обхватив ее подбородок большим и указательным пальцами, он приподнял его. — Почему, дорогая? Почему ты сделала это?

— Потому, — тихо ответила Катриона, — потому что мне невыносимо терять тебя всего, любимый. Ты думаешь, оттого, что я спокойно заживу в Гленкерке, мне полегчает? Боже мой, Ботвелл! Это будет еще тяжелее — не знать, где ты, все ли у тебя благополучно или в чем-то ты нуждаешься. Когда мы расстанемся на этот раз, я уже не увижу тебя никогда в жизни. По крайней мере малыш сохранит мне надежду, Френсис, и постоянно станет напоминать о нашей любви. Понимаете это, милорд? Без ребенка я погружусь в мир мрака, ибо буду стараться бежать от того, что с нами случилось. Ребенок поможет мне сохранить рассудок.

— Когда Гленкерк скажет, что не позволит оставить маленького, то пошли наше дитя ко мне. Ухаживать за ним будет непросто, но меня утешит, если с кем-то я буду делить свое изгнание. И на этого ребенка не ляжет клеймо незаконнорожденного. Я юридически признаю его, чтобы он мог носить мое имя.

Кат рассмеялась.

— Тебе будет чертовски неловко, мой прекрасный возлюбленный, бродить по Европе с младенцем на руках. К тому же, милорд, у меня сейчас девочка. Я чувствую. С девочками мне вначале всегда отвратно. — На глазах у нее заблестели слезы. — Однажды в Эрмитаже, когда Бесс вела себя с тобой недопустимо грубо, ты обещал, что когда-нибудь у нас появится своя дочка. Вот она и утешит меня в моем одиночестве.

— И я никогда не увижу ее, — негромко произнес Ботвелл.

— Увидишь! Каждый год я буду посылать тебе миниатюру с ее портретом, и ты будешь знать, как она растет.

— Невеликое утешение, дорогая, — взамен ребенка, которого я никогда не подержу на руках. И так тяжело было тебя оставлять, но теперь… — Он запнулся. — Я не слишком возражаю против близнецов, поскольку Гленкерк считает их своими, и они вырастут Лесли; но эта бедная малышка… — Он положил свою большую руку на живот Катрионы. — Кто позаботится, чтобы ее не обидели?

— Я, — тихо сказала графиня. — Нашей дочери никто не причинит вреда, Френсис. Клянусь!

— Если бы я был Патриком Лесли, — так же тихо произнес Ботвелл, — то, наверное., убил бы тебя.

— Граф Ботвелл, возможно, и прикончил бы свою неверную жену, но граф Гленкерк — нет, — уверенно заявила Катриона. — Патрик для этого слишком хорошо воспитан.

— А я нет? — Он весело поднял бровь.

— Нет, Френсис, нет! Если бы ты был воспитаннее, то не влез бы в эту свару с королем. Но только, любимый, не меняйся, потому что я люблю тебя таким, какой ты есть!

Он рассмеялся, но вскоре снова помрачнел.

— Не жми на Гленкерка сверх меры, Кат. Патрик любит тебя, и его мучает чувство вины за то, что он сделал.

Но это мужчина, любовь моя. Ты хочешь запихнуть ему в глотку огромный кусок, и, боюсь, он его выплюнет.

Графиня кивнула, и у Ботвелла появилось странное ощущение, что она намеренно хочет быть безрассудной.

Казалось, беременность успокоила Катриону, хотя время расставания и приближалось. С Френсисом же происходило противоположное. Его страшно волновало, как он оставит любимую. И опять они спорили из-за денег.

Владелица огромного состояния, Катриона непременно желала передать свои деньги в распоряжение Ботвелла.

Но Френсис был столь же горд, сколь она богата, и отказывался что-либо брать у нее.

— Глупец! — кричала ему графиня. — Без денег ты беспомощен, словно жук, перевернутый на спину!

— Перебьюсь, — коротко отвечал он.

— Ботвелл! Ботвелл! Послушай меня, любимый, Франция — не Шотландия и не Англия. У тебя там нет ни настоящих друзей, ни прибежища. Чтобы жить, нужны средства.

Позволь мне помочь тебе. Деньги — не Патрика. Они мои!

Оставленные прабабкой мне. Мной вкладывавшиеся на протяжении всех этих лет. Пожалуйста, возьми! Позволь, я велю Кира поместить их на твое имя в парижский банк.

— Нет, дорогая, — тихо отрезал Ботвелл, тронутый, однако, ее предложением и заботой. — Однажды я уже говорил тебе, что не могу принять ни одного пенни, потому что люблю тебя. Не позволю, чтобы в истории осталось записано, что Френсис Стюарт Хепберн любил деньги графини Гленкерк, а не ее саму.

— Увы, история никогда не помнит о влюбленных женщинах! Мое имя умрет вместе со мной. — Кат подняла к нему лицо. — Боже милостивый, Френсис! Как ты будешь жить?

— Буду сдавать внаем свою шпагу. Французским королям всегда сгодится лишний добрый клинок. Так найду кровать и набью себе желудок. Не волнуйся, любовь моя. Проживу.

— Сомневаюсь, — задумчиво проговорила Катриона, — чтобы кровать и пища одни удовлетворили хозяина Эрмитажа, Келсо, Колдингема, Лиддиздейла и Кричтена.

— Сначала придется обойтись, а потом построю себе более насыщенную жизнь. Способы есть.

— Да! — прошипела Кат, внезапно разъярившись. — Меж ног у какой-нибудь перезрелой герцогини! Держу пари!

Склонив к ней лицо, Ботвелл рассмеялся.

— Возможно, дорогая. Твоя любовь ко мне затмила то обстоятельство, что я безжалостный мужчина.

— Возьми деньги, Френсис! Устройся, молю тебя!

— Нет, Катриона, нет.

Она поняла, что проиграла. Дальше спорить было бесполезно, и, однако, она даст Кира указание выдавать графу столько, сколько понадобится, если только тот попросит.

И король Франции получит щедрую взятку, чтобы Ботвеллу оказали добрый прием и обеспечили безопасность.

А тем временем в Эдинбурге король попытался подкупить одного торговца из друзей Френсиса, надеясь, что этот человек предаст мятежного лорда. Но господин Теннант поступил иначе — нанял судно, чтобы помочь Ботвеллу бежать во Францию. Оно будет ждать у мыса Рэттрей 18 апреля.

И хотя Ботвелл противился этому. Кат поехала вместе с ним. Графиня чувствовала себя прекрасно.

— Этого ребенка я не потеряю, — уверяла она и договорилась, что аббат Оленьего аббатства приютит их на ночь перед отплытием.

Во время прощания с Гордонами Генриетта шепнула Кат:

— Моя служанка Нора говорит, что три дня назад Гленкерк вернулся домой.

Кат знала, что еще с Рождества Нора гуляла с одним из солдат Лесли.

— Ничего не говори, — так же тихо молвила она в ответ. Генриетта кивнула.

Они выехали к побережью верхом с охраной из людей Гордона и к вечеру добрались до аббатства. Настоятель прямо дрожал от страха, вдруг король узнает, что он приютил графа Ботвелла! Однако бедный аббат был сильно обязан своему другу Чарлзу Лесли и теперь отплатил долг, дав на одну ночь прибежище графине Гленкерк и ее возлюбленному, лишенному ныне всяческих прав.

Устроившись в странноприимном доме, Кат сказала:

— Не хочу сегодня спать. Для этого у нас будет вся оставшаяся жизнь.

Ботвелл понял и привлек любимую к себе, чтоб ей не видеть слезы на его глазах.

В последнее время он наблюдал, как Катриона возводила защитную стену вокруг своих чувств. И, зная, что прощание будет спокойным, оттого любил Кат еще больше: прояви она хоть минутную слабость, он не смог бы ее оставить — как не смог бы жить, зная, что разорил Лесли. Что бы там ни говорили его враги, Френсис Стюарт Хепберн был человеком чести. И это его погубит.

Они провели ночь за разговорами, уютно устроившись перед пылающим камином. И лишь один раз — перед самым рассветом — он овладел ею. В последний раз его руки бродили по телу этой дивной женщины, с нежностью доводя ее до верха возбуждения. В последний раз она почувствовала внутри себя его твердость и отдалась тому восторженному блаженству, какое он всегда ей приносил.

И когда все окончилось, Френсис склонился над ее быстро растущим животом и поцеловал его.